Андрей Орлов - Сибирь 2028. Армагеддон
– А что, пацаны? – прорезался третий. – Нормально живем. Чем то жмурье из развалин и железных фраеров выковыривать, освежуем этого, его надолго хватит. На рожу вроде не больной, подох от раны, а не от болезни… Гуляем, пацаны?
Я чуть не задохнулся от избытка чувств. Уголовники-людоеды! Вот так фарт! Я слышал, что существует такая прослойка городских жителей, предпочитающих не заморачиваться добычей традиционных продуктов питания, но лично с таковыми ни разу не сталкивался. Генезис явления проследить было сложно, да и надо ли это делать? Сейчас вас будут кушать, Алексей Витальевич, подсказало неясное чувство.
– Что-то псиной тут попахивает, – потянул ноздрями четвертый. – С чего бы это, пацаны? Оборотень, что ли?
Компания похихикала. Везет парням, – тоскливо думал я, – вопрос с пропитанием утрясли… А где пес? – вдруг кольнула интересная мысль. В данной точке пространства его уже не было, уполз куда-то, трусишка зайка серенький. Я даже расстроился. Легко пришел – легко ушел? Как пожрать – так преданнее собаки нет существа, а как постоять за жизнь кормильца, так мы не местные? Мне страшно хотелось моргнуть, наполнить легкие воздухом – надоело уже изображать бездыханное тело!
– А неслабый у него свинокоп, зацени, братва, – объявил сипатый. Он поднял мой нож, разглядывая его. – Будет чем пошинковать капусту.
– А ну, дай заценить, – востребовал обладатель бархатистого голоса.
– Хрен тебе, Шпиндель, – гоготнул сипатый. – Соплю вон свою зацени – сейчас проглотишь.
– Чё-то ты звякало свое разнуздал, Кишка, – угрожающе проворчал бархатистый. – По хавке давно не обреталось? Смотри, за этим не станет.
– А он точно помер? – насторожился их товарищ – тот, у которого еще не полностью атрофировалось обоняние. – То ли померещилось, то ли чё… – Я чувствовал, как надо мной склоняются и изучают очень пристально. – Слышь, братва, да он вроде придуривается…
– А ты дай ему по хлеборезке, – гоготнул третий. – Сразу и поймешь…
Я выдернул руку из-за отворота бушлата. Но не пустую, а с пистолетом Макарова! Пока лежал, спустил предохранитель. Отличная привычка держать патрон в стволе! Я начал стрелять по склонившимся надо мной фигурам, всаживал в них пулю за пулей и просто наслаждался фактором внезапности. Загавкал синюшный бородач в кожаном «обмундировании» – угловатый, покрытый угреватой сыпью, драматично схватился за грудь, отъехал, как по рельсам. Рухнул без долгих качаний лупоглазый тип с опухшей мордой – пуля пробила глаз, разворошила остатки мозгов и с треском вынесла заднюю стенку черепа. Дергался, как заведенный, и не мог упасть субъект с землисто-серым лицом и голым черепом, украшенным разводами татуировок. Упал, куда деваться? Взревел последний – бородка, как пучок соломы, глаза навыкат, мешки под глазами каскадом – занес над головой тесак, похожий на кривую турецкую саблю… и словно подавился, застыл, выставив выпуклые гляделки в черное дуло пистолета.
– Эй, постой, приятель… – хрипло исторг он.
– Исполнишь три желания? – усмехнулся я и надавил на курок.
Пистолет сухо щелкнул. Похоже, я разучился считать до восьми. Обидно, я ведь даже не встал! Затряслись мешки под глазами, людоед гаденько захихикал. Но не стал наслаждаться превосходством и тянуть драматическую паузу (я бы за это время обязательно что-нибудь придумал), бросился, замахнувшись тесаком. И вдруг раздался громкий скрежет, треск, зазвенела жесть – из груды строительных неликвидов, издавая утробное рычание, вылетела хвостатая комета и впилась в предплечье занесенной руки молодыми зубами! Вот так номер – «пёс в руку»! Каннибал взревел, как простуженный лодочный мотор – зубы сомкнулись, и кровь фонтаном полилась из прокушенной артерии. Пес болтался у него на руке, как оторванный ломоть, ослабли пальцы, вывалился тесак. Я не стал дожидаться завершения душещипательной сцены, переломил ему колено пяткой, а когда он свалился, как подпиленный столб, загнал его же собственный тесак в сердце.
Похоже, я перенервничал. Сердце билось неритмично. Первые секунды я совершал какие-то лунатические движения, а мой спаситель сидел на усыпанном крошкой полу и, склонив голову, за мной наблюдал. На собачьем носу жирным пятном отпечаталась вражеская кровь.
– Спасибо, малыш. – Я обнял его, погладил по свалявшейся шерсти и торжественно пообещал: – Мы с тобой еще доедим эту кильку.
