Игорь Негатин - Лишнее золото. За гранью джихада
– Карим, даже думать не смей! – Она перехватывает мой взгляд и знает, чем это может закончиться.
В конце концов, я устраиваюсь с сигаретой и чашкой кофе у открытого окна. Хельга почти не курит и не любит курящих. И своему мужу, насколько мне известно, дома курить запрещает. И как только она терпит мою прокуренную берлогу – ума не приложу…
– Сегодня я не приеду, – сообщает она, осторожно намазывая гренок вишневым джемом.
– Жаль.
– Мне тоже.
Про то, что мы увидимся только через три дня, я знаю со вчерашнего вечера. Она придет в гости, когда муж уедет куда-то в Баварию или Бельгию. На очередной съезд рвачей… пардон – врачей. Хотя мне-то какая разница? Бьюсь об заклад, что своих медсестер он трахает чаще, чем свою жену. Так что – через три дня, и ни днем раньше. Она сообщает мне эту информацию с таким видом, будто это очередной прогноз погоды, но я просто обязан что-то ответить. Что-то похожее на: «Да, дорогая, лето в этом году холодное. Возьми зонтик, дорогая. Не задерживайся, дорогая». Вместо этого я недовольно хмыкаю и продолжаю рассматривать ее ножки.
Да, вот такой я аморальный тип. Сплю с чужой женой. Какой кошмар, да? Если честно, то ваш праведный гнев меня не сильно печалит. Если собрать все мои грехи, то этот будет самым маленьким. И одним из самым приятных.
Еще через полчаса мы заканчиваем завтрак. Пока я одеваюсь, она вертится перед зеркалом и поправляет чулок. Поймав мой взгляд, делает грозное лицо. Хм… Ваше счастье, фрау Хельга, что мне надо на работу. Иначе грозное лицо, с этими лукавыми чертятами во взгляде, послужило бы хорошим поводом вас раздеть.
Хельга замечает мой висящий на спинке стула бронежилет, и по ее лицу пробегает тень. Она не любит мою работу. Увы, мадам, но это не обсуждается. Каждый занимается тем, что умеет. Ваш муж умеет резать и служит в большой и шикарной клинике. Я тоже умею резать людей, но мои «операции» стоят гораздо дешевле, и они вредны для человеческого организма.
Мы выходим из дверей моей квартиры и спускаемся вниз. Стук ее высоких каблучков звонко разносится по подъезду. Она быстро целует меня в щеку и убегает. Даже не целует, а легко прикасается к моей щеке. Чтобы не смазать помаду. Мне достаются только терпкий аромат ее духов и энергичная дробь шагов. Привлеченная этими бодрыми звуками, из каморки, расположенной рядом с входной дверью, выходит женщина.
– Доброе утро, герр Шайя. Вам письмо! – Белобрысая консьержка с водянистыми как у рыбы глазами протягивает мне конверт. С таким удивленным видом, что можно подумать, будто я читать не умею. И читать не умею, и сам факт получения письма – это не что иное, как восьмое чудо света. Или девятое? Сколько их там всего, этих чудес? Семь? Пусть будет семь, я не против. При этом консьержка успевает проводить взглядом машину Хельги, выезжающую со двора, и презрительно сморщиться. Тоже мне, святоша…
– Доброе утро, фрау Шнитке.
– Фройляйн Шнитке, – поправляет она, и ее губы, и без того узкие, плотно сжимаются, превращаясь в белесый шрам, рассекающий вечно недовольную маску. Даже не маску, а кусок бледного теста, по недоразумению природы обладающего скверным характером и умеющего говорить. От нее пахнет нафталином и еще чем-то неуловимым. Вроде пыльных и засушенных цветов.
– Да, да, конечно, – киваю я, и усмехнувшись, выхожу на улицу, – обязательно.
– Удачного дня. – Сухой голос впивается мне в спину гневным шипением. Голос, полный осуждения и яда. Так и слышу ее внутренний шепот: «Чтобы ты сдох, развратник!»
Я выхожу на улицу и неторопливо закуриваю. Через дорогу мне приветливо машет знакомый лавочник. Он уже открыл свой овощной магазинчик и теперь пытается пристроить рекламный щит на узком тротуаре, чтобы его не снесли спешащие прохожие. Вслед за мной на крыльцо выползает и фройляйн Шнитке. С метелкой. Она подметает ступеньки с такой яростью, будто вместе с пылью хочет избавиться от постояльца по имени Карим Шайя. Как бы не так! Чтобы не мешать, спускаюсь на тротуар. Моего напарника еще не видно, и я с интересом кручу в руках письмо. Это что за новости?! «Paul Nardine, San Antonio, TX 78210-3966, USA». И какого дьявола Поль туда забрался? Нет, Медведь всегда был непоседой, этого у него не отнимешь, но что он в Америке-то забыл?
