Олег Петухов - Пост-Москва
Он посидел, хмурясь и морщась от боли в голове и всем теле, а потом с внезапным озарением вспомнил все. И вспомнил, где находится. Это же тот самый ресторан, куда он ехал перекусить, а потом на него набросилась толпа жлобья и быдла! Он много раз захаживал и в этот кабинетик, но тогда у него не было ни времени, ни желания его разглядывать, потому что очередная длинноногая сучка истекала желанием поработать язычком и ротиком над его прибором или раздвинуть перед ним ноги, закинув их ему на плечи. И очень часто эти сучки оказывались любовницами и женами его ближайших друзей и деловых партнеров.
Сейчас он сидел, свесив ноги, и тупо смотрел на какое-то растение в кадке напротив. Возле дивана стоял инкрустированный столик, а справа был стол побольше, на двух человек, если судить по стульям из резного дерева.
С трудом он поднялся на ноги и пошел к выходу. Спал он в одежде, если это был сон, конечно, а не бессознательное состояние полукомы, и теперь чувствовал, как мятый костюм висит на нем мешком, а грязная сорочка натирает шею. Он открыл дверь и вышел в обеденный зал ресторана.
Тихо наигрывала камерная музыка, за столиками сидело всего несколько человек, разговаривая негромко и с достоинством. Столы были застелены белоснежными накрахмаленными скатертями, и вообще все вокруг, как и обычно, сияло чистотой, уютом и солидностью.
При появлении Геринга все разговоры смолкли, но посетители делали вид, что не замечают его, изредка бросая на него взгляды вскользь. Даже музыка внезапно затихла, и музыканты сделали деловитые лица, перелистывая ноты и партитуры и, якобы настраивая инструменты.
Тут же к нему подскочил метрдотель:
— Вячеслав Тимурович! — так он предпочитал, чтобы его звали на людях. — Да вы присаживайтесь, присаживайтесь.
И отодвинул стул от ближайшего столика, приглашая его сесть. Геринг рухнул на стул и снова почти отключился. Говорить у него сил еще не было, поэтому он жестом показал, чтобы принесли чего-нибудь выпить. Здесь прекрасно знали его вкусы, поэтому метрдотель махнул официанту, и вскоре Геринг держал в руках бокал с выдержанным виски. Сделав внушительный глоток, он подождал, пока живительный напиток не побежал по всему телу жаркими золотистыми струйками, и только потом разлепил спекшиеся губы:
— Что… Что здесь было?
— Вы о чем, Вячеслав Тимурович? — подобострастно склонился к нему метрдотель.
Геринг постепенно приходил в себя, но надо было добавить. Он отпил виски, помотал головой, стряхивая не усталость даже, а мерзкое ощущение едва ли не изнасилованности и жалкой собачьей побитости.
— На меня тут напали… Тут были какие-то жлобы!
— Да что вы, Вячеслав Тимурович! Что вы такое говорите? Вы немного перебрали, а потом оступились на лестнице к туалетной комнате и упали неудачно.
Геринг посмотрел внимательно в глаза метрдотеля. Как его зовут? Он попытался вспомнить, но голова плохо соображала. «А ведь не похоже, чтобы он врал», — подумал Геринг. — «Глаза честные настолько, насколько это вообще возможно у халдея».
— Ну, это… Принеси мне пока водки и что-нибудь закусить, горячего. Ну, ты знаешь…
Если это безумие, самый лучший вариант — встретить его хотя бы сытым и немного пьяным, подумал он, решив отложить решение всех вопросов до более нормальных обстоятельств. В конце концов, он помнил лицо того старикана в зеркале, висевшем в ванной комнате. Что-то бродило вокруг, выискивая жертву, и он не хотел бы оказаться там, где это что-то достигнет своей цели.
Метрдотель ушел отдавать распоряжения. Геринг посмотрел на часы знаменитой швейцарской марки, стоивших целое состояние. Вместо часов у него на руке был дешевый китайский компас.
7
ФИДЕЛЬ:
Ведьмочка обхватила мою шею цепкими и сильными руками прирожденного убийцы-ножевика и поцеловала меня взасос. Ее губы были прохладными и нежными, а язык — горячим и страстным.
Все мои рассуждения о разнице в возрасте и боевом братстве тут же куда-то испарились, я выпустил из рук кота и обнял ее. У нее было неожиданно хрупкое тело для мастера рукопашной схватки. Не знаю, что я ожидал обнаружить, но только не эти вот ее ребрышки на спине и выпирающие позвонки. Моя рука скользнула ниже, и еще ниже, пока в ладони не оказалась ее прохладная ягодица, гладкая и упругая, как будто только и ждавшая, когда моя ладонь начнет ее ласкать. Ведьмочка еще теснее прижалась ко мне и стала отступать к своей кровати, практически таща меня, хотя я упирался ровно настолько, чтобы мы оба не рухнули на пол.
— Не заставляйте меня применять силу, папаша, — промурлыкала она мне в ухо, а потом стала его покусывать. — Сопротивление бесполезно.
