Александр Афанасьев - Линия разлома
Она кивнула:
– Иди… сюда, помогу. Помогу, розумиишь?
Ненавидя себя за слабость, она поползла из комнаты, на выход…
За соседним домом, она нашла какое-то подобие штаба. Несколько мужиков, укрывшись в самодельном то ли гараже, то ли капитально построенном сарае, пытались управлять войсками. Шел тридцать второй день «замирэння».
– Кто командует? – привычно крикнула она. – Там раненые!
Один из мужиков, в форме без знаков различия – оторвался от карты.
– Чего тебе, мать? – спросил он.
– Там раненые, много. Надо их вывезти…
– Санитарная команда дальше, мать. Погоди пока идти, дым поставят. На соседней улице тоже снайперы.
Из нее как будто стержень вынули, она сползла на землю по стене, держась за голову руками. Не было сил ни плакать, ни кричать уже…
– Сколько там раненых? – спросил командир.
– Не знаю. Много. Десять… больше…
– Тяжелые?
– Да… многие… в голову.
– С…
– Кто? – машинально спросила она
– Они… – зло сказал командир, – братья, твою мать. Старшие. Думаешь, самооборонцы это? Хрен. Рэксы.
– Русские? – не поняла она. Слова вылетали изо рта машинально, как бы не подчиняясь командам мозга
– Нет. Рэксы. У них национальности нет. Разведчики экстра-класса. Русские, конечно, кто ж еще…
…
– Одни на высоте со слонобоев[31] работают, другие по жилсектору с бесшумками перемещаются и с близи глушат. Взводного моего положили… метра не добежал, сразу – три пули. Пра-льно. Они с Афгана воюют, в Грозном навострились, с…и. А у нас – на год на подготовку снайпера восемьдесят патронов. И то не дают. Тьфу!
Облака белого дыма поплыли по земле, заползая во двор и накрывая белым саваном всю мерзость войны, которую уже не было сил видеть…
Командир осмотрел волонтерку.
– Ты в юбке… хорошо.
– Чего?
– Когда пойдешь через улицу, держи руки над головой. Увидят, что баба, пожалеют, наверное. С богом, мать…
На соседней улице было относительно спокойно. Это было еще одно проявление всего безумия гражданской войны, в которую тихо погружалась страна. Когда входили в город, никакой линии фронта не было, кого зачищать – не знали. На соседней улице шел жестокий бой, и погибали люди, а тут было относительно тихо, только дробным грохотом слышался стук автоматов и пулеметов, да проносились на скорости машины. Несколько человек в камуфляже загружали «КамАЗ» какими-то ящиками, на вид гражданскими. Она бросилась к ним:
– Хлопцы, допомога нужна. Там раненые!
Один из хлопцев обернулся – и она остановилась, как будто уткнулась в кирпичную стену. «КамАЗ» со старательно залепленными грязью номерами, коробки и ящики… и этот парень в маске с внимательным, волчьим взглядом. Не озлобленным, нет, совсем не так. Она много повидала глаз на Майдане, озлобленных, отчаянных, затравленных – а в глазах этого парня не было ничего, кроме спокойной силы. И автомат на груди он держал совсем не так, как пацаны из Нацгвардии, сунувшиеся в простреливаемый насквозь квартал. Тоже – спокойно и профессионально, так чтобы одним движением руки выбросить приклад к плечу.
Она поняла, что это были русские. Те самые, про которых говорил только что командир. Как он их назвал… рэксы. Это они и есть. Пусть на плече – тризуб, а на руке – повязка, какой отмечались младшие командиры, – но это они.
Спецназ. Про который столько говорили – но почти никто в действительности их не видел. За спецназ принимали афганцев, которых тут оставалось немало, просто подготовленных стрелков. А это – они и есть.
Рэксы.
– Чего надо, мать? – спросил боец в маске.
– Раненые… там.
– Извини, мать. У нас приказ со штаба. Вот это все вывезти. Куришь?
Она машинально взяла сигарету, думая, что перед смертью неплохо бы и покурить. Вот они. Русские. Те, кто желал зла ее стране. Те, кто пошел против них войной. Те, кто отобрал Крым. Русские…
– Шла бы ты домой, мать, – сказал боец, поднося зажигалку, – нечего тебе тут делать совсем. Нечего…
Пока она думала, что ответить, подбежал еще один солдат, хлопнул говорившего с ней по плечу:
– Погрузку закончили.
Боец кивнул:
– Ехать надо. Бывай, мать…
Он легко перемахнул через борт кузова, вцепившись в поданные руки, «КамАЗ» газанул и пошел по улице. А она осталась стоять. Был Луганск. Тридцать второй день войны…
Зарисовки (продолжение)
Киев
03 июня 2020 года
За соседними столами гульбанили. Широко, не стесняясь. Местные, в основном азербайджанцы, талыши и разного рода чиновники и гуманитарщики – в равной пропорции. Ресторан щирой украинской кухни щирым украинцам, за редким исключением, был не по карману.
