Руслан Мельников - Из глубин
В двери поблескивал выпуклый глазок, похожий на большую ртутную каплю: такой же бесстрастный и непроглядно блестящий. Глаз тьмы, в общем. Слепой глаз, в который давно уже никто не смотрит и который сам никого не видит. Дверная видеокамера накрылась лет десять назад.
В стене над косяком справа выделялось темное пятно. Замурованное гнездо автоматического пулемета. Автоматика тоже вышла из строя, а снятый ствол износился во время вылазок на поверхность. Но вот сама дверь благополучно пережила послевоенные годы и надежно отсекает одну часть подземного пространства от другой.
Дверь заперта изнутри. И ему, Стасу, за эту дверь хода нет. Не заслужил. Не тот уровень допуска. За дверью начинается сектор «А». Небольшой сектор, с немногочисленным персоналом, но при этом самый закрытый и расположенный глубже других. Полковничья зона или «офис», как еще называют его в «Аиде».
«Аид» — это разветвленная система бункеров, укрытая в уральских горах неподалеку от Тагила. Когда-то «Аид» был секретным объектом, а Нижний Тагил — городом. Теперь на месте Тагила — мертвые руины, куда даже мутанты заходят неохотно. Так, во всяком случае, утверждают сталкеры.
А вот «Аид» все еще цепляется за жизнь.
Только сколько ему осталось?
За все послевоенное время «Аид» лишь однажды принял беженцев. Еще в самом начале, когда только-только отгремела Последняя Война, аидовские сталкеры, обследовавшие окрестности, наткнулись на три потрепанные БТРа МЧС. Снабженные системой коллективной защиты, лишенные вооружения и истратившие почти всю горючку машины были забиты женщинами и детьми.
Бронетранспортеры в белой эмчээсовской окраске так и остались гнить где-то на поверхности, а люди спустились под землю. Водители-спасатели долго не протянули. Несколько пассажиров тоже умерли в первый же месяц. Зато оставшиеся влили в «Аид» свежую кровь. Женщины и дети превратили секретный военный объект в полноценную колонию. Именно этого, насколько понимал Стас, и добивался руководитель «аидовских» подземелий полковник Гришко.
Тогда еще казалось, что продовольствия хватит всем и надолго.
Теперь все по-другому.
Старые запасы из стратегического склада почти закончились. Банка просроченного тушняка ценится на вес патронов, которые, кстати, тоже в большом дефиците. Охотой не проживешь, а только быстрее скопытишься. Разных тварей на поверхности расплодилось уйма, но почти все фонят так, что за малым не светятся. А некоторые, случается, что и светятся. Есть такое мясо рискнет разве что самоубийца.
Обитатели «Аида» давно, упорно, но без особого успеха пытались разводить условно пригодные в пищу грибы, грызунов, даже червей и насекомых. Да уж, «условно»… Стаса до сих пор мутило после недавнего скудного обеда.
Так называемый сельскохозяйственный сектор «Г» производил недостаточно пищи, да и та частенько приводила к отравлениям, в том числе со смертельным исходом. Уже было понятно, что прокормить колонию альтернативным источником питания нереально. С его помощью можно было разве что сократить популяцию едоков. Однако другого выхода, кроме как развивать эту проклятую альтернативу, все равно не оставалось. Ну, если не считать каннибализма. Но пока до этого, слава богу, не дошло.
Вот именно, что пока. Стас вздохнул. Если дойдет, то он, наверное, будет в числе первых кандидатов на съедение. Вместе с другими сельхозработниками.
* * *На аидовских «плантациях» и «фермах» трудилась в основном условно здоровая (да-да, опять «условно», сейчас вся жизнь такая вот условная: вроде живешь, а вроде бы и нет) молодежь, не пригодная к другой работе. Сельхозсектор «Г» стал чем-то вроде каторги для местных неудачников.
Стас был одним из тех, кого, вроде бы, и пустить в расход еще жалко, но и кому нельзя доверить серьезного задания. Такие, как он, годились только для грязной работы в «Г». «Аидовцы» так и говорили: «работа в „г“» или «„г“-работа». При этом подразумевалось отнюдь не буквенное обозначение сельхозсектора.
Все дело в том, что здесь, в «Г», особенности Стаса не были большой помехой для дела. Особенности… Он невесело улыбнулся. Это если мягко выражаться. В «Аиде» по этому поводу обычно выражались жестче. «Урод, мутант», — вот как выражались. Не ему одному, конечно, приходится выслушивать такое. Но все равно это утешало мало.
Мать Стаса была из тех самых эмчээсных беженцев. В «Аид» она попала уже беременной и, судя по всему, словившей большую дозу радиации. Сама умерла при родах. Ребенок родился увечным.
