Дмитрий Матяш - Изоляция

Рентген херов. Впрочем, наверняка он ничего знать не может, так что пусть не купается у меня в глазах, не на свидании.

— Наливай, чего втыкаешь? — говорю, а сам вспоминаю, как к Жеке обращались ночью в павильоне Левон с пулеметчиком. Обещали устроить драянье очек. Так, будто бы они часто ему такое устраивали.

Проанализировав все, я с легкостью представил себе, что на «конфетке» Жека мог вести себя совсем иначе, чем прошлой ночью. Знаю я таких людей: чтоб не выдать своих намерений, он может и тюфяком прикинуться. И терпилой какое-то время побыть. Недооценил я, оказывается, кредитора своего. Диверсант, стало быть. Так вот что он имел в виду, когда говорил, что «по одиночке» надоело ему?

Интересно тогда, от чего же этот чертов ключ?

Я хотел бы сказать, чтоб Калмык попридержал язык насчет вишенской родословной налетчиков, потому как тема эта еще добрую неделю будет мусолиться в этих стенах, но по понятной причине не стал. Нельзя дать понять, что я каким-либо макаром заинтересован в этом движении. Даже Варягу, с которым я был повязан общими делишками еще задолго до буйства и с которым я до сих пор поддерживаю — ну давайте рискнем назвать их все же дружескими — отношения (хотя понимаю, что дружеские они пока мы порознь дела решаем). Никто ничего не должен знать.

— Можешь подсказать еще одну темку? — обращаюсь к Калмыку.

— Ну, ежели ответ знаю, чего б не подсказать? Правда, не забесплатно, Салман, — опершись локтями на стойку и приблизившись ко мне лоб в лоб, хитро ухмыльнулся бармен. — У тебя звенит что-то на карманах, а?

Я стаскиваю с плеч рюкзак и, порывшись в нем одной рукой, достаю ощипанные тушки ворон в целлофановой обертке, кладу на стойку.

— За меня и того парня, — киваю на Варяга, который хохочет и похлопывает меня по плечу.

— Не рождественский гусь, — поведя подбородком, сморщил лоб Калмык.

Тем не менее сверток исчез по ту сторону стойки так же быстро, как появился с этой. Отвернувшись, бармен окликнул на родном языке помощника. А когда тот показал из кухни свой орлиный нос, несмело поприветствовав нас с Варягом, передал ему мою плату.

— Ну так что тебя интересует?

— Тебе что-нибудь говорит клика Руно?

Калмык призадумался, отведя черные маслянистые зрачки в сторону.

— Вряд ли, Глебка, — он мотнул головой, — тут однозначно такого не было. Мож, из проходящих кто?

— Да вот и я думаю, что за зверь такой? Руно.

— Должен что?

— Да не, должников своих я всех знаю.

— А что ж тогда?

— Да так, от человечка одного пару слов передать надо.

— Ясно. Ну, как говорится, прости. Не слыхал.

Замяли тему. Выпили, о чем-то другом Варяг разговор завел, но я лишь делал вид, что слушал. Предчувствие было дурное.

Может, зря я спалился с этим Руно? Может, вообще не надо было в бар идти?

Пацанье за угловым столом уже вообще понесло. Один из них дернул второго за воротник, тот вскочил со стола, встопорщился, как петух, графин с водкой на пол грохнулся. «Сыновья» рванули к ним как пожарные на вызов. Одному руки за спиной заломили, грызлом в пол, второго оттянули, бросили в угол, третий, потрезвей оказавшись, сам отскочил. С криками и пинками погнали хлопцев из бара. Мы с Варягом сидели не оборачиваясь, навиделись, хватит, лишь Калмык проводил их недовольным взглядом.

— Ба, какие люди, и не в драке! — раздалось со стороны входных дверей.

Я не спешил оборачиваться, но по переменившемуся выражению лица Калмыка понял, что ничего хорошего от автора этой реплики ждать не придется. К тому же каждым волоском на спине своей я ощущал, что относилась она именно ко мне. Не к бармену, не к толкателю ядер варяжскому и не к кому-либо из посетителей «Невады». Именно ко мне.

Голос знакомый. Предчувствие не обмануло, хоть Руно тут оказался ни при чем. Я лениво оборачиваюсь, будто не понимая с чего бы какому-то мурлу здесь со мной фамильярничать.

И вот она, загадка, друзья. Черная спецурная форма, черная «пидорка», скатанная так, чтоб накрывать лишь темечко, скрипучие новой кожей берцы, открыто автоматы поверх одежды. Стоят, волчьими глазами зыркают, на зубах желтый налет, влажные губы в ехидной полуулыбке играют. Кто это у нас? Правильно, давайте поприветствуем гостей — это «доги». А кто вот этот, что ближе остальных, широко расставив ноги? Гремучий, сука, правая рука Наная. Без смотрящего пожаловал, с двумя шакаленышами чуть постарше тех, кого только что «сыновья» вывели.

