Дуглас Хьюлик - Свой среди воров

Тамас повел плечами, продолжая улыбаться.

Я сделал еще один шаг назад. Слева открылся проулок.

Кто-то вдали заорал, призывая Стражу. Звон стали взбудоражил округу. Но я прекрасно знал местных Крушаков: они прибудут как раз вовремя, чтобы чесать репу над пятнами крови на мостовой. В конце концов, Никко платил им именно за это.

Я провел финт Тамасу в голову, а когда хотел отразить удар, резко пригнулся и ткнул ему в пах. Веревка свистнула у меня над головой, а я на палец промахнулся мимо мошонки, и острие рапиры прошло между его ногами.

– Дерешься хорошо, убиваешь плохо, – сказал я, распрямляясь и возвращаясь в стойку.

Тамас презрительно выпятил губу:

– Тебе просто повезло.

Настала моя очередь пожать плечами. Я снова попятился.

– Намылился в проулок? – поинтересовался он, наступая.

Я не успел ответить, как Тамас хлестнул веревкой, целя в голову, и я шарахнулся вправо. Он шагнул туда же, очутившись между мной и проулком.

Тамас прицокнул.

– А ведь считаешься Тертым, – заметил он, с притворным сочувствием качая головой. – Не думал, что с тобой так легко справиться.

– Заканчивай, – ответил я.

Тамас раскрутил свою веревку.

– С удовольствием.

– Я не тебе, Клинок, – улыбнулся я.

Говорю же: он был проворен. Тамас почти успел развернуться, когда из проулка выступил один из моих Дубов и проткнул его мечом. Веревка все еще вилась в воздухе, когда он рухнул наземь.

Я опустил рапиру и попытался сжать пальцы левой руки в кулак. Но вся рука висела, налившись болью.

– Какого черта вы ждали? – гаркнул я.

Дуб – амбал с каменной рожей, по кличке Ссадина, – уперся ногой в труп и выдернул меч.

– Только поспел, – сказал он.

– Какого хрена, что значит – только поспел?

– С поста, чуть штаны не порвал, – невозмутимо сообщил он, указывая на крышу дома в паре кварталов от нас. – Через проулок быстрее, я отсюда и вышел.

– А здесь кто должен был стоять?

Ссадина сморщил нос и отступил на шаг.

– Рома.

– И где она?

Ссадина пожал плечами.

– Зови Птицеловку, – велел я.

– Да она уж, верно, идет.

– Зови, тебе сказано.

Ссадина протяжно и заливисто свистнул, а я опустился на колени у тела Тамаса. Выходное отверстие пузырилось кровью. Полузакрытые глаза уже остекленели. Он не ответит ни на какие вопросы.

Я быстренько ошмонал Клинка: пригоршня соколиков, еще два кинжала – и все. Ножи я бросил, монеты отдал Ссадине, а веревку свернул в бухту и положил, стараясь не касаться узлов. Теперь, когда возбуждение отступило, я ощутил последствия падения с лестницы.

– Избавься от тела, – приказал я, вставая и держа конец веревки между большим и указательным пальцами.

Ссадина поднял меч Тамаса, сунул за пояс трупа и поволок все это прочь.

Я пошел обратно в аптеку. Эппирис ждал меня в дверях своей комнаты в свете свечи. Мое ночное зрение полыхнуло, на глаза навернулись слезы. Мне хотелось отвести взор и смотреть в прохладную подножную тень, но я вскинул голову и стиснул зубы.

Эппирис стоял и молча глядел на меня, пока я шел. Он был из тех людей, которые кажутся выше, чем на самом деле: статный, широкоплечий, с мощной челюстью и высоким лбом. На самом деле он был всего на три ладони выше меня, но крепок телом, духом силен, а потому не выглядел коротышкой.

Из комнаты доносился голос Козимы, она успокаивала девочек.

– Обезболивающего, – бросил я. Каждый шаг отзывался мучением, каждый следующий – хромотой. – Побольше.

Он кивнул.

– Все в аптеке. Там и поговорим.

Прежде чем я успел ответить, он захлопнул дверь у меня перед носом.

Вечерок наметился замечательный.

Я поморгал в полутьме, дожидаясь, пока глаза оправятся от ожогов, причиненных свечой Эппириса. Я знал, что, если сосредоточусь, выздоровление пойдет быстрее, но мне не хватало воли. Вместо этого я просто пошел к лестнице.

Белье валялось повсюду. Я нагнулся, подобрал корзину и осмотрел застрявший нож.

Сзади кашлянули. Я обернулся и увидел Птицеловку Джесс, стоявшую под сводом выхода.

– Начну с того, – заявила она, – что я не знаю, как он проник внутрь.

– Через порог, где ты стоишь, – ответил я, ставя на пол корзину. – Забавно то, что за дверью кто-то наблюдал.