Это было не внешнее, физическое увечье. Со Стасом происходило что-то внутри. Что-то нехорошее. Приступы — так называли его изъян окружающие, и так он привык называть это сам. Приступ всегда случался внезапно. Обычно все проходило быстро, но на это время Стас полностью выпадал из жизни. Будто кто-то выключал свет, звук и прочие раздражители. В памяти не оставалось ничего. Совсем-совсем ничего. Такая маленькая скоротечная смерть.
Пока длился приступ, Стас находился в полном ступоре, ни на что не реагируя. А кому нужен сталкер, охранник или техник, который в любой момент мог отключиться? Правильно — никому. Разве что «Г»-сектор принимал таких работничков.
Впрочем, и там у Стаса не сложилось. Проклятые приступы делали его беспомощным и уязвимым, а «гэшным» аутсайдерам «Аида» нужно было на ком-то вымещать злость и обиду за собственные неудачи. Жесткая война с односекторниками, в которой он был один против всех, шла с детства, насколько помнил себя Стас. После приступов он часто обнаруживал на теле синяки, ушибы или грязные пятна от грибного гумуса и видел вокруг глумливые ухмылки. Стас пытался разбираться, лез в драку, кого-то бил. Но рано или поздно начинался новый приступ, и все повторялось снова.
Он так и не сблизился ни с кем из своих секторских, а об обитателях других секторов и вовсе говорить не стоило. Во всем «Аиде» с ним охотно общался только «ашный» психолог. Но у Стаса имелось подозрение, что у психолога к нему был исключительно профессиональный интерес — не более. Это задевало еще сильнее. К тому же психолог скорее пугал Стаса, чем располагал к себе. Такой уж у них, в «Аиде», психолог.
Стас рано привык к одиночеству и даже полюбил его. Свободное время, которого было не так уж и много, он предпочитал проводить в коридорах между секторами. Здесь от людей, конечно, не спрячешься, но в переходах их все же меньше и друг на друга они обращают внимание не так часто. Люди просто идут куда-то по своим делам и заняты исключительно ими.
В последнее время прогулка по межсекторным туннелям неизменно приводила Стаса к запертой двери «офиса». Именно здесь, в «А»-секторе, располагался «аидовский» штаб полковника Гришко, именно отсюда контролировалось всё, что еще могло находиться под контролем. Система жизнеобеспечения, водяные и воздушные фильтры, сохранившая работоспособность техника, охрана и разведка, внешние подступы к «Аиду» и его внутренняя жизнь, распределение ресурсов и улаживание конфликтов.
Вот где работа так работа! Не пыльно, не грязно, не напряжно, престижно, почетно. Не то, что возиться в грибном гумусе, перебирать полудохлых червей и чистить клетки с тощими крысами.
«Ашники» были элитой «Аида», и любой «аидовец» мечтал стать ее частью. Стас тоже иногда представлял, как он на законных основаниях входит в эту дверь. «Гэшник» в «А»-секторе. Смешно, конечно…
Впрочем, к «офису» Стаса тянули не только глупые мечты. Акустик Катя — вот что… вот кто еще.
Недавно он снова видел ее в коридоре. Катя провожала в экспедицию своего Лёню — лучшего сталкера «Аида».
Своего… Лучшего…
Его, Стаса, она тогда даже не заметила. А если и заметила, то не подала вида. Что ж, и Катя, и Лёня были «ашники», а он был из «Г». Ему с Лёней не тягаться. Стас и не собирался. Он приходил сюда просто взглянуть на Катю. Если повезет. Если она выйдет.
Стас представил ее так, будто Катя стояла сейчас перед ним, в проеме бронированной двери.
Как и все женщины «Аида», она носила короткую стрижку: за длинными волосами трудно ухаживать, но и с короткими Катя выглядела обворожительно. Косая русая челка могла свести с ума кого угодно. Да и всё остальное тоже. Нервно прикусываемые пухлые губки. Вздернутый носик, огромные — в пол-лица — зеленющие глаза. Пристальный настороженно-испуганный взгляд. И выражение такое… Как будто она все время к чему-то прислушивается. Наверное, это профессиональное. Милое такое выражение.
Стас улыбнулся.
Он еще вспомнил маленькие миленькие ушки Кати, мочки которых никогда не знали сережек. Наушники акустика плохо сочетаются с сережками.
Стас провел рукой по бронедвери, ощутив холод шершавого металла. Эх, Катя-Катя-Катя… По сравнению с тем, что на самом деле разделяет его и ее, даже эта дверь не такая уж и непреодолимая преграда. Он — «гэшник», копающийся в навозе. Она — акустик «Аида», ценный сотрудник полковничьего «офиса». Он иногда наблюдает за ней со стороны, исподволь, тайком, словно подворовывая чужое счастье. А она живет с другим.
