Бертрам Чандлер - Поймать звездный ветер
— Что такое сигарета? — спросил я.
— Я… Не знаю… Думаю, это одна из тех маленьких, белых, дымящихся штучек, с которыми играют герои старинных фильмов…те мужчины и женщины, играющие в фильмах, где действие происходит в мирах, подобных Земле, Австралии или Каррибии, либо на кораблях, которые могут пересекать Галактику за несколько месяцев. Временами я ненавижу спартакистов. Хорошо было им, обозлившимся технарям и ученым, считавшим, что они стали рабами капитала и организованного труда — неважно, было ли так на самом деле, — которые затеяли свое дурацкое восстание рабов и построили этот безумный корабль, потому что у них не было ни денег, ни материалов для постройки Манншеннского двигателя. Им-то было хорошо — романтичным идиотам, устремившимся на всех парусах к звездам Приграничья — но как насчет нас? Рожденные в этой жестяной банке, живущие в этой жестяной банке, засыпающие в ней же — перед тем, как должны умереть — в надежде на счастливое обретение подходящей планеты, кружащейся вокруг маленького отдаленного солнца. И нам никогда не ощутить траву под босыми ногами, не насладиться солнечным теплом и дуновением ветерка — вместо этого лишь вентиляция и ультрафиолетовые лампы. Мы упражняемся внутри центрифуги, а не играем на поле и не плаваем в бассейне. Мы сидим на водорослях и клетчатке, давно утративших всякий вкус и аромат… Да что там, даже на Заброшенной…
— Даже на Заброшенной ? — повторил я ее слова.
— Что я говорю? — прошептала Пегги. — Что я говорю? Где она — эта самая Заброшенная?
— Заброшенная, Фарэвей, Ультимо и Туле… — пробормотал я. — И миры Восточной цепи: — Тарн и Гроллор, Мелисс и Штрее… Тарн, с грязными улочками его городов, с палатками торговцев и вычурными газовыми автомобилями, ночные притоны и таверны с добрым вином и доброй компанией… Мелисс, с его длинными горными цепями, обрывающимися и переходящими в белые пляжи архипелагов…
— Что же случилось с нами? — вскричала она. — Что же мы потеряли?
— А как мы могли потерять то, чего никогда и не знали?
— Сны… — шептала она. — Сны… или альтернативные трассы времени, как их называет Клод. Где-то, когда-то другие Питер и Пегги прогуливались по белым пляжам Мелисса, купаясь в теплом море. Когда-то мы гуляли по улочками Тарна, и ты купил мне браслет чеканного серебра…
— Сны… — отозвался я. — Но ты — реальна. И так прекрасна.
Я поцеловал ее, в то время как мои руки ласкали ее податливое тело, и желание во мне вновь проснулось. Но часть меня сопротивлялась, холодный голос в глубине сознания повторял: «Ты делаешь это, чтобы забыть. Чтобы забыть миры, и корабли, и женщин, которых прежде знал». — А я отвечал самому себе вопросом на вопрос: «А есть ли лучший способ забыть? И почему не забыть, когда это всего лишь дурацкий сон?»
Ее ищущие губы приникли к моим, руки обвились вокруг моего тела, и забвение было сладким, нам больше нечего было желать и не о чем вопрошать, и…
Словно могучая рука швырнула нас вниз с кровати, разрывая ремни, ударяя о шарниры. Погасла единственная лампочка. Мы прижались к холодной металлической поверхности, удерживаемой некоей псевдогравитацией, ушибленные, испуганные, отчаянно жмущиеся друг к другу. Я едва мог расслышать резкий звук тревожной сирены и чьи-то крики в отдалении. Мы скорее почувствовали, чем услышали хлопок закрывающихся герметичных дверей.
Давление ослабло, и мы медленно выплыли в центр каюты. Я крепко прижимал к себе Пегги. Слышал ее дыхание, чувствовал, как ее грудь поднимается и опадает вплотную к моей собственной. Она слабо пошевелилась.
— Пегги, ты в порядке? — закричал я. — Дорогая, ты в порядке?
— Я… Я думаю, да, — слабо отвечала она. — Затем в ней проснулась прежняя способность к остроумию: — Тебе обязательно быть таким грубым?
Раздался громкий треск, и из динамиков донесся голос Ральфа, спокойный и властный, как всегда:
— Говорит капитан. Мы попали в метеоритный поток. Пусть весь выживший персонал сообщит о себе в рубку управления. Повторяю: доложить о себе в рубку управления.
— Лучше сделать то, что он говорит, — сказала Пегги, — Даже если придется одеваться в темноте…
Часть 4
Конец путешествия
Глава 17
Мы собрались в рубке управления — те, кто выжил.
