Василий Звягинцев - Билет на ладью Харона

«Это когда я прорывался через вестибюль», — подумал полковник.

— И что же вас так удивило, поручик? Советую запомнить: по колено в дерьме — гораздо хуже. Подождите, я сейчас.

Он зашел в ближайший гостиничный номер и под струей из крана вымыл туфли и, как мог, застирал штанины.

— Пойдемте.

Хотя Иваненко не сказал ничего плохого, скорее наоборот, он почувствовал к офицеру неприязнь. Как человек, которого застали за каким-то не совсем приличным занятием.

— Так что там у вас?

Едва поспевая за размашисто шагающим полковником, стараясь попадать в ногу и держаться строго на полшага позади, Иваненко сжато и довольно четко докладывал о действиях вверенного ему подразделения по захвату объекта.

Как раз это сейчас волновало Тарханова в наименьшей степени.

Он соображал, как бы устроить так, чтобы допросить пленных раньше, чем они попадут в руки того же капитана Кабанца, а тем более — местных или окружных контрразведчиков.

Совершенно не нужно, чтобы кто-нибудь раньше времени узнал об истинном смысле проводимой исламистами операции. (Если вообще непосредственные участники рейда что-то об этом знают.)

Нет, кто-то из верхушки обязательно должен знать, ведь конечная-то цель в чем? Отыскать Маштакова и его оборудование или хотя бы узнать, куда он делся.

Поручик распорядился правильно. Его юнкера, рассыпавшись по этажам, точно так же не выпускали постояльцев из номеров, как до этого — бандиты. Что будет, если сотни перепуганных людей заполнят сейчас холлы и коридоры?

Хотя для успокоения недавних заложников раскрывали двери, сообщали, что гостиница освобождена российскими войсками, спрашивали, нет ли нуждающихся в экстренной помощи. Но выходить наружу не разрешали, а возникающие там и тут попытки пресекали достаточно строго, но без излишней резкости.

Другие собирали трофейное оружие, стаскивали на первый этаж трупы убитых боевиков.

— Пришли, — сообщил поручик.

У широкой двери с бронзовой табличкой «Управляющий» с автоматами на изготовку покуривали двое старших юнкеров. Нарушение, конечно, устава караульной службы, но, с другой стороны, охрана пленных на поле боя уставом не регламентируется.

Зато экипированы они были в полном соответствии с боевыми уставами, которых в натуре придерживались только что в училище. Каски, бронежилеты, все положенные ремни, чехлы для магазинов, противогазы, лопатки, гранатные сумки.

Тяжеловато, конечно, но по смыслу — правильно.

Выброшенные по неясному приказу в неопределенную обстановку, бойцы и должны быть снаряжены в расчете на любое задание.

Внутри обширного, уставленного дорогой кожаной мебелью и устланного коврами кабинета еще четверо юнкеров, устроившись в креслах по углам, держали под прицелом около десятка боевиков, усаженных за длинный стол для совещаний. Руки ладонями вверх перед собой. Часть ранены и кое-как перевязаны. Многих при задержании от души обработали прикладами и просто кулаками.

Вид, как всегда в таких случаях, у недавних «героев» жалкий, внушающий более презрение, чем ненависть.

Тарханов такое отмечал не раз.

Бойцы, особенно иррегулярных подразделений, попадая в плен, буквально в считаные часы, а то и минуты теряли воинский вид. Из них словно выпускали воздух, форма обвисала, куда-то девались пуговицы, головные уборы. Из глаз исчезал живой блеск, и даже щетина, казалось, начинала расти впятеро быстрее.

Подобным образом перестает сохранять человеческий облик даже самый свежий труп.

Очевидно, все дело в душе. Покойник расстается со всей и сразу, пленный — медленнее, со значительной ее частью.

Тарханов мгновенно оценил обстановку. И принял решение. Снова вышел в коридор. Заметив, что один из юнкеров, невысокий коренастый парень с нашивками старшего унтер-офицера, вроде как подмигнул ему, когда один из пленников бросил короткую, гортанную, совершенно непонятную даже по принадлежности к языковым группам фразу.

— Значит, так, поручик. Боевую часть своей задачи я выполнил. Начинаю следующую. Оставьте в мое распоряжение отделение, одним взводом продолжайте наводить порядок в здании, второй немедленно направьте в центр города для поддержки основной ударной группы…

На лице офицера он уловил некоторое колебание. Вроде бы неизвестный полковник ему не начальник, но с другой стороны… После того как Иваненко увидел своими глазами, что здесь сумел совершить Неверов в одиночку, он не мог не проникнуться к нему глубочайшим уважением.

Идеальный горный егерь!

Поручик, до недавнего времени имевший о себе достаточно высокое мнение (не зря же его сделали командиром учебного взвода), самокритично признал, что до полковника ему еще тянуться и тянуться.

Зато его грела мысль, что они ведь однокашники, выпускники того же училища, независимо от года производства, и, по обычаю, после обязательного брудершафта в офицерском собрании могут перейти на «ты».

А что такая встреча может произойти, Иваненко отчего-то не сомневался.

Даже убеленные сединами генералы находили возможность приехать на ежегодный праздник, пройтись по до боли родным дортуарам и, утирая глаза платочком после непременной чарки, поделиться с молодежью историями собственных шалостей, которые были не в пример остроумнее и тоньше нынешних!

— Есть, господин полковник, одним взводом наводить порядок в здании, вторым выдвинуться для поддержки… Будет исполнено.

— Теперь — смените караул в комнате. Пусть юнкера выведут всех пленных сюда.

— Есть!

Юнкера вывели бандитов в коридор, поставили лицами к стене.

Движением пальца Тарханов подозвал к себе того, кто ему подмигивал. Унтер подошел, поправляя на плече автоматный ремень, — очень уверенный в себе юноша, глядя на которого Сергей подумал, что наверняка он занимается классической борьбой. Прищелкнул каблуками, вытянулся.

По-прежнему молча, Тарханов предложил следовать за собой.

Отошли за угол.

— Слушаю вас, юнкер. Вы мне хотели что-то сказать? Представьтесь.

Юнкер расцвел. Полковник сумел заметить слабое движение его века, сделанное практически без всякой надежды, что дойдет до высшего руководства. А вот ведь дошло.

Кстати, для будущей службы юнкера это значило очень много. Он понял, что настоящие начальники знают и понимают все.

— Старший унтер-офицер Плиев. Господин полковник, я знаю курдский язык. Вот тот, что сидел слева, еще как только мы их туда завели и посадили, сказал: «Молчите, откуда пришли и кто ваш командир. Умрите как мужчины».

— Интересно. А откуда вы знаете по-курдски? Я даже с трудом вспомнил, что вообще такой язык существует.