Весна сменяет зиму - Дмитрий Шелест
– Дядя Чак, а зачем люди воюют?
– Зачем?
«И вправду, зачем, зачем мы воюем?» – подумал Чак и замешкался.
– Зачем? Ну не знаю…
– Как же вы, дядя, не знаете? Вы же столько воевали? – удивилась девочка, смотря своими огромными глазами, на растерявшегося Зита.
– Как бы тебе объяснить, люди воюют, наверное, от злости. От глупости. Вот я наверное воевал потому, что глупый был. Обманутый более умными людьми. Которые всё это придумали.
– Что придумали?
– Войну. Способ решения конфликтов между странами. Только вот я думаю, эта самая плохая людская придумка.
– А зачем тогда люди её придумали, дядя?
Детский вопрос вновь поставил его в тупик, он не знал ответа, и даже задумываясь и углубляясь в него, все равно не мог объяснить, что заставляет простых людей брать в руки оружие и убивать себе подобных, сжигая и уничтожая то, что создано другими. Злость? Глупость? Нажива либо месть, все это людские пороки, но не один из них не оправдывает того, что произошло на этой планете. Нет оправдания, ни тиранам, ни людям, все в равной степени несли за эту войну ответственность.
– Я не знаю, деточка, зачем люди это придумали и зачем люди это делают, наверно просто от того, что человечество несовершенно и есть ещё, что исправлять в нас. Вот вырастишь ты и твоё поколение, может и тогда, что-то измениться, хотя не знаю, все в ваших руках, свой шанс наше поколение с треском провалила.
– Я не хочу, чтобы люди воевали, война это плохо, – грустно сказала девочка.
– Это очень плохо.
Так и следовали они по железной дороге вдоль побережья два дня. Чак рассказывал ей истории, среди которых едва ли набирались две-три более мене сносных для детского восприятия. Девочка же учила его сказкам и играм, которые никогда не слышал он, а если и слышал, то давно забыл. Зрелая женщина из полка связи подкармливала девочку сахаром и сладким чаем из термоса, да и многие солдаты питали любовь и заботу к чумазой малышке.
К концу пути Чак сильно привязался к ней и даже стал улыбаться и смеяться. Девочка ему сильно понравилась, а общение с ней вносила в его угрюмую жизнь, что-то новое и интересное.
Город Грет, встретил путников ясным, тёплым деньком и серыми, обгоревшими фасадами домов. На первый взгляд город был практически пуст, но тут же из всех щелей полезли надоедливые торгаши, в надежде выменять хоть немного денег и еды у солдат. Кому-то это даже удалось. Чак подошёл к одному из местных и спросил.
– У вас тут есть приют для детей сирот?
– Да, – ответил худой мужичок в оборванной гетерской форме. – Дом у комендатуры, на краю города. Там красное здание, бывшей школы. Там живут дети сироты и старики.
Местный объяснил им, как туда добраться и предложил Чаку купить рубаху, но тот отказался.
С каждым шагом ему всё меньше хотелось расставаться с Миой, ведь благодаря ей, он вновь начал чувствовать тягу к жизни. Но как сказать об этом девочке, не знал. Они были знакомы лишь пару дней и страх не справиться с её воспитанием всё-таки брал верх над жалостью.
На краю города они увидели огромную толпу Медивских пленных, что шли со стороны границы. Больше тысячи человек шлёпали сапогами по раскисшей, просёлочной дороге. Знакомые серые робы выдавали их из далека.
– Дядя Чак, а кто это? – смотря на колонну, спросила Миа.
– Это медивские солдаты.
– Они нас не обидят?
– Не должны, ведь они идут домой.
Чак на всякий случай снял свой табельный пистолет с предохранителя и убрал его за пояс, хотя сам прекрасно понимал, что он не защитит от тысячной толпы, если те решат его разорвать. Вскоре колонна поравнялась с ним и, как пару дней назад, угрюмые лица уставились на него в молчаливой злобе. Капитан взял Миу за руку и старался не оборачиваться на вчерашних пленников. Как вдруг, кто-то окликнул его по имени. Он не обратил внимания, и тогда голос вновь крикнул из толпы.
– Капитан, Чак Зит! Капитан, ты ли это?
Зит присмотрелся и увидел в толпе коренастого медива в лагерной робе, что махал ему рукой. Вглядевшись в лицо, он узнал в нём капитана фавийской армии, что непродолжительно держал его в плену в Генгаге, но вот имени вспомнить не мог.
– Это я! Касер! Помнишь ли ты меня, сукин ты сын? – с неудержимой радостью, кричал фавиец, пробираясь сквозь тела идущих.
Наконец, выбравшись из людского моря, он кинулся к Чаку и крепко сжал его ладонь.
– Не думал, что свидимся с тобой.
Касер изменился за это время, постарел и похудел, лицо было покрыто множеством мелких шрамов, а борода стала растрёпанной и грязной, но Чак всё равно на мгновение вспомнил аромат того чая, что пил фавиец.
– Это уж точно! Я смотрю ты с лагеря возвращаешься. – осмотрев лагерный тулуп медива и нашивки с номером, сказал Чак.
– С него самого. Вот и мне довелось познать все прелести плена.
– А где боец твой пухлощёкий?
– Ван? Ван не пережил плена, не смог сдержать свой нрав в лагерных стенах и был убит на моих глазах. Бедняга, совсем немного не дожил до конца, мне его очень жаль. Дал в морду одному из надзирателей, дубина деревенская. Там же его сразу и пристрелили.
– Сочувствую.
– Да не парься, Чак. Не ты же его убил. Ты не причём. Я уверен ты бы такого не сделал, хоть и котив. Ты-то как? Смотрю выбор я сделал правильный и ты остался жив. Где подруга твоя?
– Китти. Её убили, – с грустью ответил Чак.
– Сочувствую, как это произошло?
– Свои же, изнасиловали и убили. Меня тоже хотели убить, но случай помог мне. А ей нет. Я хотел её спасти, но не успел. В жизнь не забуду, тот проклятый город Генгаг.
Касер обнял Чака, как старого друга, забыв все обиды и вражду. А колонна тем временем всё шла и шла, чавкая сапогами по раскисшей дороге.
– Не расстраивайся, капитан. Война забрала слишком многих, кто был дорог. Но она кончилась и теперь пришла пора жить дальше, не смотря ни на что, у нас с тобой ещё вся жизнь впереди. Что за девочка с тобой?
– Сирота, Миа. Прибилась ко мне в Вилате, вот хочу отвезти её в дом для сирот. – Чак сделал паузу и посмотрел на девочку, потом вновь обернулся к Касеру. – А ведь они вырастут, и будут
