Ужасное сияние (СИ) - Платт Мэй

— Хорошо, — кивнул Патрик. — Подождите здесь. Пойдёмте на кухню, я налью вам кофе или чай, пока мы будем собираться.

Рац склонил голову набок.

— Надо же, я думал, вы будете сопротивляться до последнего.

— Нет. Вы правы. Это давно надо было сделать.

Алгоритмы судорожно мешались друг с другом. Кухня. Свет. Дроид. Рац сделал шаг в нужном направлении, и Патрик совершенно искренне намеревался проводить его, активировать кофеварку, а потом попросить посидеть, пока они с Хезер сложат в её большой ярко-розовый рюкзак всё необходимое — от тёплого белья и носков до планшета, по которому она всегда сможет вызвать отца. Розовый рюкзак Хезер упросила купить, однажды увидев в рекламе. Как у настоящей школьницы.

Патрик шмыгнул носом, в горле застрял ком, и голову вело. Блики плясали на леденце и «ноге» дроида.

Он сам не понял, как схватил эту деталь, почему бросился на Раца. Тот закричал. Хезер — громче, её вопль перешёл в визг. Только не свет снова, подумал Патрик. Только не свет.

Света не было, но Рац упал на пол. Его обычно аккуратно уложенные волосы растрепались в точности, как у дочери Патрика — испачканный гарью, он стал похож на неё.

— Папа. Что ты сделал. Папа.

— Быстро, — Патрик отшвырнул своё «оружие», схватил дочь за руку. — Уходим.

Хезер визжала, он зажал ей рот. Маленькие зубы впились в ладонь.

— Тише. Тише, с ним всё в порядке. Давай. Быстро. Уходим.

Патрик никогда не боялся «света». В конце концов, Хезер была его дочерью, доверяла — и подчинилась сейчас.

Шприц с нано-иглой, с удобным поршнем — можно активировать минимальным мускульным усилием — лежал рядом, на низкой тумбочке в стиле «американской готики». Или это контемпорари? Шприц с автоматической разметкой топографии и анатомического строения.

До него ещё нужно дотянуться.

Готика или контемпорари? Фьюжен, может быть.

Он никогда не разбирался в этом, он оставался обычным парнем из Кливленда, Огайо, который в школе был неплохим квотербеком, а потом отучился в Университете Джона Хопкинса на факультете биотехнологий, защитил PhD, но индекс Хирша так и оставался где-то на дне одноимённой с названием родного штата реки. Он пожертвовал своей личной научной карьерой ради открытия сестры.

Та не просила его об этом. Та всегда говорила: не надо, я смогу всё сама, — он же слышал: «Других нет. Никого, кроме тебя, нет. Кто, если не ты?»

Потом его имя стало известным во всём мире, прежде чем кануть в дымку небытия, но большую часть жизни его знали как «А, это брат доктора Мальмор».

Дана Мальмор, его сестра-близнец, всегда была лучшей из них двоих, но он не завидовал. Они смотрели в одну сторону и создали то, что создали — несмотря ни на что, жалеть не получалось.

Шприц спорил теперь: ты не поднимешься с кровати, если не воткнёшь нано-иглу в сгиб руки. В дозаторе обезболивающее, очередная современная разработка. Первые годы он пользовался старым добрым морфием, по которому до сих пор немного скучал — отрава из маковой соломки давала нежное сонное забытьё, как прикосновения китайского шёлка к оголённой коже.

Потом про морфий забыли, новые анальгетики не предлагали грёзы побочных эффектов. Привыкание? Может быть. Это самое меньшее, чем он мог расплатиться.

Иногда ему хотелось уснуть, спать сто лет или тысячу, ничего не чувствовать — ни боли, ни необходимости контролировать каждое мгновение бытия. Полисы существовали автономно, сами по себе, в каждом — искусственный интеллект, способный просчитать вероятности и выдать матрицу наилучших решений по любому вопросу. Итуму — по посадкам саженцев и оптимальной дозе стимуляторов. Табуле — по опасным точкам: не трогайте эту пещеру, иначе обрушите на себя тонны породы, а то и вызовете выплеск магмы. Аквэю — карта движения штормов и тайфунов, а ещё в этом году должны отлично уродиться на фермах устрицы. И так далее. Даже городу-границе Ираю, похожему на недостроенный забор, — график активности фрактальных сигнатур в Тальтале.

