Сьюзен Коллинз - Сойка-пересмешница
По крайней мере, Финник не аплодирует и не радуется.
— Люди должны знать, что происходит, — говорит он просто.
— Давай выключим, Финник, пока они не дали повтор, — прошу я.
Но как только рука Финника тянется к пульту, кричу:
— Подожди!
Капитолий включился со специальным выпуском. На экране знакомое лицо. Да, это Цезарь Фликермен. Нетрудно догадаться, кто будет его гостем.
Изменения, произошедшие с Питом, повергают меня в шок. Здоровый парень с ясными глазами, которого я видела несколько дней назад, похудел по крайней мере на пятнадцать фунтов. Руки нервно дрожат, под глазами мешки. Его явно готовили к интервью, но ни элегантная одежда, ни грим не могут скрыть боли, которую он чувствует при каждом движении. Он искалечен и физически и морально.
Как же это случилось? Я совсем недавно его видела! Всего четыре — нет, пять — да, пять дней назад. Когда он успел так измениться? Что они с ним делали? И тут до меня доходит. Я прокручиваю в голове то первое интервью с Цезарем. Можно ли понять, когда оно происходило? Нет, никак. Его могли снять через день или два после того, как я взорвала арену, а потом они делали с Питом, что хотели.
— О, Пит... — шепчу я.
После нескольких дежурных фраз Цезарь спрашивает Пита, что тот думает о слухах, будто я снимаюсь в агитационных роликах для дистриктов.
— Они ее используют, — говорит Пит. — Чтобы подстегнуть повстанцев. Скорее всего, она не понимает, что происходит на самом деле. Что поставлено на карту.
— Может быть, ты хочешь ей что-нибудь сказать? — спрашивает Цезарь.
— Да, хочу. — Пит смотрит в камеру, прямо мне в глаза. — Не будь дурой, Китнисс. Думай своей головой. Тебя хотят превратить в оружие, которое уничтожит человечество. Используй свое влияние, чтобы остановить войну. Пока все не зашло слишком далеко. Спроси себя, доверяешь ли ты людям, которые рядом с тобой? Знаешь ли ты, что происходит на самом деле? И если нет, — узнай.
Черный экран. Герб Панема. Передача закончилась.
Финник выключает телевизор. Через минуту сюда заявится целая куча народа, чтобы разрушить то впечатление, которое оказали на меня слова Пита и его состояние. Я должна буду с ними соглашаться. Однако, по правде говоря, я не доверяю ни повстанцам, ни Плутарху, ни Койн. Я не уверена, что они говорят мне правду. И не смогу притворяться.
Шаги уже приближаются.
Финник крепко берет меня за плечи.
— Мы этого не видели.
— Что? — спрашиваю я.
— Мы не видели Пита. Только ролик о Восьмом. Потом сразу выключили телевизор, потому что ты расстроилась. Идет?
Я киваю.
— Доедай свой ужин.
Прежде чем входят Плутарх и Фульвия, я успеваю немного прийти в себя. С аппетитом ем капусту с хлебом. Финник восхищается тем, как смотрелся Гейл на экране. Мы поздравляем вошедших с удачным роликом и невзначай упоминаем, что сразу после него выключили телевизор. На их лицах появляется облегчение. Поверили.
Никто не упоминает о Пите.
9
После того как меня несколько раз будят кошмары, я больше не пытаюсь заснуть. Просто лежу в кровати и притворяюсь спящей, когда кто-нибудь заглядывает в палату. Утром меня выписывают. Советуют беречь себя и поменьше волноваться. Крессида просит записать несколько реплик для нового агитролика. За обедом я напрасно жду, что кто-нибудь заговорит о вчерашнем интервью Пита. Но ведь кто-то должен был его видеть, кроме нас с Финником!
После обеда у меня тренировка. Гейла отправили к Бити — работать над каким-то оружием, поэтому мне разрешают взять с собой в лес Финника. Некоторое время мы просто гуляем, потом прячем наши маячки под кустом и отходим подальше обсудить ситуацию.
— Я ни единого слова не слышало Пите. А при тебе никто о нем не говорил? — интересуется Финник.
Я мотаю головой. После паузы он спрашивает:
— Даже Гейл?
У меня еще остается крошечная надежда, что Гейл действительно ничего не знает.
— Может, он просто ждет подходящего момента, чтобы поговорить с тобой?
— Может быть.
Мы сидим молча так долго, что прямо на нас выходит олень. Я убиваю его из лука, а Финник оттаскивает тушу к забору.
На ужин сегодня овощи, тушенные с олениной. После еды Гейл провожает меня до отсека Е. Расспрашиваю его о новостях, но он снова ничего не говорит о Пите.
Как только мама с сестрой засыпают, вытаскиваю из комода жемчужину и, зажав ее в руке, вторую ночь подряд прокручиваю в голове слова Пита. «Спроси себя, доверяешь ли ты людям, которые рядом с тобой? Знаешь ли ты, что происходит на самом деле? И если нет, — узнай».