Что ж, эта встреча должна была когда-нибудь произойти. Хоть я и всячески ее избегал. Гремучему было за что на меня обидки держать, и вполне возможно, сейчас он попытается отыграться.

Так уж я привык по жизни, знаете ли, что если ко мне кто решать вопросы какие приходил, то решали мы их непосредственно с тем, кто был в деле. Братки, кто там с первого класса вместе, или еще какая бригадная свита обычно топтались по ту сторону двери. Те, кто впрягались за кого-то там что-то решать, уходили от меня ни с чем, я с представителями дел не вел. Так вышло, что, когда Нанай впервые постучал мне в дверь, я пригласил внутрь только его. Гремучий с пацанами из балета остался на улице. После этого он как-то при встрече пробовал мне объяснить свое видение отношений между «нами» и «вами», но в следующий раз ко мне точно так же зашел один лишь Нанай. Остальные паслись на снегу во дворе. И Гремучий в том числе. Он, несомненно, попытался бы вправить мне мозги, но Нанай эту заколупину моего характера уважал, а потому попридерживал узду товарища.

Теперь же он был без Наная.

— Привет, Калмык, — став от меня по другую сторону, Гремучий похлопал ладонями по поверхности стойки. — Ну че тут у вас? Водовку попиваете? Повод, может, есть?

— Может, и есть, — ответил Калмык и выгнул дугой губы, — а может, и нет. Бармен вопросов не задает, бармен наливает. Налить?

— Ну налей. — Гремучий влез на стул, повернул голову ко мне. — Может, кое-кто не станет воротить мордой в этот раз? Как считаешь, Салман? — Блестя влажными зубами, он продолжал сверлить мне висок. — Или, как и раньше, только со смотрящими пьешь?

— Вот незадача-то, а? — причмокнув, с мнимой грустью развожу руками. — В завязи я, Гремучий. Буквально только что вот завязал. Если б знал, конечно, что ты придешь…

— Чо, на умняк пробивается? Ну-ну.

Варяжский прокашлялся, поверх меня глянул на помощника вишенского смотрящего. Не хотел он допустить конфликта, по глазам вижу. Но чует мое сердце — спокойняком не кончится, изобрази я из себя хоть девственного пай-мальчика.

— А тебя каким ветром сюда занесло? Давненько не было в здешних краях.

— Да дела, Варяг, дела, — «дог», наконец, отвел от меня взгляд, проследил, как Калмык наполняет рюмки. — Не всем же рынки ночами мишулить, а днем в кабаках отсиживаться. Кое-кому и батрачить надо.

Ясненько. Меня ищут. Интересно, какими исходными данными владеют? Мои сообщники им вряд ли что подсказали. Как и Левон с пулеметчиком. Не-ет, владели бы «доги» конкретной инфой, никакого бы водкораспития здесь не было. Брали бы меня с ходу, и ни Калмык, ни Варяг не помешали бы. Скорее, парни с «конфетки» слышали звон, вот теперь ходят, ищут, откуда он.

Моя стопка осталась стоять наполненной, когда бармен, Варяг и Гремучий, подняв свои, выпили. Не одновременно и не чокаясь, ясное дело. Двое шакаленышей, что пришли с Гремучим, переминались у него за спиной. Воровато зыркали по сторонам, приглядывались к посетителям бара. Им выпить никто не предлагал, а начальник их вдоволь насыщался положением главенствования. Мол, поиграйте пока в стороне, как это делаю я, когда чертов Нанай дела ведет.

— Вот думаю, Варяг, корешка твоего поспрашать. Салманыч, а? Может, слыхал, кто ночью на затарку ходил? — занюхав рукавом, спросил меня «дог».

Я пожал плечами, качнул подбородком.

— Понятия не имею. А что, мне предъявляешь?

Гремучий растянул губы в подобии улыбки. Наверное, если б объявить конкурс на лучшую улыбку акулы, изображенную человеком, он мог бы выиграть.

— Я ж не фраер, чтоб каждого тягача на предъяву брать. Мне интерес прагматичный. Ты обитаешь недалеко от нашего Торжка, вдруг чего видал-слыхал?

— Ага, понял. В стукачи пригласить хочешь. — Отвечаю ему таким же оскалом. — Не выйдет. Не гражданин начальник ты мне, и я не принятый торчок. Спрашивай вона, — я кивнул головой на дверь, откуда доносились вопли выведенных на свежий воздух мальцов, — может, подскажут чего. Они много что видели и слышали.

Его оскал не изменился, глаза лишь потемнели и словно бы еще глубже внутрь черепа ушли. Заискрили оттуда, как два черных кварца. Зацепил я за живое, еще один канат обрезал, что сдерживал его. Чувствую, еще разок — и реально до чего-то договорюсь.

— Думаешь, в баре я тебя не трону? — понизив голос, спросил он. — А? Типа потому, что ты с Калмыком на мази? Так я эту мазь сейчас тебе на лоб намажу, понял? Сильно до х*я ты на себя берешь, тягачок. Не понесешь — раздавит. Сечешь?