Вадим Панов - Паутина противостояния
Открывшаяся SMS звучала коротко и без затей: «Потерялся урод Копыто! Кто поможет найти, дадим много денег! Звоните!» Красные Шапки никогда особенно не парились над текстом, а сотрудники «Тиградком» никогда особенно не утруждались редактированием дикарских объявлений.
— Прикинь, братан, меня уродом обозвали, — поделился горем Копыто. — Меня! Мля, да я, в натуре, за фюрера великого вешать устал…
— Вот для таких случаев и нужны советники, — с энтузиазмом произнес Ваня и ободряюще закончил: — Все будет отлично!
— Это как?
— Для начала нужно смыться.
— И все? — разочаровался в помощнике уйбуй. — Это я и сам мог бы придумать.
— Ну, придумай, — предложил Сиракуза.
— Что придумай? — не понял богатый беглец.
— Куда ты хочешь смыться?
— Ну-у… подальше!
— Это понятно. Куда?
Богатство потенциальных маршрутов сыграло с Копыто злую шутку: уйбуй впал в ступор.
— Ну-у…
Генетическая память голосовала за легендарные Западные Леса, места дикие и укромные. Но где их теперь искать-то? Небось, повырубили все! «Слегка выпимший» разум осторожно намекал, что с такими деньжищами можно хорошо устроиться и поближе, например, в Электроуглях, где его никто не догадается искать. Душа рвалась под пальмы…
— Ну-у… — Копыто с надеждой посмотрел на советника: — А ты бы куда побежал?
— Нужно лечь на дно подальше от Москвы, осмотреться и придумать, как использовать твои деньги с умом.
— Я ни с кем делиться не собираюсь! — заволновался уйбуй.
— Не потребуется, — успокоил работодателя Сиракуза. — Я имел в виду, что с помощью денег и моих дельных советов ты запросто сможешь вернуться в Москву героем семьи.
— И Кувалда меня не повесит?
— Он тебе памятник поставит.
— После того, как повесит?
Сиракуза посмотрел на миллионера и ответил:
— Прижизненный.
* * *— Почему вы это сделали? — потребовал объяснений Схинки. — Почему помогли дикарю?
Сантьяга улыбнулся:
— Копыто — занятный персонаж, но он — типичная Красная Шапка. Он должен был отнести добычу Урбеку или любому другому скупщику краденого. Юрбек — не его лига, визит к нему выше понимания Копыто, тем более визит в моем присутствии. Я понял, что за Копыто кто-то стоит, и решил подыграть.
— Полагаю, вы очень горды собой, — язвительно протянул Схинки. — Такую предусмотрительность даже Дегунинский Оракул не всегда демонстрировал.
— Я довольно давно живу в Тайном Городе и кое-что понял, — любезно ответил Сантьяга.
— Наблюдениями поделитесь?
— Охотно.
— Я весь обратился в слух.
— Я понял, — Сантьяга помолчал, — что в Тайном Городе ничего не происходит просто так. Любая мелочь способна положить начало самым невероятным событиям. Главное — заметить ее, обратить внимание, позволить состояться. И чем больше мелочей вы поддерживаете, чем сильнее запутываете вероятности, тем легче вам реализовать свои планы — возникает больше степеней свободы, больше возможностей для маневра.
— То есть вы способны обратить любую мелочь к своей выгоде?
— Благодарю за комплимент.
— Так говорит мой господин, — махнул рукой Схинки. — Лично я не считаю вас настолько сметливым, вам просто везет.
— Везет лошадь повозку, — уточнил Сантьяга, — а я работаю.
— Вы допускаете ошибки.
— Благодаря им я избавляюсь от самонадеянности.
— Мой господин вас сотрет.
— Ему потребуется очень большой ластик.
— Смешно. — Схинки поерзал в кресле. — Выпьем?
— Мы занимаемся этим несколько последних часов.
— Я предлагаю тост.
— Какой же?
— За мелочи! За те мелочи, что ложатся в основу грандиозных событий. И за те, что разрушают самые продуманные планы. — Схинки в упор посмотрел на Сантьягу. — Ведь бывают и те, и другие, не так ли?
— Согласен, — кивнул нав, — некоторые мелочи изрядно раздражают.
— Наконец-то вы искренни со мной, комиссар.
— Вы с самого начала знали, что мне от вас нужно, Схинки. Я этого не скрывал.
— Правду?
— Правду.
— Поэтому я и предложил выпить за мелочи, — медленно произнес Схинки. — Кому как не вам, комиссар, знать, что правда кроется в мелочах. На публику вытаскиваются объяснения, описания, хорошо подготовленные истории, а правда… правда остается в мелочах. Мелочи способны вызвать невероятной силы лавину, поставить крест на хитроумных замыслах, но лгать они не умеют.
