Время жить. Сопряжение миров - Мила и Виктор Тарнавские
Ладно, что-то я совсем разошелся. Так и до срыва недалеко. Дурную голову лучше всего лечат натруженные мышцы. Соскочив с постели, я приступил к утренним упражнениям, благо, места для них хватало.
Традиционно жилые помещения на космических кораблях представляются как очень тесные и до предела заполненные необходимыми вещами. Однако у нас не было необходимости экономить каждый килограмм и каждый кубический дециметр свободного пространства. Поэтому дом, в котором нам предстояло провести ближайшие три с половиной года, был комфортным и уютным.
Моя каюта состояла из двух больших комнат. Первая из них, длинная как трамвайный вагон, на первый взгляд, напоминала кладовку – так много в ней было всяких шкафов и шкафчиков. Однако в ней легко умещались письменный стол с рабочим местом, уютный угловой диванчик, где можно удобно устроиться с книгой или виртом, бытовой блок с компактной стиральной машиной и сушилкой, а также небольшая кухонная ниша с настоящим холодильником, микроволновкой и многофункциональной печкой. У нас не было хранов и линий доставки, но зато имелся самый настоящий камбуз, в котором хозяйничал Ив Рош. Готовил француз великолепно, как настоящий повар, но, помимо этого, каждый имел возможность при желании угоститься сам или угостить друзей чем-то оригинальным, своим.
Но самым интересным, что, казалось бы, никак не соотносилось с космическим кораблем, было окно. Самое настоящее окно с легкой золотистой занавеской, за которым виднелись сочная тропическая зелень, большие яркие красно-оранжевые цветы и красногрудая птаха с блестящим бирюзовым оперением, скачущая по веткам.
Птица была, конечно, фантомом, а вот зелень и цветы – самыми настоящими. Жилая палуба представляла собой кольцо, по внешнему краю которого находились склады, различные рабочие и хозяйственные помещения, внутренний образовывали каюты, а в центре располагалась круглая оранжерея, куда выходили все окна. Никакой живности там, естественно, не водилось, но внутри приятно пахло свежей зеленью, глаз радовали многочисленные цветы и росли плоды, приятно разнообразящие наш стол.
Занимался оранжереей биолог Брату Иванов да Силва, у которого это была основная обязанность во время полета. К слову сказать, Сергей Сухина – третий наш космонавт-исследователь, чья работа начиналась только после прибытия в систему Хары, исполнял функции каптера и кастеляна, нес ответственность за поддержание в порядке жилой палубы, рециклинг отходов и переработку мусора.
Продолжение - уже завтра утром. Не пропустите!
Глава 21. Наш космический дом (часть 3)
Вторая комната в моей каюте – та, что поменьше, была спальней. Сама постель размещалась в глубокой стенной нише, внутри которой можно было задать любой режим освещенности или вообще изолировать ее от внешнего мира, задернув штору. В этой комнате также находились встроенные шкафы для одежды, спортивные тренажеры и большое мягкое кресло с широченными подлокотниками, которые можно было использовать в качестве столиков, – настоящая мечта лентяя и сибарита.
В спальне тоже наличествовало окно, но на этот раз фальшивое. Изображение за ним (к слову сказать, трехмерное и очень натуральное) задавалось компьютером, который каждый день выбирал один из доброй сотни вариантов. Картинка не была статичной: за окном весь день словно шла настоящая жизнь.
Вот и сейчас я видел за стеклом широкий и, по раннему времени, пустынный пляж, едва освещенный пробивающимся сквозь неплотные тучи восходящим солнцем. Низкие волны накатывали на берег, по песку бродили понурые чайки, а по самой кромке воды медленно шагал высокий худой человек в полурасстегнутой рубахе и высоко закатанных штанах, несущий на плече большой сложенный мольберт. Возможно, если я снова выгляну в это окно через пару часов, то увижу, как он пишет картину, а к вечеру она будет готова.
Помимо окна, в спальне еще насчитывалось целых пять дверей. Одна вела в длинный кабинет-гостиную, вторая-третья – в душевую кабинку и санузел, четвертая, представлявшая собой запасной выход, – в техническую галерею, опоясывавшую оранжерею, а последняя, пятая – в небольшую комнатку, большую часть которой занимал массивный аппарат, напоминавший помесь солярия с древнеегипетским каменным саркофагом. Этот аппарат назывался sec, от слова «second», «второй», что означало то ли «вторую жизнь», то ли «вторую реальность». На русском он именовался как «цек», а для меня, естественно, стал эцихом – без гвоздей и довольно удобным.
Чтобы воспользоваться эцихом, надо было раздеться догола, натянуть на себя специальную сбрую, важной частью которой являлась сменная накладка типа памперса, и надеть шлем. После этого достаточно было забраться внутрь, и автоматика сама закрывала эцих, заполняла его особым желеобразным веществом и поднимала вертикально – как ни странно, из всех человеческих чувств труднее всего было обмануть вестибулярный аппарат.
Эцих создавал полноценную фантомную реальность – настолько натуральную, что ее практически невозможно было отличить от настоящей. Причем, если в кино можно было только наблюдать за разворачивающимся в виртуальном пространстве действом, то внутри эциха человек становился его активным участником, получая всю соответствующую гамму ощущений.
Вообще-то, этот саркофаг считался небезопасной штукой: на фантомную реальность – яркую, насыщенную событиями и эмоциями, можно было «подсесть» не хуже, чем на наркотики. Кроме того, частое и длительное пребывание внутри эциха практически неизбежно приводило к шизофрении: бедняга просто переставал различать настоящий и выдуманный мир. Поэтому во многих странах использование эцихов в развлекательных целях запрещалось, а владельцев нелегальных аппаратов преследовали еще более сурово, чем в прежние времена наркоторговцев.
Нам виртуальная реальность требовалась, в основном, для закрепления определенных навыков. Так, например, на мой эцих, помимо всего прочего, была установлена программа обучения стрельбе из гауссовки. Однако время от времени и под строгим контролем Мартина нам позволялось использовать их и в целях психологической разгрузки.
Длительное пребывание шестнадцати человек в достаточно обширном, но все же замкнутом пространстве сложно и само по себе. А еще все мы были молодыми здоровыми парнями с соответствующими потребностями. Между тем, идею о разнополом составе экспедиции психологи зарубили на корню, а гомосексуализм считался в двадцать третьем веке легким психическим отклонением, которое в большинстве стран цивилизованного мира вылечивали еще в подростковом возрасте с согласия пациентов.
Конечно, можно нагрузить человека работой и прочими обязанностями до полного «нестояния», но… зачем? Специальные программы эциха, которые в иных условиях считались бы запрещенными, давали нам возможность время от времени сбросить пар и получить удовольствие.
Пользовался ли я эцихом в этих