Почитать, к сожалению, не удалось. Подъехал напарник. Его черный BMW еще блестит каплями воды после утренней мойки. Этот парень – известный чистюля, и машина блестит как у кота яйца. Письмо пришлось убрать в карман куртки, и мы отправились в сторону грузового порта Гамбурга.
Пока ехали, успели обсудить политические новости. Коллега сообщил, что осенью этого года, а точнее – в октябре, Гельмут Коль отправится в Москву. Не знаю, чему он радуется. Возможному объединению Западной и Восточной Германии? Спорный вопрос, но я послушно киваю. Это проблемы будущего…
Домой я попал только на следующее утро. Вчерашний день был жутко хлопотным. У моего шефа есть ужасная привычка, которую я терпеть не могу. Если что-то идет не по плану, то разбираться с этим приходится мне. Как правило, это не самые приятные дела. Если быть точным, то в этот раз мне опять не повезло. Заболел телохранитель его жены, и пришлось заменить это вечно жующее создание. Кстати, я просто уверен, что парень здоров как бык. Просто он решил отдохнуть от этой жирной скотины, а шеф недолго думая сбросил свою благоверную на меня. У нас с его женой стойкая и обоюдная антипатия. Шеф это знает, и думаю – только рад. По крайней мере, он может быть спокоен за свою блестящую лысину – рогов там не появится. Он бы с радостью отправил меня на эту должность навечно, но этот вариант мы уже проходили. Когда меня в очередной раз попытались превратить в грузчика, навьючив пакетами из магазинов, я объяснил разницу между телохранителем и курьером. Помню, она тогда жутко разозлилась. Выла как минометная мина! И гораздо дольше. У этой вздорной бабы есть мания. Она живет покупками и походами по магазинам. Это цель и смысл всей ее жизни. Альфа и омега существования. Все эти тряпки, наряды… Господи, прости меня, грешного. Иногда мне хочется пристрелить эту сучку. Пристрелить, и получить премию от шефа. Я так и вижу эту картину. Плачущий шеф смахивает скупую мужскую слезу и незаметно сует в мой карман пухлый конверт с деньгами. При этом он закрывает лицо платком, чтобы спрятать свою жутко счастливую физиономию. Да, думаю, что он будет рад избавиться от этой горгоны Медузы. Если бы не ее отец – чиновник из бундестага, – шеф и сам давно бы развелся. По крайней мере, когда он напивается, только эта мысль его и занимает. Иногда, если супруга достает его придирками, он напивается прямо у себя в кабинете. Потом в кирпичную стену, украшенную фотографиями этой фурии, летят бокалы и пустые бутылки, сопровождаемые звериным рыком: «Убил бы суку!!!» Увы, но все это остается лишь в мечтах. Для него этот вариант чреват большими финансовыми потерями. Если не сказать больше. Поэтому: молчим и терпим, терпим и молчим. В итоге – весь день я сопровождал эту фрау, а затем отправился в порт, где и застрял до утра. Разбирался с проблемами контрабанды в порту.
Извините, я забыл представиться! Меня зовут Карим Шайя. Мне тридцать два года. Рост – метр семьдесят пять, вес – восемьдесят три килограмма. Глаза карие. Стригусь очень коротко. Что еще? Если вы – докторша, и вас интересует все остальное, то на теле найдется несколько шрамов. Плюс к этому – две контузии. С последней вышло не очень хорошо, и слух иногда подводит. Какие-то странные приступы глухоты на левое ухо. Наш доктор утверждает, что со временем это пройдет. Хотелось бы ему верить…
Уже прошло два года, как я ушел из французского Иностранного легиона. Только не спрашивайте, почему я ушел, хорошо? Были причины. Мне вспоминать неохота, а вам это и вовсе без надобности. Родился и вырос в Париже. Все мои предки, а точнее – отец и дед, служили в Легионе. Это настолько вошло в нашу семью, что другой дороги у меня просто не было. Мои предки – из Алжира, и да – я мусульманин. Если честно, вопрос веры мне никогда не был важен. Ислам в нашей семье – это как аляпистая фруктовая вазочка, стоящая на подсервантнике. Вся ее ценность – в том, что куплена одним из ваших уважаемых предков. Выбросить жалко, а хранить глупо. С религией – то же самое. Семья у нас небольшая. Я самый старший. Кроме меня есть еще два брата и сестра. Братьям двадцать и двадцать два. Сестренке тринадцать лет, и она у нас любимица. С нее сдувают пылинки и хранят как зеницу ока. Жаль, но со своей семьей я вижусь редко. Причины? Это старая история, и мне не хочется ее рассказывать. Если вам это так интересно, то скажу коротко: проблемы с родственниками. Такое случается в любой семье. Бьюсь об заклад, что если покопаться в вашей памяти, то и у вас найдется дюжина таких историй…
Конец восьмидесятых годов
Западная Европа
