Елена Долгова - Сфера Маальфаса

– Чего же вы хотите? – неожиданно для самого себя спросил растерявшийся Дитмар.

– Свободы. Знания. Власти над мировой сферой. Но не вашей, человеческой, власти – эту можете оставить себе, Рогендорф.

«Это меня вполне устраивает, – подумал Дитмар. – Можете оставить себе вашу власть над сферами, а мне – власть над Империей».

– Ну что ж, любезный Мастер, поговорим о власти. Власть Церена преследует вас, не останавливаясь перед пытками и сожжением заживо. Вы не хотите, чтобы изменилось положение вещей? Многие из вас погибли, может быть, вы желаете мести?

– Мы не отвергаем месть, Рогендорф. Мстить можно, вдвое и втрое превышая причиненный недругом вред. Но что вы-то можете добавить к нашей мести?

– А если я помогу вам получить возможность раз и навсегда искоренить угрожающее вам зло, Мастер?

Дьяволопоклонник тускло усмехнулся.

– До какой степени вы человек. Нет зла, как и нет добра. Есть только польза и вред, впрочем, у каждого они свои. Сильный добивается своего, слабый гибнет. Допустим, мы хотели бы смерти императора и уничтожения власти инквизиции. Чем вы можете нам быть полезны и чего хотите взамен?

– Любезный Мастер, раз вы такой поклонник пользы, а не добра, вы должны знать, что полезен может быть любой союзник. Как вы собираетесь подобраться к Гизельгеру? Все попытки до сих пор были безуспешны. Вы не можете сделать этого! Значит, вы не столь уж и сильны?

Дитмар намеренно злил собеседника, надеясь, что Мастер сбросит маску иронического равнодушия.

– У силы есть предел, Рогендорф, но она способна расти. Да, мы пока не достигли желаемого.

«Не так уж и сильна ваша магия», – ехидно подумал Дитмар.

– Кстати, Мастер, почему вы продолжаете снова и снова посылать неопытных мальчишек на смерть? Положим, понятия жалости и сострадания для вас не существует, но разве вы не видите, что это попросту не приносит пользы?

– Это приносит пользу, Рогендорф, слабые и глупые уходят, чтобы их место заняли сильные и умные. Впрочем, я не считаю невозможным использовать посторонних людей. Но… Тут есть одна трудность.

Дитмар насторожился. Вот оно!

– Есть человек, который может взяться за самое безнадежное дело и, что еще более важно, способен выполнить обещанное. Но он не наш. Пока не наш, хотя душою близок к великой тьме, дающей познание. Однако мы не можем предложить этому человеку ту награду, которую он хотел бы получить в обмен на свою помощь.

– Чего же он желает, любезный Мастер?

– Ему нужен дворянский титул, Рогендорф. Мы и тот, кому мы служим по собственной свободной воле, может дать свободу, силу и знание. Может сделать из слепого человека одного из избранных и прозревших. Но он не раздает титулов Империи.

– Выполнить подобное желание не составит труда. Как только император будет мертв. Конечно, если ваш человек сыграет свою роль и останется в живых.

«А может и не остаться».

Гость небрежно плеснул себе вина на дно кубка.

– Можете считать, что мы договорились.

– Когда и как?

– В тот день и час, когда на шпиле башенки, что так кстати украшает ваш дворец, будет поднят желтый вымпел. Как – вам знать ни к чему.

– Ну что ж, желаю вам силы, свободы и познания, Мастер. – Дитмар опять не удержался от ответной иронии.

– А вам я желаю той Империи, которая равна вашей силе, Рогендорф.

Мастер надвинул капюшон на лицо и двинулся к выходу. Оставшемуся в одиночестве Дитмару вдруг показалось, что достигнутый успех таит в себе зерно неведомой опасности. Он никак не мог отделаться от ощущения, что над ним утонченно посмеялись…

Глава 9

Пришедшие

«Увеличение количества заинтересованных в некоем мудреном действе лишь увеличивает бесполезность совершаемого».

(Империя, Пещеры, 15 декабря 6999 года от Сотворения Мира)

– Ты остаешься здесь. Почему? Потому что там тебе не место.

Дайгал сегодня злился. Впрочем, Нора уже убедилась, что главный враг ненавидит споры и, если быть настойчивой и осторожной, его можно без особого труда обойти.

– Я хочу посмотреть на этот праздник! Мне скучно!

– Это скука от безделья. Праздник… Ладно. Если праздника хочешь – пошли. Собирайся, девица Нора, возьми факел, будешь мне дорогу освещать.