Ловкими пальчиками она расстегнула мои штаны и залезла в них нежной ладонью:
— О, мальчик уже приветствует меня!
Она опустилась на колени и взяла мой зигующий член в рот. Боже, как хорошо, как будто райские фурии прошлись ноготками по моей спине.
— Иди сюда, — сказал я, поднимая ее. Потом я стянул с нее майку и расстегнул камуфляжные брюки. Она быстро сбросила с себя одежду и легла на спину на кровать. В ее глазах не было ни капли смущения, только озорные чертики плясали в языках пламени и, казалось, насмехались над моей неуклюжестью, нерешительностью и старомодной стыдливостью.
Честно говоря, я до сих пор был не уверен, что поступаю правильно. Я ее командир, я старше ее лет на двадцать, если не на все двадцать пять, у меня нет никакого будущего, ни ясного, ни неясного, будущего, которое я мог бы ей предложить. Как бы угадав мои мысли, а, может быть, прочитав их у меня на лице, она ухмыльнулась и глядя мне в глаза проворковала:
— Забей, Фидель. Только секс, ничего личного.
Я раздевался, разглядывая ее, лежащую передо мной, нагую, но без тени стыдливости или робости. Вот она — разница в поколениях, каждое следующее показывает предыдущему, насколько они завязли в ненужных условностях и насколько глупо цепляться за смешные погремушки: мораль, вера, ценности, долг, здравый смысл. А в реальности все это только слова, пустой звук, не имеющий никакого значения. Истинная ценность лежит сейчас передо мной, пока я, ставшими вдруг неловкими и корявыми пальцами, расстегиваю свой камуфляж, путаясь в молниях и пуговицах, стаскиваю, чуть не самоудавившись, майку и замираю на мгновенье перед ней.
Она стройна и худощава, на ее теле нет ни грамма лишнего жира, но она не выглядит при этом ни костлявой, ни угловатой. Ее тело совершенно, как совершенно тело пантеры или изгиб крыла морской птицы. У нее небольшие груди, но их форма заставит учащенно биться сердце любого нормального мужчины, как будто он услышал неясный зов из глубины утреннего сна. Ее бедра такой немыслимо притягательной формы, что от них трудно отвести взор.
Я наклоняюсь и целую ее в губы. Моя рука скользит к ней между ног и мой указательный палец прикасается к ее щелочке, скользкой от любовной влаги. Я опускаю голову ниже и языком едва-едва касаюсь ее сосков. Она стонет и быстрым движением хватает меня за пенис, торчащий во славу истинных ценностей бытия, она хватает его, как бы проверяя, что он на месте и готов исполнить свой долг. О, мы все готовы исполнить свой долг! Мы готовы умереть ради этого долга перед грядущими поколениями. Мы готовы вечно сражаться за право восстать и покорить нежные глубины человеческой красоты и нежности. Мы исполним свой долг перед мертвецами, точно так же когда-то сражавшимися и умиравшими за право обладать и делиться. Наш долг изливается тягучей болезненной спермой, забирая с собой остатки ненужного хлама, всего этого дерьма — цивилизация, нормы и правила, а еще человеколюбие.
Я засунул ей, и мы начали свое путешествие, конца которому не будет никогда.
8
Иван шел по улице, стараясь не привлекать внимания излишней суетой и торопливостью, но и не мешкая. Ему было нужно все обдумать, поэтому он зашел в кафе и сел за столик возле окна. Мимо него по улице проехала полицейская машина с включенными мигалками, потом скорая помощь.
В кафе работал телевизор, он крепился на кронштейне под потолком, его экран был хорошо виден Ивану. Передавали новости, в основном состоявшие, как и обычно, в пересказе сплетен об очередном романе певицы, которую Иван знал, сколько себя помнил. И его родители знали и слушали эту певицу, сколько себя помнили. Облик певицы радикально омолаживался каждые десять лет, являясь зримым символом стабильности. Теперь вот в топе новостей был слух о скором ее замужестве со знаменитым семнадцатилетним исполнителем матерных частушек, которые он пел, исполняя при этом сальто и пируэты на самокате. Брак должен был быть сорок восьмым по счету, но в этом сходились не все эксперты — многие оспаривали эту цифру.
Следующий блок новостей был посвящен торжественному открытию всемирной экстрасенсиады, в которой будут участвовать экстрасенсы, маги и колдуны со всего света. Открытие состоится через двенадцать лет, что не мешало репортерам и корреспондентам старательно и со вкусом обсуждать детали этого незабываемого зрелища: «Так, теперь покажите нам крупнее вон те шарики. Рифат, так вы говорите, они образуют в ночном небе, подсвеченном лазерами, пентаграмму?» «Да, Исмаил, как нас заверил режиссер, шарики действительно будут создавать сложные узоры, знаки и даже картинки. Над созданием системы управления ими будут работать лучшие специалисты. Уже выделены большие, очень большие, средства на разработку проекта системы управления воздушными шариками…»
