Иар Эльтеррус - Иной смысл
Коста повел крыльями, чуть повернул голову, пытаясь определить, где он находится. Левее широкой лентой стелилась медлительная на вид Нева, с другой стороны чернел узкий канал, перечеркнутый горбатым мостиком. Крылатый давно здесь не был, но сумел определить: Каменный остров, ближе к Петроградской стороне.
А вот чего он понять не мог, так это того, как же он здесь оказался? Коста не помнил, чтобы он шел сюда, или летел, равно как не мог представить, зачем ему могло понадобиться в ранний еще вечер являться в достаточно людное место, где неизбежно приходилось тратить уйму энергии на сокрытие крыльев и отведение от себя чужого внимания.
Невдалеке светилась мерцающая вывеска крохотного, но очень и очень дорогого кафе. Крылатый присмотрелся — и уверенно направился в сторону светящихся огоньков, бегущих словно бы по воздуху. Он не знал и не понимал, почему именно туда, зачем, для чего? Зато чувствовал, что так надо.
Коста остановился, не дойдя нескольких метров до узких ступеней, покрытых каменным узором. Посмотрел на вывеску, внимательно ее запоминая. Бросил взгляд на часы — огромные, «под старину», в чугунной витой раме — половина двенадцатого. Значит, не вечер, значит, почти ночь. Каменный остров, кафе «Береговой узор», за полчаса до полуночи.
В следующее мгновение он открыл глаза, резко садясь на постели.
Ему никогда не снились сны. Ну, почти никогда. По крайней мере, в этой жизни, после того, как в его жизнь вошла синеглазая девочка, давшая изуродованной душе шанс если не искупить совершенное, то хотя бы спасти тех, кого можно было спасти от таких, каким был он сам. В той жизни — да, были и сны, и мечты во снах. Но с того дня, как Коста ощутил тяжесть крыльев за спиной, с того дня, как стальные кромки перьев впервые обагрила кровь насильника и убийцы, сны его не посещали. И тем более — столь яркие и отчетливые, запомнившиеся до последней мелочи. А сейчас крылатый запомнил все: водную взвесь в воздухе, капельки, осевшие на перьях, влажную пленку на коже, слабый ветерок с Невы, черно-бездонный провал канала. А еще — вывеску кафе и часы: половина двенадцатого.
Поднявшись с тахты, Коста подошел к компу. Коснулся сенсора, запуская машину, взглянул на мерцающие в нижнем углу голоэкрана цифры — двадцать один час и три минуты. Значит, время еще есть. Крылатый глубоко вдохнул, выдохнул и открыл первую папку с фотографиями. Этот ритуал он не нарушал никогда.
Он сам не знал, почему так легко поверил сну, который мог быть наслан кем угодно, мог оказаться ловушкой, а его, Косты, приход на встречу — последней ошибкой в жизни. Братство Повелителей ничего не забывает и не прощает, и крылатый прекрасно понимал: он жив лишь потому, что они не способны с ним справиться. Понимал — но все равно ни на секунду не усомнился в целесообразности и безопасности принятого решения.
Будь что будет — он пойдет на эту встречу.
Вечер был точно таким, каким Коста видел его во сне. Слишком холодным для конца мая, почти что морозным в сравнении со вчерашней жаркой духотой. Остров тоже был тем же, и Нева, и черный канал, и светящаяся невдалеке вывеска — «Береговой узор».
Подниматься по резным ступенькам было чуть страшновато, но крылатый, привычно погасив лишнюю эмоцию, толкнул дверь.
В кафе было на удивление пусто. Только бармен за стойкой, нервно полирующий бокал — причем создавалось ощущение, что конкретно этот бокал он терзал уже довольно давно. А в дальнем от входа углу сидел один-единственный посетитель. Коста с некоторым удивлением присмотрелся к нему.
Первая мысль была: нет, но каков пижон! Белоснежный плащ, неестественно светлые — не белые ли? — волосы, и непроглядно-черные, как вода в канале, очки. Перед посетителем стояла единственная чашка кофе, ничего больше.
Несколько секунд крылатый размышлял — стоит ли подойти, или он должен встретиться все же с кем-то другим? Его сомнения оборвал сам пижон.
— Ну что стоишь? — внезапно заговорил он. — Присаживайся, Коста.
«Откуда он меня знает?!» — замер на месте тот.
Однако быстро взял себя в руки и опустился на стул напротив. Посмотрев на неожиданного визави вблизи, Коста отметил его крайнюю необычность. Слишком белая для человека кожа, слишком белый для города плащ. И волосы — в самом деле, белоснежные. Единственной выделяющейся на фоне кромешной белизны деталью были узкие черные очки, стекла — да стекла ли? — которых напоминали кусочки непрозрачной черной слюды.
