Волчица - Евгений Владимирович Щепетнов
Глава 6
Меррель лежала в темноте, глядя в потолок над ее кроватью. Она не спала, но и не бодрствовала. Это состояние называло «садхи», и это первое, чему ее научили в храме Согдума. Так ты приобщаешься к Божеству — Покою и Умиротворению в мире страстей и эмоций. Эмоции ведут к греху, к потере кармы. И значит — лишают возможности правильно переродиться в следующей жизни.
Согдум учит тому, что все в этой жизни происходит так, как оно должно быть. Нельзя сопротивляться потоку жизненной энергии — это ведет к ошибкам, ошибки — к потере кармы. Если тебя захватили и обратили в рабство — значит, так и должно быть. Значит, тебе уготована трудная судьба, но и тем больше будет награда в другой жизни. Жизнь — ничто, посмертие — все. Это Меррель знала с тех пор, как начала хоть что-то понимать.
Вся ее жизнь прошла в храме. Ее учили — и тому, как правильно жить, и наукам, ведь каждый адепт Согдума должен быть разносторонне развитой личностью, ибо только так можно принести храму максимальную пользу.
И не только науки — все свободное время Меррель было занято совершенствованием личности. Медитация, контроль над своим телом, общение с Мирозданием через транс — без выходных, двадцать часов в сутки. На сон отводилось всего четыре часа. Но и они были лишь данью традиции — человек, который умеет входить в транс и контролировать свое сознание, умеет сделать так, чтоб организм отдохнул больше, чем если бы он спал десять часов подряд. И даже во сне Меррель контролировала сознание, не позволяя расслабиться, не позволяя мозгу уснуть и забыться. Она была одной из лучших учениц Храма, и ей прочили великое будущее. Как минимум — первой помощницы Настоятельницы. А когда та состарится и уйдет…
Меррель захватили солдаты третьего легиона, которых направили на подавление бунта в провинции. И тогда ей было всего одиннадцать лет. Ее не убили, и даже не изнасиловали. Хотели, да, но когда потребовали раздеться, и она разделась, командир сепии, увидевший, что происходит, просто забрал ее себе. И он был первым мужчиной, который ей овладел. И это не было насилием. Он попросил ее удовлетворить себя, и она сделала это — молча, без протестов и слез. И так продолжалось несколько месяцев, пока Меррель заметил другой командир, старше этого по званию. И забрал ее к себе в палатку.
И жила она там — исполнительная, тихая, безропотная, абсолютно не брезгливая и готовая на все для хозяина. У нового мужчины Меррель провела три месяца, прислуживая и удовлетворяя его в постели. Он ее почти не обижал, как не обижают собаку, исправно исполняющую свои обязанности. Лишь иногда давал оплеуху, порол, или пинал, когда она, по его мнению, недостаточно активно его ублажала. Оба — и первый мужчина, и второй — нередко возмущались тому, что «проклятая девка» ведет себя как бесчувственное деревянное бревно.
Но Меррель не могла, да и не хотела ничего с этим делать. Она не испытывала никакой тяги к сексу. Как, впрочем, и отвращения. «Физические упражнения», которые ей приходится делать по воле ее хозяев — и не более того.
Да, нередко ей было больно — она уродилась маленькой и худенькой, так что большие мужчины (а они были очень большими — солдаты!) порой причиняли ей очень серьезную боль даже не потому, что хотели это сделать, а потому, что их мужские достоинства были для нее слишком велики. Тем более, если они брали ее не так, как положено для деторождения.
Хорошо, что в тот момент она еще не была способна родить ребенка. Крови у нее пошли уже тогда, когда Меррель продали Эдгелю. Так что боги уберегли ее от больших страданий. Что бы случилось, если бы она забеременела? Скорее всего, ее продолжали бы иметь, пока не родит, а потом дитя у нее бы отняли, и…никто не будет заботиться о ребенке какой-то там лагерной шлюхи. Таких девушек, попавшись в палатки командиров (и хуже — в палатки рядовых солдат), в лагере карательного корпуса было более, чем достаточно. После военных действий остается очень много «бесхозных» женщин, лишившихся дома и семьи.
Меррель молчала о том, что она происходит из храма Согдума. Сказать об этом — значило привести карателей в скрытый в джунглях древний храм, и подвергнуть святилище разграблению и поруганию. Об этом им говорили сразу же, как только дети начинали входить в разум. Расположение храма — одна из самых сохраняемых тайн их веры. Отсюда адепты Храма идут по свету, разнося Истинное Слово и привлекая людей на сторону Света. Исчезнет Храм — и в мире станет немножко темнее, а когда падет последний Храм — Тьма накроет мир, и он свалится в царство Темного. Так учит великий Согдум.
Наконец, и второму мужчине Меррель достаточно поднадоела, и он ее продал работорговцу-корабелу, который собирал рабов по всему побережью, чтобы перепродать их уже в Империи. Возможно, второму хозяину надоело именно то, что Меррель молчала даже тогда, когда он специально имел ее так, чтобы вызвать хотя бы стон из прекрасных пухлых губок юной девчонки. Но она молчала, будто не чувствовала раздирающей ее внутренности боли. Молчала, когда он хлестал ее ремнем. Молчала, когда он нанизывал ее как птицу на свой толстый шампур, и потом по ногам девушки текла кровь. «Бесчувственная сука!» — вот были самые мягкие ругательства, которые слышала Меррель в свой адрес. И эти слова стали для нее девизом всей последующей жизни.
Она чувствовала боль. Но умела от нее отстраняться. И этому ее научили в храме — а она была там лучшей ученицей. Нужно было лишь уверить, убедить себя в том, что ты — не ты, что ты лишь смотришь на то, как что-то происходит с другой, совершенно незнакомой тебе девушкой, на которую тебе совершенно наплевать. Это ТОЙ больно, ТОЙ плохо, это ЕЕ тошнит от сливаемого в рот семени и пропихивающегося в горло члена, это ей раздирает зад толстый твердый предмет, и это у чужой девушки болят отбитые жестоким обращением внутренности. Тебя — нет. Ты — облачко! Ты паришь под потолком, легкая, светлая, как луч восходящего солнца.
И ты знаешь — все, что