Я взвалил полегчавший рюкзак на спину, перезарядил ПМ, отобрал у трупа свой нож, повесил на плечо автомат. Посмотрел по сторонам – ничего не забыл? Наши взгляды с Молчуном пересеклись, я с усилием сглотнул, почувствовав себя не в своей тарелке.
– Слушай, – пробормотал я, – не подумай, что я какая-нибудь неблагодарная скотина, но как бы тебе помягче объяснить, чтобы ты понял…
Не оставалось времени на объяснения! Мои мозги хорошо тряхнуло этой ночью. Забыл основное правило поведения: устроил тарарам, не стой во всем этом! Под сумрачными сводами парковки уже раздавались крики. Убиенная четверка промышляла не одна – работала банда, имеющая на вооружении полевую артиллерию и навыки ведения боевых действий. Остальные откапывали из-под завалов моих погибших товарищей и боевую технику (там одной горючки банде на год хватит!), и выстрелы из «макарова» в стороне показались им какими-то подозрительными. Протяну резину – точно меня съедят!
– Пошли, приятель, пошли, – забормотал я, присматриваясь к проему, обрамленному обрывками гипсокартона. Там матово поблескивал дневной свет. – Потом поговорим… Только сделай, пожалуйста, так, чтобы мне не пришлось краснеть за твое неадекватное поведение…
Я протискивался в щель, молясь, чтобы ничего не упало. Выполз на улицу, весь в цементной маске, с ободранными боками. А за спиной уже билась о стены площадная ругань, обильно разбавленная уголовным арго – людоеды обнаружили мертвых товарищей. Не хотелось как-то представлять, что они будут делать дальше. Я полз по буеракам, перевалился за останки «плавающего» бордюра, скатился в покатую яму и обнял Молчуна, который съехал за мной и съежился, став каким-то маленьким.
– Самому страшно, старина, – прошептал я. – Но ты можешь вернуться, найти себе безопасную норку, я ведь не тащу тебя на аркане, верно? – Я засмеялся, потрепал его за ухом. – И не прикидывайся тут пугливым щенком, я ведь знаю, на что ты способен…
Мы ползли вдоль гигантского котлована, в который провалилась парковка перед «МЕГОЙ». Пес послушно повторял мои движения, не высовывался. В прошлой жизни он, наверное, был человеком. Над разрушенным городом вставал новый день – точная копия предыдущего. Сизые сумерки, пронизанные запахом пепла, накрыли Кировский район, завихрения дыма витали над головами. Но дым сегодня был не плотным, сохранялась видимость метров в триста. Я мог бы, помолившись, пуститься в обратную дорогу, до Зоны Безопасности километров двенадцать, не бог весть какой крюк, но разве я этого хотел? Даже если дойду – полковник ждет с распростертыми объятиями. А когда узнает, что из всей экспедиции выжил только я… И почему я, собственно, оказался в экспедиции? Можно представить реакцию Гнатюка и его последующие действия в отношении моей скромной личности. Делать нечего, мосты сожжены. Кажется, Черчилль сказал: «Если попал в ад, не останавливайся, двигайся дальше»…
Мы огибали парковку, перебирались через разрушенные пролеты местного мостика, под которым был въезд в торговый комплекс. «Вот и съездили в «МЕГУ», – билось удрученно в голове. В тылу уже кто-то кричал, кряхтел мотор неведомого транспортного средства, но эти звуки пока не трогали. Не могли нас заметить, а если и могли, не проедут по «бездорожью» даже на вездеходе. Пешком догонять придется. Мы крались вдоль улицы Ватутина к центру левобережья, миновали разрушенную мечеть. Завершил свои дни молельный мусульманский дом довольно странно – стены основного здания сложились внутрь, крыша с куполом улеглась сверху. А вот соседствующий минарет, с которого муэдзин призывал правоверных на молитву, просто провалился – как будто под ним в момент удара образовалась пустота – и теперь над землей возвышался лишь шпиль, до которого при желании можно было допрыгнуть. Простиралась волнами, убегая к площади Маркса, улица Ватутина. Ее и раньше называли «Пьяной дорогой» благодаря волнообразной конфигурации, а сейчас она и вовсе превратилась в застывший шторм. Но провалов на ней не наблюдалось. Мы бежали по дороге (бежать здесь можно было только по проезжей части), спеша убраться в дым, выйти из «зоны ответственности» банды людоедов. Молчун скакал галопом, высунув язык, тяжело отдувался, а мне приходилось беречь дыхание. Остались позади разбросанные вдоль дороги пролеты эстакады, я перешел на шаг, передохнул. Сердце выскакивало из груди. Еще чуть более километра, и можно свернуть на улицу Немировича-Данченко, упирающуюся в Коммунальный мост. Молчун по инерции проскочил дальше, а потом завертелся, заскулил, решив, что я его бросил. Обрадовался, как ребенок, обнаружив, что я еще здесь, помчался ко мне, начал виться кругами.