* * *— Опять сасвинс! — недовольно пробурчал Манан.
— Ты же его любишь, — улыбнулась Тратасара, выставляя перед мужем тарелку.
— Я много чего люблю, женщина, но это не повод всю неделю есть это… — Турчи шумно втянул ноздрями запах блюда. — Это…
— Ты сам говорил, что хочешь похудеть.
— Но я не знал, что избавление от лишних килограммов будет столь неприятным. — Манан взялся за ложку. — Набирать вес — занятие куда интереснее.
Турчи любил горячее, густое, острое и жирное, а жидкий молочный сасвинс удовлетворял лишь первому условию. В принципе, Манан ничего не имел против старинного шасского блюда, тем более Тратасара готовила его консервативно, на верблюжьем молоке, однако, вынужденный есть не в охотку, а потому что «надо», испытывал понятное раздражение.
Впрочем, плохое настроение Турчи было вызвано не только молочной причиной.
— Вкусно. — Он проглотил первую ложку. — Ты замечательная хозяйка, женщина!
Тратасара кивнула, с достоинством принимая комплимент, едва слышно вздохнула и, потеребив полотенце, которым вытирала руки, спросила:
— Ты встречался с ним?
— Да, — односложно ответил Манан. — Дай мне соль, женщина.
— Что он сказал?
Тратасару воспитывали в истинно шасском духе, она была настоящей женой: покладистой, послушной, работящей, но когда упиралась, как сейчас, например, то переупрямить ее не смог бы даже Сантьяга.
— Что он сказал?
Манан съел еще две ложки сасвинса, посопел и проворчал:
— Это все магия, черт бы ее побрал!
— А может, твое воспитание?
— Нет, магия, точно тебе говорю. Было бы у Лаи поменьше способностей, она бы стала хорошей хозяйкой, осчастливила бы какого-нибудь славного мальчика, родила бы… — Манан запнулся.
Не родила бы. Не смогла. Поганое сочетание генов, с которым не смогли совладать даже эрлийцы, сделало старшую дочь Манана бесплодной. И в этом — все указывало на то, что именно в этом — таился корень всех бед. Однако у Турчи было собственное мнение на этот счет.
— Это все магия! В семье Фарины у всех большие способности к магии. Они этим гордятся, а на самом деле… на самом…
Манан с трудом проглотил еще одну ложку сасвинса.
Родная мать Лаи, любимая жена Фарина, умерла при родах. Турчи горевал искренне, с трудом выбрался из депрессии, однако уже через год посватался к молодой вдове Тратасаре, взял ее с ребенком и оставшейся от мужа лавкой, ввел в дом, родил с ней еще двух детей. Но от старшей дочери правду не скрывал, рассказал, как было.
Может, Лая мстит ему за ту торопливость?
Нет! Это магия! Она изменила дочь! Она!
— О чем ты говорил с Гримом?
— Не волнуйся, я не стал приглашать его в гости.
— Может, зря?
— Женщина! Не делай мою жизнь хуже, чем она есть! — Манан доел сасвинс и попросил: — Дай буженины!
— Сегодня нельзя.
— Черт!
— Ты просил меня следить за тобой, я так и делаю.
— Женщина… — Полуголодный, а от того еще более раздраженный Турчи тяжело откинулся на спинку стула. Посмотрел жене в глаза, понял, что не отстанет, и неохотно ответил: — Нанял его для одного дела.
— Ты?!
— Я, я, — подтвердил Манан. — И что с того?
Тратасара удивленно посмотрела на мужа.
— Я ничего не понимаю.
— А должна?
— Должна, поскольку речь идет о моей дочери.
Она имела полное право так говорить. Имела. Лая ненавидела новую жену отца, однако все эти двадцать лет Тратасара ни словом, ни жестом не показывала, что ее это задевает. Она относилась к Лае, как к дочери, и за глаза всегда называла ее только так. Имела право.
— Я должна знать!
И Манан сдался.
— Помнишь, я говорил, что с бизнесом в последнее время не очень хорошо?
— Это твое нормальное состояние, — поддела мужа Тратасара.
Турчи вздохнул, но затевать скандал не стал.
— Так вот, некоторое время назад нас всех собрал Сантьяга и предупредил, чтобы мы вели себя осторожнее. А лучше вообще отказались бы от бизнеса на пару-тройку месяцев. Объяснять ничего не стал… — Манан почесал большой нос. — Мы, конечно, головами покивали, но работать-то надо, правда? Детей кормить, на жизнь зарабатывать…
