Якудза из другого мира. Том XI - Алексей Владимирович Калинин
— А он ещё не заслужил сэппуку, — процедил презрительно сэнсэй. — Это смерть для достойных, а Ногути недостоин такой смерти. Максимум, чего он достоин — подохнуть в сливной канаве, как трусливый шелудивый пес.
Губы Норобу кривились, как будто он с трудом удерживается от плевка. Давненько я не видел такого пренебрежения на морщинистом лице. Как будто сэнсэй лицезрел слизня среди навозных мух.
— Что случилось, господин? Дрогнула рука? — с надеждой спросил Такаюки.
Он всё ещё не верил в произошедшее и явно не услышал того, что сказал сэнсэй. Только что молодой господин Ногути попрощался со светом, с жизнью, с прошлым… И тут на тебе, здрасте, дети, Новый год!
— Я сказал, что ты, мерзкая отрыжка обезьяны, не заслужил такой почетной смерти, — проговорил Норобу. — Тебе можно лишь сохнуть среди такой же грязи, как и ты!
Такаюки с недоумением покосился на сэнсэя. О чем это он?
Я тоже смотрел с любопытством. Хорошо зная своего сэнсэя, могу предположить, что если сейчас неудавшийся самоубийца скажет что-нибудь не то, то вместо почетной смерти огребет обычных звездюлей.
Мне было интересно — с чем связано такое кардинальное изменение настроения Норобу? Что это за Ногути такой? Ну не стал бы Норобу так жопу рвать ради какого-то постороннего человека… Отмахнул бы бошку, раз тут так принято, и не обернулся бы на труп. А так…
— Господин Норобу, я не понимаю вас, — с заметной холодностью в голосе проговорил Такаюки. — Позвольте объясниться прежде, чем сталь заставит вас замолчать навсегда! Я уважаю ваши седины, но ваши слова стирают всё уважение напрочь.
— Ты хочешь убежать от проблем и бед. Ты бросил в Нагасаки свою служанку и неродившегося ребенка! Почему Кавасаки Акеми должна будет жить без тебя? С какого хрена ты решаешь их судьбу? Кто ты такой, чмо в ботах, чтобы снова трусливо бежать?
Признаюсь честно — ругательству "чмо в ботах" он научился от меня. До этого сэнсэй употреблял его не совсем по делу, так что сегодня произошло первое применение точно по существу.
— Господин Норобу, откуда вы знаете Акеми? — удивленно вскинулся Такаюки. — От нас до Нагасаки не меньше тысячи ри!
Тысяча ри… это примерно четыре тысячи километров. Мда, когда привык кататься на быстром поезде, то не замечаешь расстояний.
Норобу молчал, насупив брови. Он смотрел на сидящего на коленях Такаюки с таким презрением, что если бы его глаза умели хотя бы чуточку нагревать предметы — сгорел бы на фиг неудавшийся самоубийца.
Требовалось хоть как-то разрядить обстановку. Ну, я и попытался.
— У ней такая маленькая грудь! И губы, губы алые как маки. И самурая ждет в обратный путь, красоточка из Нагасаки, — переиначил я песню из своей реальности.
Пропел негромко, зато душевно, с хрипотцой Владимира Семеновича Высоцкого.
Мужчины уставились на меня с недоумением, а после брякнули хором:
— А ты её откуда знаешь?
— Да не знаю я, это такая песня старая, — пожал я плечами. — Просто настроение хорошее, вот и спел.
— Господин Норобу, так вы скажете — откуда знаете Акеми? — спросил Такаюки. — И почему вас так волнует судьба какой-то служанки?
Шлёп!
Ладонь Норобу встретилась с выбритой макушкой Такаюки точно также, как встречается машина и стена на краш-тесте. Правда, в этом эпизоде всё обошлось без жертв, но вот судя по скорчившейся гримасе Такаюки — оскорбление было нанесено немаленькое.
Молодой самурай соскочил с камня и выпрямился, дыша глубоко и яростно:
— Да как вы смеете! Я же… я…
— Человек, что говорит зазря! — отрезал Норобу. — Ты ушел на войну?
Голос сэнсэя был суров, словно он в сотый раз отчитывал за промахи Киоси.
— Ушел, — кивнул Такаюки. — Но я…
— Ты обещал вернуться? — не стал слушать возражения сэнсэй.
— Обещал, но я…
— Ты обманул Акеми! А ещё хочешь, чтобы твой ребенок вырос в презрении, а также в нищете?
— Не хочу, но мой путь… Мой господин Исида Мицунари был казнен воинами Токугава, а я не смог ничем ему помочь. Мой путь самурая…
И снова сэнсэй не дал ему договорить:
— Твой путь только что был закончен. Самурай Ногути Такаюки из рода Ногути, чей дед был даймё провинции Нагасаки острова Кюсю, только что умер! Он умер как для всего мира, так и для себя! Вместо него родился обычный ронин Ногути Такаюки, чей ребенок скоро родится и озарит этот несправедливый мир своим криком!
— Господин Норобу, вы всего лишь оммёдзи. Вы не смеете приказывать мне! — вспыхнул Такаюки. — Пусть я ронин, но моя самурайская доблесть не посрамлена!
Шлёп!
Выпад Норобу снова увенчался успехом. Ладонь крепко приложилась к выбритой макушке.
— Ты хочешь показать мне самурайскую доблесть? Давай, если победишь, то я позволю тебе совершить сеппуку, а если я одержу победу, то ты признаешь меня своим господином! — сказал Норобу.
— Что? Я? С каким-то очень прозорливым оммёдзи? — покачал головой Такаюки. — Я не знаю, каким образом я признаю над собой другого повелителя, ведь мой господин Исида Мицунари не сравнится ни с кем…
Вдалеке снова грохнуло. На севере поднялся густой столб дыма.
— Ребят, если война закончена, то почему ещё стреляют? — спросил я.
— Там закончена война с людьми, но… Из подземных чертогов Дзигоку к нам хлынули ёкай. Страдания и смерть привлекли демонов и теперь люди сражаются уже не друг с другом, а против подземных отродий, — пояснил Такаюки.
— И ты трусливо хочешь лишить себя жизни в тот момент, когда на твою Родину хлынули орды демонов? У тебя всего лишь убили господина, но Родину-то у тебя никто не отнимал! — воскликнул Норобу.
— Мой путь завершился вместе со смертью господина Мицунари. После этого для меня жизнь закончилась… И она не стоит ничего… Я хочу отправиться вслед за господином!
Такаюки даже поджал губы, чтобы мы оценили весь масштаб трагедии.
— Ты доверил мне свою смерть, так неужели боишься доверить свою жизнь? — с усмешкой спросил Норобу.
— Нет! Ни за что! И не тебе мне указывать, что делать и как жить! — с пафосом воскликнул Такаюки.
