Алексей Доронин - Утро новой эры
Нет.
На этот раз съемка была сделана, судя по всему, через месяц после удара. И теперь точно снимали с вертолета – на заднем плане слышался шум винтов. На этот раз он смотрел внимательнее и успевал разглядеть мелкие детали, которые ускользнули во время первого просмотра. Плотина из трупов между двумя шлюзами на реке. Обгорелое тело на перевернутом, но почти целом велосипеде. Черный силуэт человека, будто отпечатавшийся на оплавленной бетонной стене. Двое на скамейке.
Внезапно он вспомнил тот вечер. Закат над океаном. Ее волосы, глаза, запах ее тела. Они познакомились в клубе, куда он зашел второй раз в жизни. У стойки бара, к которой Эбрахам вышел, как к острову в море дергавшихся под нелепую музыку и вспышки стробоскопа силуэтов. Странно, что он вспомнил об этой ночи в Нью-Йорке именно сейчас. Они не могли быть вместе, и дело было даже не в том, что у нее был муж. Просто так сложились обстоятельства.
Вместо того, чтобы сразу пойти к нему в номер, они тогда долго гуляли в Центральном парке, где-то неподалеку.
А на экране уже были кварталы одноэтажных домов. Вдруг один размытый контур на мгновение обрел четкость, и капитан увидел фигуру человека рядом с крыльцом. Собственно, от всего дома хорошо сохранилось только крыльцо. Чернокожий – а может, просто вымазавшийся в саже – человек в теплой куртке рылся в куче обломков. Он нагреб с десяток банок и начал складывать их в тележку из супермаркета. Воровато оглянулся, и, видимо, заметив кого-то, бегом припустил вместе с тележкой, уходя из поля зрения камеры.
А экран по-прежнему засыпал Сильверберга лавиной вопросов, на которые не знал ответа не только он:
«WHAT HAVE WE DONE?»[3]
«What will become of us?»[4]
Последний вопрос можно было трактовать двояко, но Эбрахам почему-то подумал, что речь идет не только о United States. Ставшая уже привычной зловещая мелодия внезапно оборвалась. Изображение исчезло, сменившись синим экраном.
Это капитан выдернул винчестер из разъема.
«Ожидайте ответа от внешнего накопителя»
«Ожидайте ответа…»
«Ожидайте…»
– Занимательно, – бесстрастно произнес в пустоту Сильверберг, поднимаясь с места. – А вы думали, я другого ждал?
Вроде ничего нового он не увидел. Но почему-то давнишние мечты о тихом уголке, райском острове показались до смешного наивными. Остался ли где-нибудь такой?
Он понятия не имел, что будет делать потом, когда они выполнят задание.
Ненависти к русским не было, жажды мести тоже. Только тоска и отчаяние. Пропадите вы все пропадом…
Он хотел, чтобы каждая из ракет, несущих Nuclear Robust Earth Penetrator, поразила бункеры Урала. А потом эту чертову «цель номер пять». Пусть война, наконец, закончится.
Часть 1
ИСХОД
Два шага до черты -
И нам уже не повернуть назад
Скажи, что впереди -
Желанный рай или дорога в ад?
группа «Tracktor Bowling», «Черта»Глава 1. Разведчики
Ровный ход вездехода – так же он когда-то ехал на своем «Патроле» по германскому автобану – подкупал иллюзорной возможностью расслабиться и отвлечься. Особенно если за рулем верный товарищ, а сам ты отдыхаешь после четырехчасовой вахты.
Никогда они еще не забирались так далеко. Богданов смотрел на руины, проплывающие в синеватом свете галогенных фар.
Эта война с самого начала казалось ему бредом, слегка замаскированным под реальность. Что-то не вырисовывалось. У убийства должен быть мотив, это закон жанра. Мотив нападения на Россию вроде бы был, но шитый белыми нитками, как детективная интрига в ироническом детективе.
Нефть? Те лужицы, что от нее остались и разработка которых обошлась бы втрое дороже, чем на Ближнем Востоке. Но стоит ли сжигать дом, чтобы поджарить яичницу? Особенно если яйца протухли. Цветные, редкоземельные металлы, что еще там… Но все это русские и так исправно гнали на экспорт.
Нет, Владимир не идеализировал америкосов. Он не сомневался в их враждебности, но, в отличие от большинства патриотов, понимал, что вызвана она не русофобией, а более прозаическими причинами. Янки хотели кушать – и хорошо кушать, не так как китайцы. А когда нефтяные баррели, то есть по-русски, бочки начали показывать дно, перед мировым гегемоном встала реальная угроза… нет, конечно, не голода. Маленьких неудобств: дорогого бензина, спада производства, общей стагнации промышленности. Конечно, ветряки и этанол из кукурузных початков в баках автомобилей – это красиво. Но не факт, что возможно.
