Стив Перри - Люди в чёрном
– Слушай меня, крошка Ру. Жуки живут только ради кровавой резни. Они истребляют, заражают, разрушают и уничтожают. Они живут ради смерти, и они не прочь заняться тем, что им больше всего нравится.
– Тебя что, в детстве кто-то из них укусил?
Малыш не доживет до города. Он его сам закопает где-нибудь на обочине. Для простоты.
– Пусть так, если это принесет тебе хоть каплю радости. Но если у тебя хватит воображения, представь себе таракана размером с тираннозавра. И представь, что он умнее тебя, раза в четыре сильнее взрослого быка и раз в девять хитрее самого сатаны. И он ненавидит нас. Он ненавидит наш воздух, нашу еду, даже наши дома выводят его из себя. А теперь вообрази, что наш красавец идет по Манхэттену в новом костюме из Эдгара. По-твоему, он приехал сюда потанцевать на дискотеке?
Кажется, малого проняло. У него даже появилось осмысленное выражение на лице. Со скрипом завертелись шестеренки в голове.
– А как гигантский таракан уместился в Эдгаре?
– Когда припрет, они на многое способны. И когда их припирает, они еще больше бесятся. А разъяренный жук – это машина смерти, которая только того и ждет, чтобы какой-нибудь умник завел ему пружинку потуже.
Малой вновь взялся изучать горизонт. Ладно хоть перестал изображать из себя дешевого диск-жокея.
– Ну хорошо, у нас есть плохой парень. Что будем делать? Как мы его найдем?
– Лезь в машину. Мы возвращаемся.
– Ас чего ты взял, что этот парень…, ну, то есть жук…, да кто бы он ни был! Почему ты думаешь, что он направляется в город?
Кей невесело рассмеялся:
– Жук в муравейнике – ищи следы в морге.
***Бигбаг осушал через трубочку последний сосуд, в жидкости было много сахара, но все же недостаточно для полного насыщения. И вкусом она хотя и напоминала данг, но отдаленно: так ветерок, посвистывая в проводах, навевает воспоминания о любимой песне…
Розенберг показался в дверях. Повозился с замками. В руке его была большая сумка, из которой торчала голова явно живого существа по имени "кошка". Сегодня переводчик-телепат напитался словами и образами этого мира сверх всякой меры. Бигбагу казалось, что он раздулся, как желудочный мешок.
– Пойдем гулять, – говорил Розенберг кошке. – Встретимся с папочкиным другом, он тебе понравится…
Розенберг повернул направо.
Бигбаг тронул экипаж следом.
Интересно, зачем они держат этих собак и кошек, думал он. Абсурд. Как резерв пищи на черный день? Уж очень маленькие эти твари… Так ни до чего и не додумавшись, Бигбаг приказал себе сосредоточиться на цели своей миссии.
Он медленно ехал вдоль тротуара. Какой-то пронзительно-желтый экипаж позади него не менее пронзительно гудел. Непонятно, подумал Бигбаг, он что, не может меня объехать?
Можно подумать, что эта белая линия на дороге – непреодолимая стена… Бигбаг уже изучил кое-какие местные дорожные ритуалы: приветствие поднятием среднего пальца верхней конечности, короткие энергичные выкрики, обозначающие разные степени родства…, но до чего же необычными и изощренными методами размножаются аборигены!…
Сейчас, однако, он решил от приветствий воздержаться, дабы не упустить ненароком Розенберга. Акцию следовало провести быстро и исчезнуть мгновенно, не задерживаясь, как призрак. Не то чтобы Бигбаг опасался чего-то или кого-то. Но, как глубоко верно сказано в уставе, "лучше быть тихим, чем дохлым".
Пока что все шло как нельзя лучше.
Это тревожило.
Розенберг вошел в застекленную с трех сторон постройку. Над дверью висела оставшаяся непонятной даже переводчику-телепату вывеска: "BORJZCH".
***Бигбаг обошел заведение с тыла и встал в тени, чтобы сквозь две двери видеть сидящих. Из двери несло такой невыносимой вонью, что сам воздух казался студенистым. И все же он терпел.
Поскольку – видел все. Перед Розенбергом сидел белесый худой абориген без шерстяного покрова на голове. На коленях Розенберга стояла небольшая деревянная шкатулка и сидела кошка.
Бигбаг достаточно хорошо владел черновым сканированием, чтобы разобрать: оба были не настоящими существами.
Стилизованные под аборигенов шагающие экзоскафы. Да, все было ясно…
Пауки встретились.
Он настроил звуковые сенсоры, чтобы попытаться уловить разговор. Всегда стоит заполучить дополнительную информацию, а живые делятся ею значительно охотнее.
Разговор шел на аркиллианском.