Довольно долго они сидели молча, а затем беловолосый едва слышно произнес:
— Я рад, что ты не пренебрег моим приглашением.
— Кто ты? — ровно спросил Коста.
— Таких, как я, обычно называют Палачами.
Коста вздрогнул. По коже пронеслась волна холода, на мгновение сердце захватил ужас — и тут же сменился ни с чем не сравнимым облегчением. Нет, нет, он точно знал, что мир еще не безнадежен, что его еще можно спасти — значит, Палач пришел за ним. Но разве… разве он уже искупил то, что сотворил в той, бескрылой жизни? Нет же…
— Ты ошибаешься, — мягко сказал Палач. — Я не за тобой. Я здесь для того, чтобы помочь юноше, отца которого ты убил.
В памяти Косты в тот же момент прозвучал крик осиротевшего, но еще не осознавшего потерю мальчишки, и его взгляд, полный боли и непонимания. Крылатый сглотнул образовавшийся в горле комок, привычно подавил полоснувшие по нервам эмоции: боль, стыд, ярость… ненависть к тому, в чьей руке был он, меч по имени Коста.
Нет, сейчас не время для эмоций. Совсем не время.
— Зачем тебе я? — хрипло спросил он.
— Вы с ним заняты одним делом.
— Поясни, — слегка приподнял бровь крылатый.
— Это становится очевидно, когда видишь всю картину целиком, — пожал плечами Палач. — Оцениваешь причины и их следствия. Знаешь, кто, какую, и когда сыграет роль. Одним словом, видишь всю мозаику, а не ее разрозненные кусочки.
— Покажи.
В сознании Косты вспыхнули тысячи образов-осколков, они переплетались, сливались, смешивались, постоянно изменялись, не давая понять, что они собой представляют. А затем осколки мозаики внезапно слились в единое целое, где всему было свое место и время, все было взаимосвязано. Коста неожиданно для себя понял, почему Теодор так отреагировал на известие о Кате Годзальской, почему Кейтаро приказал убить инженера Ветровского, осознал подоплеки тысяч непонятных ему до сих пор событий. А затем все закончилось, осколки мозаики рассыпались, и он снова стал самим собой.
— Я тебе не завидую… — глухо произнес Коста.
— А я — тебе, — дернулись в намеке на усмешку уголки губ Палача. — Кстати, меня зовут Эриком.
— Мое имя ты знаешь.
— Знаю.
Довольно долго они молчали, глядя в никуда и, наверное, думая — каждый о своем. А потом Коста едва слышно спросил, не сумев удержаться:
— У меня есть шанс когда-либо искупить?..
— Перед Создателем ты уже искупил, — чуть дрогнули губы Эрика. — А вот сумеешь ли искупить перед собой — зависит только от тебя.
— Искупил?
— После той ночи, которую ты провел с женщиной, ты не перестал быть. Это тебе ничего не помогло понять?
— Я запретил себе думать об этом.
— А зря. Пройдемся, зачем людей пугать… раньше времени, — лениво сказал Эрик.
Коста пожал плечами, встал и двинулся к выходу. Палач достал из кармана купюру, положил на стол и двинулся за ним.
Луна висела над островом, пронзая ветви и листья холодным белым светом. Двое шли по узкой тропинке к недалекому пруду, наполненному той же непрозрачной чернотой, что плескалась в канале и очках Палача.
— Ваш мир почти мертв, — неожиданно сказал Эрик.
— Да. Почему так считаешь ты? — внимательно посмотрел на него Коста.
— У вас даже музыки живой не осталось… На той Земле, где сейчас живу я, она есть. И она зовет к небу.
Он помолчал и продекламировал:
Пусть пророчит мнеВетер северный беду —Я пройду и через это,Но себе не изменю!Ветер, бей сильней!Раздувай огонь в крови!Дух мятежный, непокорный,Дай мне знать, что впереди!Чтобы жить вопреки!
— Да, у нас такого уже давно не поют… — впервые за весь разговор в голосе Косты появилась горечь.
Что он имел ввиду, говоря о другой Терре? Нет, крылатый и раньше допускал вероятность существования других миров, как полностью отличных от его родного, так и похожих на него до мелочей. Но как же странно было не допускать, не подозревать, а знать точно! Как же удивительно оказалось — ощущать настоящее, чувствовать мироустройство не так, как привычно, зашоренно, предвзято и стереотипно, а по-живому. Зная, что и почему происходит, к чему приводят те или иные события, чего надо избегать, а к чему — стремиться…
Нет, пожалуй, он все-таки завидовал Эрику. Но никогда бы в этом не признался. Да и предчувствовал — цена слишком велика для него. Возможно, она слишком велика даже для Эрика. Хотя тот, конечно, тоже ни за что не признался бы.