Дубовая Госпожа заложила руки за спину и зыркнула из-под светлых бровей. Ее грива, такого же роскошного цвета, сейчас была собрана в пучок и спрятана под широкополой зеленой шляпой. Шляпа была велика, отчего тонкое лицо и узкие плечики казались миниатюрнее обычного. Из-под зеленого дублета выбивалось грязное кружево. Юбка была темно-коричневая, но я знал, что под ней скрывались зеленые чулки. Ей было не больше девятнадцати, и я, не будь в такой ярости, немедленно поволок бы ее наверх.

– Мы его не видели, – сказала она.

– «Мы»?

– Ладно, я. Но я обходила посты, так что не уверена. За входом наблюдал Силос. Я выясню, в чем дело.

– Дело в том, – повысил я голос, – что меня чуть не кончили в моей же прихожей! Меня спустили с лестницы, выгнали на улицу, а твои наблюдали! Не замани я Клинка в проулок, Ссадина так и ловил бы вшей, а я был бы мертв.

– Я была на подходе.

– Откуда, когда?

– Дрот, чтобы спуститься с крыши, нужно время.

– А Рома?

– А что с ней? – Птицеловка склонила голову набок и нахмурилась.

– По словам Ссадины, ей велели стоять в проулке, откуда он выскочил, но ее там не было.

Птицеловка обернулась и посмотрела в сторону проулка.

– Проверь людей, Птицеловка, – посоветовал я. – Может выясниться, что кого-то перекупили у тебя под носом.

Она резко повернула голову.

– Мои люди не продаются, – отрезала она. – Я не шакалю, и они тоже. Поэтому ты нанял меня, а я – их. Я поговорю с Ромой и выясню, что стряслось, но я ее знаю. Она бы не подвела.

– Советую не ограничиваться разговорами, – возразил я, – иначе подключатся люди, которым это не понравится.

Птицеловка уперла руки в боки:

– Послушай, Дрот, я накосячила. Ты чуть не погиб, а я отвечаю за твою жизнь, и это мой косяк. Ты вправе злиться, но злись на меня. Ссадина, Рома, Силос и остальные – моя забота. Я с ними разберусь. Не надо угрожать наездами на моих ребят – я наеду сама.

Я положил здоровую руку ей на плечо ближе к шее. Она вздрогнула, но не отпрянула.

– Слушай внимательно, – сказал я. – Если кто-то оголяет мой тыл, я сильно огорчаюсь. И воспринимаю это как личное. Поговори с Оленями, которых ты называешь Дубами, и уладь это дело. А заодно передай, что в следующий раз я разберусь с ними сам.

Птицеловка сжала зубы и выпятила нижнюю губу. Тот, кто ее не знал, мог решить, что она дуется, а вовсе не сдерживает желание меня придушить.

– Мои люди, Дрот, – повторила она, – это моя забота.

– Моя шкура важнее твоих людей, – отрезал я. – Имей это в виду.

Птицеловка стиснула зубы чуть сильнее.

– Лучше бы ты… Да, к черту! – Она зажала нос и отступила на два шага, отмахиваясь. – Я не могу с тобой спорить, от тебя жутко воняет. Клинок напал на тебя с ночным горшком?

Я подавил желание взглянуть на свою одежду.

– Это длинная история.

– Тогда расскажешь мне ее после ванны. А я пойду выясню, что случилось с моими людьми, пока не сблевала обед. Еще поорешь или можно идти?

– Не буду, – махнул я рукой. Адреналин иссяк, и я ощутил усталость. – Хотя постой.

Птицеловка остановилась за самым порогом и обернулась. Заходящая луна посеребрила волосы на холке.

– Чего тебе?

– Пошли кого-нибудь разыскать Джелема Хитрого. Сейчас он либо на Латунной улице, либо в Казарменном кордоне.

Птицеловка кивнула.

– Это займет какое-то время. – Она неопределенно помахала в сторону улицы. – Сначала здесь.

– Найдешь меня.

– Да уж наверное, – отозвалась она.

Затем пошла прочь – решительно и стиснув зубы. Я не завидовал ее людям, сейчас их поджарят на медленном огне.

Я присел на ступеньку. Меня ждал Эппирис, но на него не осталось сил. Пять минут покоя. Пять, и не больше.

Я откинулся назад и поморщился: что-то сдвинулось и впилось в поясницу. Ах да.

Я завел руку и вытащил футляр – вернее, то, что от него осталось. Крышка не пережила полета с лестницы и развалилась надвое, а изящные петли и застежка были изуродованы.

Нечистоты подсохли и кое-где отвалились. Теперь я лучше видел инкрустацию: в слоновой кости посверкивали золотые нити и даже блеснуло нечто похожее на драгоценные камни. Да, за такую штуковину можно…