Длинная процессия растянулась по запутанным улицам пещерного города. Со всех сторон, теснясь в узких проходах, держа в руках факелы, сосредоточенно, молча, двигались вереницы темных, диковатого вида фигур. Обитатели нижних ярусов поднимались в клети, руки стражей подъемника с трудом вращали тяжелый скрипучий ворот. Нора старалась не споткнуться на скользком камне, клеть доставила ее наверх вместе со всеми. Потолок коридора обвисал острой бахромой известковых сосулек. По законам натуры каждая сосулька на потолке имеет пару, сосулька-близнец растет в противоположном направлении: вверх от пола – этакий неровный каменный кол. Однако нижний частокол сталагмитов жители пещер давным-давно стесали, пытаясь расширить проход. Получилось не слишком хорошо: неровные стесы заставляли беречь пальцы ног, а сосульки грозили задеть голову. Оранжевые отсветы факелов тревожно метались по стенам, превращали сталактиты то ли в оскаленные зубы зверя, то ли в напряженно ищущие в полумраке щупальца спрута.

Страшноватая каменная кишка, однако, вскоре закончилась – оборвалась выходом в пещеру, стены которой носили явные следы некой художественной обработки: неизвестный автор выдолбил там и сям подобие грубых горельефов – люди, звери и рыбы, казалось, переплелись в нечестивой противоестественной пляске. Лица людей, морды животных и даже плоские головы рыб носили отпечаток странной мечтательной экспрессии. Рассмотреть изображения как следует не удалось – человеческий поток не позволял Норе задержаться.

Тем временем огромная гулкая пещера, освещенная пламенем факелов, заполнялась зрителями. Под невидимым в темноте куполом, меж неровных изломов коричневых, местами закопченных стен люди стояли плечом к плечу, никто не решался повысить голос, раздавалось лишь осторожное дыхание и шорох мелкого щебня под ногами. Слившись с толпою, одной из многих стояла Нора, бывшая Алиенора, бывшая церенская баронесса.

Потрескивали факелы, теснились люди, участники действа, едва шушукаясь, замерли в ожидании. В дальнем углу пещеры, на естественном возвышении, появился старик, по-видимому, жрец или священник – иссохшее тело терялось в свободно болтающемся балахоне. Голова, покрытая редким седым пушком, тряслась на тонкой жилистой шее. Жрец затеплил ароматические палочки в трех вычурных поставцах и встал возле странного вида саркофага.

Тяжелую каменную крышку ящика украшал смутно знакомый символ: треугольник, вписанный в круг. Вокруг основания саркофага обвился сонный, каменный дракон – голова ящера покоилась на вытянутых лапах. Из черноты узкого бокового лаза выбрались, пересмеиваясь, три девочки лет двенадцати и по знаку старика протяжно затянули песню. Нора, не понимая половины слов, уловила лишь варварски рваный ритм, непохожий на мелодичные песни Империи:

Буря, вызванная страшнымБожеством во власти гнева,Город скрыла покрывалом,Опустила саван серый.А цветущие деревья,От дворца и до окраин,Обернулись в одночасьеЧерным пеплом меж развалин…

Толпа подхватила мелодию, низким, глубоким голосам мужчин вторили пронзительно-резкие женские. Струйки дыма над поставцами причудливо извивались, сплетая лениво плывущие кольца и спирали, запах курений немного напоминал аромат грушевого дерева.

Время сочилось по капле – сначала не происходило ничего. Постепенно, прибывая по маленькой толике, всех охватывало общее чувство, беспричинное горе переливалось в звенящий натянутой струной восторг, оставляя где-то на самом донышке мутный страх, листом на ветру трепетало ожидание, переходящее в нетерпение.

Толпа словно охмелела. Нора удивилась – она не ощущала ничего подобного. Тем временем на возвышение поднялись две женщины в лиловых одеждах. Одна из них, невысокая, гибкая, черноволосая, встала вполоборота, другая – рослая, с каштановой гривой – показалась смутно знакомой, но из задних рядов, куда бесцеремонно оттеснили Нору, лицо альвисианки маячило смутным белесым пятном.

Впрочем, женщины, такие разные, оказались схожи в одном – высокомерие скользило в каждом жесте, в газельем повороте стройных шей, смелом контуре точеных плеч. Толпа низко и монотонно («Так яркие, крупные шмели гудят в душистый полдень») тянула протяжный мотив. Нора с трудом стряхнула с себя магию ритма – ее тошнило от грушевого запаха – и огляделась.

Дайгал стоял в задних рядах, прислонившись к стене и скрестив руки, в позе явно угадывался некоторый скепсис по поводу развернувшегося действа. Петь, по-видимому, он не собирался, а вместо этого в задумчивости, но с явным интересом разглядывал разряженных красавиц на помосте, весь погруженный в свое занятие. Почему-то Алиеноре это не понравилось.