– Восставшим из могил пути домой закрыты, поэтому они печальны и сердиты, – говорил Розенберг, поднимая прозрачную полусферу на тонкой прозрачной ножке. В полусфере плескалось что-то, цветом напоминающее лимфу. Бигбаг осознал всю глубокую аллегоричность этой картины. Палач цитирует мертвеца, готовясь испить лимфу нерожденных младенцев… – За нас, мой друг.
– И за мир, – гладкоголовый аккуратно поднес к его полусфере свою. – Пусть нам хоть немного повезет. Тот, кого мы опасаемся, уже на Земле…
– Откуда жуки могли узнать, где я – и кто я?
– Вероятно, утечка…
И в этот миг возникла непредвиденная помеха. Красноглазый абориген в белой короткой одежде встал в дверях и сунул в рот маленькую белую палочку. Потом в руке у него вдруг появился огонек, он погрузил в него конец белой палочки, и сейчас же все вокруг окуталось тошнотворным дымом.
Это был явно какой-то местный наркотик. Бигбаг уже видел подобных губителей своей и без того короткой и мерзопакостной жизни – правда, из кабины экипажа. Он даже не предполагал, что запах этот настолько жуток.
– Не надо, – сказал он, сдерживая позывы к рвоте. – Не надо.
– Не нравится – отойди, – сказал абориген. – И вообще, чего ты тут крутишься? Тараканов мы морили на прошлой неделе.
Бигбаг молча смотрел на него. Если быть холодным и объективным, абориген ни в чем не был виноват. Невинный убийца. Они здесь все – невинные убийцы. И что же – прощать? Всех понимать и всем прощать? Всем все прощать? Он вспомнил: улицы, открытые двери – и повсюду лишь пустые, выеденные изнутри хитиновые панцири…, так выглядел город-гнездо, когда он вернулся туда со спасательным отрядом. Спасательный отряд. Они – восемнадцать – назвали себя так, чтобы призраки не пытались остановить их. И – чтобы их не остановил собственный страх и неуверенность…
Понять – это упростить, подумал Бигбаг. А также – простить. Следовательно, упростить – это простить.
Упрощая ситуацию, мы тем самым прощаем тех, кто в ней замешан. Замешан вольно или невольно.
Бигбаг опустил руку и расстегнул штаны бедняги Эдгара. Застежка на них была удобная: вжик вверх, вжик вниз. Абориген, приоткрыв рот, смотрел на него. Белая палочка, прилипнув, висела у него на губе. Он явно хотел что-то сказать, осчастливить Вселенную своим последним словом, но не успел: жало, сверкнув коричневой молнией, вонзилось аборигену в глотку.
Очень осторожно, стараясь не испачкать, Бигбаг содрал с него белую одежду и натянул на себя. Потом сложил тело аборигена и засунул его между подносами металлической тележки, на которой белокостюмные развозили еду. На всякий случай загородил упакованное тело большим черным мешком. В такие мешки они, спасатели, собирали все, что осталось от народа.
Потом, глубоко вздохнув всеми трахеями и внутренне собравшись, он вошел внутрь здания.
И его тут же схватили за рукав.
Он медленно повернулся.
Сморщенный абориген сидел за столиком. Перед ним лежал его нелепый головной убор, похожий на малый бутлегерский танкер козанострейской цивилизации. Вполне возможно, что с этого катера он и был скопирован, подумал Бигбаг, дикари склонны к таким забавам, а козанострейцы не признают ни границ, ни правительств.
Если бы они не были точно такими же тусклоглазыми рыхлыми монстрами, с ними вполне можно было бы иметь дело… Иметь дела.
– Официант! – пронзительным тенорком заверещал абориген. – Меня здесь будут обслужать или как?
– Будут, – чуть запинаясь, признался Бигбаг. – Именно здесь.
– Значит так. Я хочу pierog, и пусть он будет с хрустящей корочкой, промазанной маслом, а не как прошлый раз – сырое тесто. Я выбросил его тараканам…
Бигбаг левыми ушами слушал клиента, проникаясь к нему невольной симпатией, а правые направил в сторону беседующей парочки.
– Подумать только, время идет, а вы все так и сидите в этой маленькой серой дыре, – говорил гладкоголовый.
Розенберг усмехнулся:
– Ну, не такая уж это и дыра. Скорее прыщик. Вам бы со временем тоже понравилось. Если бы привыкли к запаху…
– Да, запах… Выпьем за то, чтобы так пахли наши враги.
Вот тебе, мрачно подумал Бигбаг. Жало непроизвольно шевельнулось.
– А еще я хочу свекольник. Простой холодный свекольник. И не зовите это ни "borjzch", ни "borsch" – у вас не умеют и никогда не научатся его готовить… Вы меня слышите?
– Слышу. Не научатся готовить. Да.
– Это то, что я думаю? – доносилось справа.