Искусственный интеллект превзошёл человеческий: ни сомнений, ни рефлексий, ни сожалений. Та часть, что отвечала за сознание и личность, требовала неоправданно огромное количество ресурсов. От глюкозы до собственных гормонов — не хватит серотонина, и ты провалишься в депрессию, недоберёшь тирозина — руки затрясутся от болезни Альцгеймера, будешь пускать слюну и забывать собственное имя.

И всё же он привык считать себя лучше даже искусственных моделей, поскольку они предлагали лишь факты и рекомендации, но не брали на себя ответственность за решения.

Он был Хозяином — Энси, Энди Мальмором, братом своей сестры, владельцем некогда существовавшей компании «Ме-Лем», от которой остался логотип в виде разделенной натрое фрактальной молнии и стилизованного вензеля. Новый мир тоже унаследовал это имя. Он до сих пор правил этим миром.

Сейчас его тошнило от боли, а сил дотянуться до шприца не хватало. Кожа на левой ладони уже лопнула, к пяти пальцам прибавились отростки новых, а может, зародыши рук. На бархатную обивку стекала сукровица. Тёмно-коричневый цвет спрячет пятна, дроиды подчистят — никакого запаха не останется.

Худшее в невыносимой боли — беспомощность. Шприц близко и далеко. Потребуется вызвать мини-взрыв в иннервированных тканях, чтобы дотянуться, обхватить его, прижать к сгибу. Ладонь к этому моменту превратится в большой распухший шар с беспорядочным нагромождением пальцев, кусков ногтей, кровавых ошмётков.

Анальгетик не останавливает этот процесс, только убивает ещё сотню миллионов нервных клеток. Можно выдохнуть.

Энди всё равно необходимо лекарство — настоящее, единственное действующее. Ещё он собирался кое-что рассказать; его миссия — знать всё обо всех, это довольно утомительно, человеческие тайны, как правило, не стоят и секунды осмысления. Порой, когда он всё же засыпал на два-три часа, снилось его большое просторное кресло в лаборатории, несколько мониторов, белые мыши в аквариуме, коробка пончиков и свежий кофе из кофемашины на столе. Порой в лабораторию кто-нибудь заглядывал — эй, Мальмор, ты опять здесь торчишь? На ночную смену останешься? Ты бы отдыхал иногда, ну знаешь, — но потом люди уходили, а Энди дожидался сестру.

От его виска тянулся шнур с липучкой. Даже страдая от почти обыденной боли, он старался отслеживать все изменения в полисах, особенно когда сам же ставил задачи своим подчинённым. Энди заставил себя переключиться, снова просматривая запись с видеокамер — вот Сорен выполняет персональное поручение и идёт «обследовать» человека, на которого указал «Хозяин», а вот всё раскручивается быстрее, чем фрактальная мутация пожирает его тело.

«Чёрт».

Анальгетик всё же подействовал, не зря Энди к нему тянулся. Дроиды помогут встать. Для него делают специальных, способных выдержать массу до 200 кг — с запасом или учётом инерции, если он рухнет без предупреждения прямо на зависший благодаря антигравам костыль.

За окном уже стемнело, понял Энди, разглядывая мглу и звёзды, почти не различимые из-за окон, огней Интакта и купола. Два дроида подхватили его под руки своими щупами. Пора в секретный лифт и на вершину Башни Анзе.

Интакт весь в лифтах — это полис, который занимает небольшую площадь, но весь устремлён ввысь, вверх, словно недостаточно антигравитационной платформы, способной выдержать массу Луны. Это место породило собственный стиль и архитектуру, которую Энди почему-то сравнивал с пирамидой. А может быть, с сэндвичем, который пронизывала шпажка — хлеб, вяленая индейка, яйцо, соус, снова слой хлеба и так далее. Шпажка была длинной, пока ни один слой, включая Лазуритовый уровень, не добрался до верха.

Архитекторы подчинялись Энси — искусственному интеллекту, но лично его не знали. Таннер и Рац привыкли к нему, словно к обычному «боссу». Рац — особенно. Мальчишка позволял себе вольности, называл его на «ты» и отпускал неуместные остроты. Что ж, именно поэтому ему досталась та миссия, с которой он не справился.