Все надели скафандры для работы в открытом космосе. Везде ощущались результаты столкновения с метеоритным потоком: расплавленный и искореженный металл и пластик, куски человеческой плоти, исковерканные вакуумом. Слишком много такого, чего лучше бы и не видеть. Что касается меня, то меня не покидало ощущение, что все это — не более чем жуткий сон и что поэтому я остался целым и невредимым.
Собравшихся в рубке управления было всего семеро.
Был здесь Ральф Листауэл, капитан судна, сидящий в кресле перед ныне бесполезной панелью управления. Рядом с ним стояла Сандра, удерживаемая на месте магнитными сандалиями. А еще там был Дэвид Дженкинс, корабельный врач, а возле него — Марта Уэйн, хроникер корабля. Еще там была Пегги, механик. И Клод Сметвик, самый странный человек. И, конечно, я.
Мы выжили.
Мы прошли по разбитым «Фермопилам» и не обнаружили больше никого. Все помещения для офицеров на корме оказались изрешеченными метеоритами, а что касается дормитория, где в глубоком сне лежали наши замороженные предки, — он опустел, и все они исчезли, начав свой путь во мраке космоса. И, пожалуй, они счастливее, чем мы, их дети, которым придется пережить страшные секунды агонии перед тем, как задохнуться.
— Рапортуйте, — устало приказал Ральф.
Наступила тишина, и первым ее нарушил Дженкинс:
— Мы обследовали весь корабль. Он напоминает дуршлаг. Больше выживших нет.
— Никого? — спросил Ральф.
— Нет, шкипер. Детали нужны?
— Нет.
— Я прошла вместе с доком, — сказала Сандра. — Везде разрушения: в камерах для заморозки, в каютах офицерах на корме, над переборкой. Второй помощник, третий помощник, инженеры, офицер по снабжению — все мертвы. Более чем мертвы…
— А снаружи? — спросил Ральф.
— Я увидела то, что можно было рассмотреть через иллюминаторы. Полная мешанина. Пропеллеры покорежены. Примерно двадцать квадратных миль паруса изорваны в клочья.
— Рапортуйте, — велел Ральф, глядя на меня.
— Я осмотрел помещение фермы. У нас больше нет фермы. Гидропонный зал и зал клетчатки пробиты насквозь. Конечно, нас могут спасти замороженные дегидратированные остатки клетчатки…
— Если бы у нас было достаточно воды для их растворения, — вмешался Дженкинс. — Но у нас ее нет.
— Есть цилиндры с резервным кислородом, — продолжал я.
— А как нам избавляться от двуокиси углерода? — спросил доктор.
— Химикалиями… — робко высказалась Пегги.
— Какие химикалии? — удивился он. — Да. Мы можем продержаться несколько дней — но стоит ли отрицать очевидное. Лучше покончить со всем сразу, шкипер. У меня есть лекарства. Все произойдет безболезненно. Даже приятно.
Ральф повернулся к Пегги:
— Рапортуйте.
— Генераторный отсек поврежден. Сейчас энергия поступает лишь от батарей.
— На сколько их хватит?
— При режиме строжайшей экономии, максимум на двести часов. Но мне еще нужно будет починить машину…
— И истратить на это весь наш резервный кислород, — заметил Ральф. Он обратился к Сметвику: — Рапортуйте.
— Я пытался, — прошептал телепат. — пытался. Но нигде никаких контактов. Мы одни. Одни и затеряны. Но…
— Но? — эхом отозвался Ральф.
— Я… Я не уверен… — затем, внезапно, Сметвик словно стал выше ростом, и это изменило его внешность. Доселе самый робкий и незаметный из всех, он словно доминировал над нами благодаря силе своего темперамента. — А разве у тебя не бывает воспоминаний — о тех жизнях, которые когда-то и где-то еще ты прожил? Ты не помнишь себя в качестве капитана Листауэла из Приграничья, или главнокомандующего Листауэла из Службы разведки Федерации? А все остальные — вы ничего не вспоминаете? Не может быть одной-единственной жизни — или единственной смерти…
— Заброшенная и Фарэвэй… — мягко проговорил я.
— Ультимо и Туле… — прошептала Марта.
— И планеты Восточной цепи, — спокойно закончила Сандра.
— Вы помните! — закричал Сметвик. — Конечно, помните. Я так и думал. Делайте со мной, что хотите, но я это подозревал. И сейчас я вхожу в ваши умы. И все складывается, то, что я могу прочесть в ваших воспоминаниях. Постоянно, каждый раз, нас семеро — на «Летящем облаке», на «Ариэле» и теперь, на «Фермопилах»… Это постоянно повторяющийся паттерн… и мы пытались освободиться от него, но всегда терпели неудачу. Но всякий раз что-то менялось, и теперь мы опять сможем изменить что-нибудь. К лучшему или к худшему — не могу сказать, — но вряд ли может быть хуже, чем сейчас.
Ральф смотрел на Сандру, а она, как я чувствовал, на него, и это возбуждало во мне сильную ревность.