Узнай. Что? У кого? И как Пит сам может знать что-нибудь, кроме того, что ему говорят в Капитолии? Это всего-навсего их агитролик. Пропаганда. А если это просто уловки Капитолия, почему Плутарх мне ничего не сказал? Почему все молчат?
Однако истинная причина моей тревоги — Пит. Что они с ним сделали? И что делают прямо сейчас? Конечно, Сноу не поверил, что мы с Питом ничего не знали о восстании. Теперь, когда я стала Пересмешницей, его подозрения укрепились. А Пит может лишь гадать о планах повстанцев или сочинять небылицы для своих мучителей. Однако, как только ложь раскроется, его жестоко накажут. Каким покинутым он, должно быть, себя чувствует. В своем первом интервью Пит пытался защитить меня — как от Капитолия, так и от повстанцев, а я лишь навлекла на него еще большие беды.
Утром просовываю руку в стену и мутным взглядом разглядываю свое расписание. Сразу после завтрака съемки. В столовой быстро глотаю горячую кашу с молоком, тертую свеклу и тут замечаю на запястье Гейла телебраслет.
— Когда тебе его вернули, солдат Хоторн? — спрашиваю.
— Вчера. Решили, раз мы с тобой в одной команде, дополнительное средство связи не помешает.
А мне вот никто не предлагал телебраслет. Интересно, дадут, если попрошу?
— Ну, должен же кто-то из нас налаживать контакты, — говорю с ноткой ехидства.
— Что ты хочешь сказать?
— Ничего. Просто повторяю твои слова. И совершенно согласна — ты для этой роли подходишь больше. Надеюсь только, мы еще не потеряли контакт друг с другом.
Наши взгляды встречаются, и тут я осознаю, насколько зла на Гейла. Что я ни секунды не верила, будто он не видел ролика с Питом. Я чувствую себя преданной.
Гейл очень хорошо меня знает; разумеется, он уловил мое настроение и догадался о его причине.
— Китнисс... — начинает он. Уже в самом голосе слышится признание вины.
Я хватаю свой поднос, иду к транспортеру и с грохотом сваливаю на него посуду. Гейл догоняет меня в коридоре и хватает за руку.
— Почему ты ничего не сказала?
— Я? — Выдергиваю руку. — Почему ты ничего не сказал, Гейл? А я, между прочим, спрашивала тебя, что нового!
— Я виноват. Прости. Я не знал, что делать. Хотел сказать тебе, но все боялись, что ты расстроишься.
— Да, они правы. Я расстроилась. А еще больше расстроилась, потому что ты врешь мне. Ты заодно с Койн. — Тут телебраслет у него на руке начинает пищать. — А вот и она. Давай беги. Тебе есть, что ей рассказать.
На мгновение на его лице отражается боль. Затем ее сменяет холодная ярость. Гейл разворачивается и уходит. Возможно, я была слишком язвительна, не дала ему объясниться. Возможно, все просто пытаются меня защитить. Плевать. Я устала от людей, которые врут мне ради моей пользы. На самом деле они пекутся о своей пользе. Соврем Китнисс о восстании, а то она натворит глупостей. Пошлем ее на арену, ни о чем не предупредив, — так будет проще вытащить ее оттуда. Не скажем ей о передаче с Питом, чтобы не расстраивать. Иначе она не сможет сниматься.
Мне действительно тяжело. Очень тяжело. Не знаю, как выдержу целый день перед камерой. Но я уже перед дверью в студию. Делать нечего, вхожу внутрь. Сегодня, говорят мне, мы полетим в Двенадцатый дистрикт. Крессида хочет взять интервью у меня с Гейлом о нашем разрушенном городе.
— Если, конечно, вы оба к этому готовы, — говорит Крессида, внимательно глядя мне в лицо.
— На меня можете рассчитывать.
Стою молча и неподвижно, будто манекен, пока подготовительная команда меня одевает, делает прическу и накладывает макияж. Неброский, только чтобы скрыть круги под глазами от бессонных ночей.
Боггс провожает меня до ангара, но мы не разговариваем, только поздоровались. Я рада, что не приходится оправдываться за мое поведение в Восьмом, тем более что маска у Боггса на лице выглядит жутковато.
В последний момент вспоминаю, что надо предупредить маму. Заверяю ее, что волноваться не о чем. В планолете мне отводят место у стола, за которым уже сидят Плутарх, Гейл и Крессида. На столе разложена карта. Плутарх с гордостью демонстрирует мне расположение войск до и после показа агитроликов. Повстанцы, которые в некоторых дистриктах едва удерживали оборону, вновь начали активно атаковать и полностью взяли в свои руки Третий и Одиннадцатый дистрикты — последний особенно важен, в нем производится большая часть продуктов питания для Панема.