Да даже если так, это влетело бы американской экономике в копеечку и лет на десять лишило бы ее конкурентоспособности. А в обстановке нарастающего противостояния с Китаем, эта «пауза» могла стать роковой и обеспечить азиатскому дракону победу.
Вроде бы нападение на Россию выглядит логичным шагом. Но в этом «вроде бы» заключалась маленькая неувязка. Опыт Ирака доказал, что оккупационная разработка ресурсов не может быть рентабельной. Не на этом историческом этапе. Расходы на безопасность в стране, где у «демократизаторов» земля горит под ногами, многократно превышают доходы от добычи любого сырья.
Это в XVIII веке можно было пушками и ружьями держать голозадых дикарей в узде. Надо быть наивным, чтобы верить, будто подобное возможно в эпоху, когда взрывчатка и автоматы уравняли шансы колонизаторов и туземцев, а массовый героизм последних свел на нет любые достижения высоких технологий. Запад не смог переварить Ирак, Афганистан… уже первые дни операции в Иране показали, что потери растут по экспоненте. Неужели с таким опытом они решились бы сунуться в страшную дикую Россию, да еще так грубо?
А может, подумал Богданов, имело место «трагическое недоразумение»? Ошибочный пуск. Техническая неисправность. Птицы над радиолокационной станцией. Человеческий фактор. Вроде и Карибский, и все прочие эскалации напряжения в годы холодной войны не были запланированными провокациями. Просто, что называется, слово за слово, и понеслось. Может, и теперь так? И не было никакого заговора сионских мудрецов?
«Где ж вы, сволочи? Почему не прилетаете?»
Если в первые дни Богданов еще верил в возможность наземной операции, то теперь отбросил эти мысли как бред. Даже если у них по другую сторону океана что-нибудь сохранилось, никакой десант был бы невозможен в таких метеоусловиях. Да и зачем? Добивать тут было некого.
Он отогнал ненужные мысли. Нет, расслабляться нельзя. Тем более что он еще и выполняет обязанности штурмана. А при случае – и стрелка. Люк в крыше «Полярного лиса» явно был предусмотрен не для этого, но стрелять из РПК[5] из него было удобно.
Теперь по снегу, покрывшему все и вся и регулярно валившему, несмотря на морозы, могли проехать только машины с высокой проходимостью вроде «шишиги», да и то с цепями на колесах. Но для разведки и молниеносных вылазок гораздо чаще использовались снегоходы. В их прицепы на полозьях вмещалось до трехсот килограмм полезного груза, а больше обычно и не требовалось.
К этому времени Академгородок был прочесан вдоль и поперек, и Убежище вынужденно высылало поисковые партии дальше на север. Однако район Правого берега, меньше пострадавший от взрывов, не представлял большого интереса. Слишком много людей тут выжило, и прежде чем рассеяться по деревням, они еще в первые дни хорошо тут все подчистили. На складах и в продуктовых магазинах поисковики привыкли видеть картины разгрома и побоища: распахнутые настежь или взломанные ворота, а внутри – пустые ящики, разорванные коробки, горы битого стекла да иногда изувеченные, раздавленные трупы – жертвы битвы за «урожай».
Поэтому в этот раз разведгруппа отправилась на Левый берег, где не так давно бушевал радиоактивный ад, и среди развалин был шанс найти нетронутые залежи продуктов. Но радиация была не единственным из того, чего следовало бояться.
Они ехали по ночному городу. В море мрака изредка вспыхивали огоньки, похожие на созвездия. По их конфигурации и интенсивности наметанный взгляд Богданова мог определить многое. Прежде всего, что перед ним: костер или фонарик, или, может быть, пожар.
Вот промелькнула россыпь огней слева, в районе улицы Терешковой. Там, Владимир знал, небольшая община горожан занимала два многоквартирных дома. Община и клан были двумя четко различимыми структурами нового мира. Будь Владимир социологом, он мог бы гордиться своими наблюдениями.
Общиной он про себя называл объединение соседей, родных или коллег, которые старались жить почти по-старому. Обыкновенно почти безоружные, ведь когда другие рылись в руинах ближайшего отделения милиции, они прятались в подвалах. Они вели полуголодное существование, потому что, когда самые ушлые растаскивали магазины, эти ждали спасателей, и, как результат, успевали лишь к шапочному разбору.
Они почти не покидали своих жилищ. Было что-то жуткое в их молчаливом ожидании. От любой тени эти доходяги ждали подвоха, но даже сейчас, находясь на последнем издыхании, они смотрели на пришельцев не столько со страхом, сколько с голодной ненавистью. Они были опасны, может, даже опаснее самых отмороженных. Им было нечего терять. Они были приговорены к смерти по закону Дарвина, и осознание того, что срок жизни их самих, их жен и детей исчисляется неделями, делало их неадекватными. Как стадо оленей, способное растоптать волка, они могли пойти скопом на автоматы.
