Адепт Бога Тьмы. Том 3 - Илья Игоревич Савич
Куница, ты видела что-то подобное?
В ответ она помотала головой.
А Кот в кой-то веки не лежал, свернувшись калачиком, а изучал свои крылья, будто боролся сам с собой, чтобы принять их такими, какие были.
На всякий случай я выпустил Туман Тьмы, чтобы не попасть в засаду.
Присутствие Сумеречного Паука ощущалось так же, как это было в пространстве Тени. Они будто был повсюду и нигде одновременно.
Это нора служила ему логовом и полностью пропиталась его демонической сущностью.
Теневые проходы, по которым обычно я мог передвигаться свободно, теперь казались ловушками, поэтому я продолжил идти пешком.
Разбитый торчащий паркет под ногами скрипел, упирался в подошву. Затхлый сырой запах начинал проникать в носоглотку и давать неприятный привкус во рту. Я использовал стихию ветра в качестве противогаза, чтобы дышать свежим воздухом.
Всё пространство окутала тишина и почти непроглядная тьма. Я мог видеть только благодаря магии.
Тут из поворота выскочило несколько Ползунов.
Выглядело неожиданно, но мой меч ещё резче разрубил всех на части. Такими дешёвыми приёмами меня не взять.
— Выходи… — шептал я, продвигаясь всё дальше. — Выходи, засранец.
Вдруг дверь суть поодаль с грохотом отворилась. Я думал, оттуда опять выбегут Ползуны, но ничего такого не последовало.
Осторожно подошёл к проёму, заглянул внутрь…
— К-какого хрена… — выдохнул я, не веря своим глазам.
— О, вот и ты, наконец! — проворчал в своей обычной манере отец. — Давай, иди скорее. Я уже заждался.
Он стоял посреди комнаты, на возвышающейся платформе, где мы чаще всего занимались фехтованием.
Такой же, как я его помнил. Статный, с пышными усами и вечно строгим взглядом на морщинистом лице.
Он был одет в свой потёртый военный мундир с боевыми наградами, высокие офицерские сапоги, а в руке держал палаш с простецкой рукоятью.
Такой он обычно обучал меня.
— Ну, чего встал! — проворчал отец. — Время дорого! Живее!
Почему я вошёл в комнату и даже встал напротив иллюзии?
Сам не могу ответить на этот вопрос.
Но я поднялся на платформу, не сводя глаз со своего погибшего отца, достал из Источника меч и принял стойку, означающую готовность к дуэли.
— Локоть держи прямее, выгнись в пояснице и стопы под девяносто градусов. У тебя не больше восьмидесяти! — тут же поправил меня отец.
С какой-то горькой усмешкой я выполнил все его придирки и только затем удостоился короткого кивка.
— Первое правило Соболевых! — воскликнул он, нанося удар сверху.
— Всегда встречай опасность лицом к лицу. — Я отразил палаш почти идеальным движением.
Почти — и это не прошло мимо отца.
— Второе правило Соболевых! — На этот раз удар пришёлся сбоку.
— Всегда продолжай сражаться! — Я увернулся, пропустив острие в паре сантиметров от себя.
Мог ближе, чтобы не тратить лишнюю энергию и оказаться на лучшей позиции для контратаки.
Отец видел это, но будто понимал, что я и сам поправляю себя мысленно.
— Даже если? — Удар справа снизу.
— Даже если нет сил. — Я отбил клинок и шагнул навстречу, не давая разорвать дистанцию. — Даже если потерял руки и ноги — грызи зубами!
Я атаковал ложным финтом, но отец тут же меня раскусил, развернулся и едва не поймал меня на манёвре.
Теперь уже мне пришлось разрывать дистанцию.
Отец ненадолго остановился, меря меня пытливым взглядом. Я хорошо знал этот взгляд.
В детстве ненавидел его, а теперь безумно скучал.
Раньше казалось, что он смотрел на меня и видел недостойного преемника, вычленял недостатки и всё раздумывал, как бы поправить их.
Но теперь я вдруг понял, что смотрел-то он на меня, а видел себя самого.
И думал, как бы ему поступить, чтобы стало лучше. Где он ошибся и где надо поправить маленько, чтобы вышло хорошо?
Он не умел быть отцом, но отчаянно старался им стать. Воспитывал как мог, не доверяя меня ни тёткам, ни няням. И даже учителей, когда на них стало хватать денег, строго контролировал.
Он боялся оплошать. Что делал с завидным постоянством.
Отец встал в свою настоящую, боевую стойку. Развернулся полубоком, вытянул вперёд правую руку так, что клинок палаша смотрел на меня прямо. Чуть пригнулся в коленях, чтобы не терять баланс, и немного отвёл левую руку, согнутую в локте и держащую кинжал.
— Третье правило Соболевых, сын? — сказал отец всё так же твёрдо, но тише, будто с печалью.
Я повторил его стойку. Почти.
И раньше она мне казалась жутко неудобной, и сейчас я оставался при своём мнении.
Стопы я поставил не под углом, а параллельно — так лучше чувствовался баланс. Для того же чуть нагнулся вперёд, чем всегда злил отца.
И повернулся не так сильно, чтобы движения не сковывала одна плоскость.
Мой меч не смотрел прямо на соперника, а чуть склонялся в сторону, загораживая обзор. А в левой руке постоянно хотелось держать кинжал лезвием назад. Так удобнее отводить удары и можно упереть обух о запястье, чтобы принимать на него мощный натиск, словно на наручи.
Наши стойки были похожи, но они отличались. Моя мне всегда казалась более удачной и практичной.
— Третье правило Соболевых… — тихо проговорил я. — Думай, прежде чем действовать.
Отец ринулся в атаку. Я шагнул навстречу, направляя клинок, чтобы отвести удар. Получалось хорошо, даже идеально. Он ничего не мог сделать.
Третье правило всегда немного выбивало меня из колеи.
Встречай опасность лицом к лицу, никогда не сдавайся — всё это довольно категоричные лозунги, которые будто подталкивали прошибать лбом стены и переть напролом.
Но третье правило останавливало. Заставляло посмотреть на эту стену, прежде чем размахиваться для удара.
И тут я вспомнил, что прежде моя стойка была не такой.
Отец научил меня своей, заставляя отрабатывать в ней одни и те же движения тысячи и тысячи раз. Но я постоянно норовил то согнуться, то изменить расположение стоп, то поставить клинок в другое положение.
И каждый раз он меня за это нещадно наказывал, оставляя глубокие ссадины на тех местах, что считал недостатком.
В итоге меч я ставил именно так, чтобы загораживать обзор противнику, а не себе. Ноги со временем связались с корпусом, и мои стопы отлично работали не только при одном положении, а могли реагировать на все движения и не терять баланс. А кинжал далеко не сразу стал таким полезным.
Отец поправлял меня. Указывал на ошибки, которые я сам увидеть был не в состоянии.
