Без права на подвиг - Андрей Респов
Идиот! Да ведь его и не было ещё здесь в помине, я же повторяю своё перемещение в тех же пространственно-временных координатах. Облегчённо вздохнув, я принял полагающуюся для переброски позицию. Едва затылок коснулся подголовника, тьма потушила сознание. Вот так, на этот раз без всяких прелюдий.
* * *
Новая реальность встретила меня непередаваемо богатым букетом малоприятных ощущений: мельтешащий сумрак, липкая духота, всепроникающая жара, вонь десятков грязных тел и застоялой мочи, нестерпимый зуд по всему телу, свинцовая тяжесть в ногах, пот, пропитавший одежду и превративший её в изощрённое орудие пытки. Стоило пошевелиться и заскорузлые швы начинали назойливо елозить по старым ссадинам не столько вызывая боль, сколько тихое раздражение, постепенно перерастающее в бешенство.
Уже через несколько минут отсутствие возможности нормально почесаться стало большой проблемой. Да и просто размять затёкшие мышцы или нагнуться и поправить портянки было бы неплохо. Лишь монотонный звук перестука железнодорожных колёс на рельсовых стыках позволил сознанию уцепиться за него, как за якорь, и постепенно выкарабкиваться из заливающего разум унылого отчаяния. Что ж, плен, будем знакомы… Меня зовут Гавр.
Вот так прибытие, мать его через коромысло! Остаточный гормональный шторм в крови носителя едва снова не вверг меня в бессознательное состояние. Хотя тот факт, что я пришёл в себя не на марше, а во вполне стабильном месторасположении — это уже что-то. Почти выигрыш в лотерею.
Воздействие прогрессирующей нейронной стимуляции на носитель ещё не успело сформировать полноценное сумеречное зрение, но и того, что имелось в наличии, было уже достаточно, чтобы хоть как-то осмотреться.
Я находился в закрытом щелястом товарном вагоне с парой узких окон, расположенных почти под самой крышей и густо заплетённых колючей проволокой вместо решётки. Люди стояли такой плотной массой, что московское метро в час пик показалось бы всего лишь скромным скоплением зевак на митинге ЛДПР.
Целый сонм разнообразных звуков обрушился на меня одновременно со всех сторон: кашель, храп, тихое поскуливание, скрип дерева, шмыганье носом и голоса, голоса, голоса. Кроме звуков и запахов, вокруг разливалось какое-то невидимое неприятное ощущение. Сплав страха и безысходности? Густота и реальность его достигала такой величины, что, казалось, протяни руку — и можешь оторвать кусок этой мерзкой и липкой субстанции. «Однако! — одёрнул я себя, — ишь как колбасит деда! Натерпелся, родимый…»
В дальнем от меня правом углу кто-то то молился, то ли бредил. Позади чей-то сиплый голос устало вещал:
— Нам бы огонька тогда побольше, да арт-поддержки! Мы бы ту переправу враз…а так-то, чего уж, с голым задом…а они и миномётами, и бомбить навострились…эх…если бы.
— Не надо отчаиваться, товарищ! — едва различимы голос слева, убеждал невидимого собеседника, горячась и сглатывая слова, — плен — ещё не конец! Вы же боец Красной Армии, в конце концов! Присягу давали, понимать момент надо.
Послышались громкие всхлипывания. Кто-то витиевато выматерился.
— Момент? Ты, сержант, лучше мальцу про приказ под нумером 270 напомни, — зло прохрипел ещё один голос, — ты-то вон сам без петлиц давно ли? А значит, злостный дезертир. Враг, опять же! Смекай, что ждёт тебя, его, да и всех нас, коли вернёмся. Хорошо, если без вести пропавшими запишут, а ежели кто из наших выберется, да в особом отделе растреплет, мол, сержант Рогозин в плен сдался, а? Семью враз заарестуют и отправят по этапу. А у молодого, видать, и жёнки-то ещё нет. Так ведь, сопля?
— Мамка да сестра меньшая, — всхлипывания прекратились.
— Во-от, Рогозин, а я о чём толкую? Их-то за что? И ведь, как пить дать, отправят!
— Ты, Тищенко, тут антисоветскую агитацию не разводи! Кому надо, тот по справедливости всё решит. Кто сам в плен сдался — того к стенке! А ежели раненый или без сознания в плен попал, то другое дело. Кровью искупит.
— Ох, сержант, кто тебе такое напел? В приказе-то об этом ни словечка. Политрук нам его не раз перечитывал на сон грядущий. Наивный ты, паря…
— Тихо вы! — новый голос у меня за спиной вмешался в спор, — и так тошно, а они воздух попусту переводят, — неча переливать из пустого в порожнее. Все в одном дерьме пока что. Забыли, скока наших на ростовском тракте лежать осталось? А на узловой в Харькове? То-то!
Разговор немедленно прекратился. В вагоне постепенно с каждым часом становилось жарче. Пленные, стоявшие ближе к окнам, тянулись посеревшими лицами к потокам раскалённого воздуха, врывавшимся в вагон с воли. Судя по страдальческим маскам на их лицах, особого облегчения это не приносило. Вагон слегка тряхнуло. С крыши посыпалась какая-то труха. От пыли в носу отчаянно засвербело, и я оглушительно чихнул.
— Петро? Ты чё? Очнулся? Живый? — голос из-за спины, что недавно утихомиривал спорщиков, раздался у меня над левым ухом.
Нужно было что-то отвечать. Мда, а об этом я не подумал: в плен дед мог попасть с кем-то из своих сослуживцев, о которых мне совсем ничего не известно. Придётся импровизировать на ходу. Ну, в таком положении это не так уж и сложно.
— Ага… — решил я начать с односложных ответов.
— Ох, ты ж! А мы думали усё, выносить тебя будем на следующей перецепке. Ты ж почти не дышал. Вчерась весь день ишо дристал, думали, ужо кишку потеряешь. Воду-то последний раз, почитай, сутки назад давали.
— Оклемался вроде. Тока, эта…браток, не помню…почти ничего, — решил я сразу защититься от дальнейших нестыковок.
— Ишь ты, болезный! Главное, живый, не взяла тебя кишковая лихоманка. А чего помнишь-то?
— Как звать, помню, откуда родом…вроде. Дом, жену, детей. Ещё, вроде, как в плен попал, но в каком-то тумане всё, а потом всё сплошная темнота и муть. Тебя вот, мил человек, совсем не помню…
— Тучков я, Иван. Из второго взвода. Вместе мы в плен-то угодил под Ростовом. Ага! Прижал нас немец, прям, как в сорок первом в котёл попали, кажись. Опосля почти месяц в Дулаге-125, что под Миллерово, горе мыкали. Теперича третий день уже едем в эшелоне. Считай, курорт. Неужто и вправду позабыл?
— Куда…едем? — вполне естественно вырвалось у меня.
— Куда-куда… наху…нах Дойчлянд, куда же ишо?!
— Дела…а сейчас мы где?
— Позавчера в Харькове грузились, а до этого неделю пешком шли от самого Миллерово. Почитай, почти четыреста вёрст с гаком. Чуть больше половины из наших дошло. Остальным…Царствие Небесное людям русским. Там по дороге к тебе кровавый понос и
