Колыбель тяготения - Сима Кибальчич
Невесомое трепетание этих скульптур выдавало в них живых существ. Перед глазами Тима мультяшные монстры Стен Флаа и священная трансформация. Живая плоть сливающихся друг с другом изоморфов. Симбиотические пары. Тим угадывал две части в каждой скульптуре. Не симметричные прорастания друг в друга в поисках нового. Вот что Ирт желал, но не надеялся получить от человека. И чем, интересно, заканчивается этот веретено изменений?
Центральный компьютер Земли строил прогностическую модель на основании данных недолгого наблюдения землян. В Поясе Тепла изоморфы улучшают свои клетки за счет флоры и фауны Просторов. А в Поясе Холода с помощью друг друга. Трансформация представителей разумной расы — это обмен генами, изменение и, видимо, размножение. Искусственный интеллект ЦКЗ предполагал, что пары могли срастаться в одно существо или превращаться в два, три, совершенно одинаковых на клеточном уровне. Но более совершенных. Вероятность собственной модели ЦКЗ оценивал в восемьдесят процентов. Это много и очень походило на правду. Вот только что в результате? Один, двое или трое?
— Что бы ты получил из меня, Ирт, если бы я мог меняться? Новое почкование?
Груда под ногами не продемонстрировала способности отвечать. Да и выглядела уродливо на фоне цветных плетений своих соплеменников. Тим присел, почувствовав внезапно что-то сродни сожаления.
— По тебе сейчас отчетливо видно, что не стоило связываться с человеком. Знаешь, как говорят у нас: «с кем поведешься, от того и огребешься». И неважно, изоморф ты или не инсектоид.
Тим нес чушь, словно она могла разбавить не отступившую до конца тревожную тошноту. И не только ее. Еще и предвестье ломки. Жар нетерпения уже копился под сердцем, перетекал в мысли.
— Может, оставить тебя здесь? Приложить к какой-нибудь выпуклости, и ты сможешь прорасти.
Неплохой вариант. Тем более, что те самые колючки поднабрали цвета, немного вытянулись и голодно скалились. Выживет тварь, куда денется. Уже третий раз на Орфорте дохнет и очухивается. Увлекательное занятие в Поясе Холода.
— Если очень попросишь, вернусь за тобой чуть позже, — он осмотрелся и помрачнел. — Боюсь, придется силой отдирать от какого-нибудь сопливого ромба. Утомительное занятие.
Где здесь найти Ру? Где члены охотничьей банды самого Ирта? Живых скульптур с округлыми формами было немного. А розово-серая и вовсе одна и в центре. С пристроенными с боку зелеными рогами. Ру Флаа с симбиотом?
Жар внутри закручивался все сильнее, тело пробила легкая дрожь. Взгляд то и дело возвращался к проклятым колючкам на развороченной офицерской груди. Предупреждения с изнанки шлема раздражали. Седативных в крови и так предостаточно, а вот силы утекали со скоростью воды из полусифона.
— Только не надо мной манипулировать и делать вид, что ты при смерти, — обратился он к Ирту. — Ладно, так уж и быть, посижу рядом пару минут и пойду искать ботов.
Тим опустился и застыл в неподвижности, опустив голову. Потом, не до конца понимая, что делает, отключил шлем, улегся вплотную к останкам Ирта и закрыл глаза. Ноздри щекотал знакомый пряный запах. Погружаясь в сон, Тим не почувствовал, как тоненький росток пробил кожу под подбородком.
Глава 6
Соцданы
Клевер под ладонью упрямо пружинил. Тёмно-зелёные листочки, ладошка к ладошке, стелились к оврагу, перемежались белыми шариками с розовой и фиолетовой опалиной. Неунывающее чудо природы. Свежие кудряшки, только начавшие свой рост до настоящей шевелюры. Не страшны ни тяжелые армейские ботинки, ни ливни, ни подземные удары, что встряхивают здесь долины, как скатерть над столом. Ковыль в отдалении поседел, сбился в колтун, и луговые васильки клонились к земле сломанными головами. Только клевер словно и запаха войны не ощутил. А им тянуло со всех сторон.
Тяжелый гаревый дух въелся в землю, в оскалившиеся свежими ранами горы. Другими Ларский их и не видел: не приходилось забираться на алтайские горы и сплавляться по быстрым рекам. Но и перекроенный тектоническими ударами Кристаллов Алтай захватывал воображение, а дымный воздух войны не мог полностью вытеснить запахи густой сосновой пряности и медового разнотравья.
— Никита Сергеевич, там местные лететь отказываются. Поговорите с ними?
Ларский обернулся. Георгий Здвински не впишется ни в один ландшафт даже в шкуре древнего человека вместо формы. Поскольку стремительно перемещающихся скальных обломков в природе не существует. А среди клевера его туша вовсе ни к месту. Коп, спасатель, грузчик и ворчун — четверо в чернокожем здоровяке. Здвински на этой скоротечной войне успел отхватить чин капитана, но так и не вернулся на подводную базу. Кочевал с Никитой по спасательным операциям от Китая до Алтая. Почему-то до сих пор верил, что именно Ларский, как фокусник из рукава, выудит из руин важные ответы. Попадаются же такие люди. С верой сильнее времени, фактов и логических цепочек.
— И много таких отказников?
— С десяток пердунов сбилось в кучу. Бубнят про естественную смерть на родной земле. Может, свяжем смертничков, да и на платформу в грузовой отсек, мать их в пределы.
Чужие принципы и верования не вызывали в Здвински ни почтения, ни сочувствия. Самого себя Георгий считал здравомыслящим правдорубом, но в моменты такой нарубки его глаза посверкивали фанатичной убежденностью.
— С тебя, дровосека, станется, — проворчал Ларский. — И что? Кроме меня их некому убалтывать?
— Ну… народ, конечно, занят. Большой периметр нужно прочесать. Да и рельеф — экзоскелеты переломаешь.
— Можно подумать, вы глаза на ногах таскаете, а не на дронах. Пришел и не даешь в кои веки цветочки понюхать.
Ларский не столько нюхал, сколько предавался размышлениям, в который раз пытался абстрагироваться от деталей событий и ухватить важное.
Каменная невозмутимость Здвински не дрогнула ни единым мускулом:
— Если скажите, отправлю кого-нибудь с поручением, ну или бросим старичье, может, пересидят. Продержатся даже дольше, чем все остальные.
Пришлось подниматься, в коленях ощущалась подозрительная слабость. Хотя откуда бы ей взяться? Привычная экипировка облегчала и усиливала каждое движение. Усталость от нескончаемой беготни по обреченному кругу гнездилась под сердцем, и, как яд, растекалась по всему телу.
— Знаешь, Георгий, это ущелье — лопнувшая после удара порода. Я заглянул, а там уже бурлит грязный поток.
— Видел