Талыши, разговевшиеся горилкой, – у них было нельзя спиртное, мусульманская страна – затянули песню…
Ти кто такой? Давай до свидания!Ти кто такой? Давай до свидания!Ти кто такой? Давай до свидания!Ти кто такой? Давай до свидания!
После того как русский неформал Тимати спел ее вместе с талышскими певцами, песня стала неформальным гимном азербайджанцев, находящихся за рубежом, и азербайджанской организованной преступности. На Украине отношения у азербайджанцев с талышами складывались напряженно, доходило дело до перестрелок, поэтому сидевшие за столом были явно талышами, азербайджанцы такую песню в Киеве петь бы не стали. А в Москве почему-то пели и азербайджанцы, и талыши.
Подошел официант. Вежливо попросил:
– Вельможны паны, ласкаво просимо – тише…
Один из талышей толкнул его, не вставая:
– Пошел на…!
Оксана скривилась, на всякий случай прикрыв лицо салфеткой.
– Может, уйдем отсюда?
– Нет… – сказала Оксана, – просто не стоит на них обращать внимания, я так думаю. У нас в Вашингтоне иногда такое же бывает… если афроамериканцы решат показать, какие они крутые, и завалятся в приличное место. Выгнать из публичного места нельзя, сами понимаете, будет суд. Дискриминация по расовому признаку и все такое. Приходится терпеть. Знаете, в Вашингтоне больше половины населения – чернокожие, я даже и не знала об этом. Чиновники в Вашингтоне вообще не живут, они уезжают в Джорджтаун, там есть приличное жилье. По вечерам же в Вашингтоне лучше вообще не оставаться.
– Там много наших? – спросила Диа, чтобы поддержать разговор.
– Ну, есть кто-то, – неуверенно сказала Оксана, – вообще-то, там больше львовян. Дима Парош, например, он глава нашего фонда. Есть еще Олесь Кучина, он известным военным фотографом стал. В Польше учился, потом в Вашингтон переехал. Он нам очень помогает, визуальный ряд – половина успеха любого фандрейзера. Ой, тетя Дина, а вы можете нам помочь?
– Как, Оксаночка?
– Нужны любые свидетельства зверств русских. Видео, фотографии. Фотографии желательно хорошего качества, профессиональные, но если нет таких – сгодятся любые, я обращусь к Олесю, он сделает как надо – подчистит, переведет на студийную бумагу. Можно так же записать несколько интервью с беженцами… что-то такое… жесткое. Концлагеря, например. Или как русские людей сжигали. Или… Ой, теть Дин, а что я такая глупая-то… Вы поедете в США? Вы же хромаете… это русские сделали, да? Вам надо будет выступить… все рассказать. Возможно, вас даже в Конгресс пригласят.
Она молчала. Нога у нее болела после крайнего визита в «СДБ» – там ее спустили с лестницы.
– …Надо будет выправить вам визу. Возможно, даже съездить на Западное побережье, там в Голливуде очень хорошие доноры. Тетя Дина, да вы куда…
– Извини, Оксаночка. Мне домой надо. Домой…
Оксана шуранула рукой в сумочке, достала визитку.
– Вот… держите, держите. Я свяжусь с вами… завтра.
– Спасибо, Оксаночка…
– Я вас провожу…
– Не стоит.
Оксана разочарованно опустилась на стул. Напротив бесцеремонно сел азербайджанец с масленым, охотничьим блеском в глазах.
– Ти откуда, красавица? Давай к нам, шампанскую пить. Ми тэбя нэ абидим…
Украина
Посольство США
03 июня 2020 года
Посольство США на Украине располагалось в комплексе зданий на бульваре Сикорского, сейчас полностью объявленного «зеленой», то есть запретной, зоной. Бульвар был назван в честь гениального уроженца Киева Игоря Сикорского, который стал одним из основателей американского вертолетостроения – а в Российской империи построил самый крупный на тот момент самолет в мире – «Илья Муромец». Сейчас честь считать Игоря Сикорского своим оспаривали три страны – Россия, Украина и США, а посольство США, первоначально задумывавшееся как очень небольшое здание, превратилось в огромный и хорошо защищенный комплекс, занимающий большую часть Сырецкого парка. Дорога, ведущая к нему, была полностью закрыта, а в парке были вырублены деревья, построены защищенные дома для сотрудников (жить в городе запрещалось) и вертолетная площадка, способная принимать самые тяжелые вертолеты. Здесь же находилась станция ЦРУ на Украине, точнее – ее основная инсталляция. В городе было еще несколько точек.
