Василий Орехов - Железный доктор
– А я, кажется, понимаю, – сказал вдруг чернявый толстяк, поднимаясь с колен и покручивая в пальцах отвертку. – Если мы вдруг найдем девочку или ее след, кто пойдет рассказывать об этом военным? Ты? Или я? Нас сразу прихлопнут, даже слушать не станут. А вот он – запросто.
– А ведь верно, Карапет! – Бордер хлопнул себя ладонями по ляжкам. – Я сразу и не сообразил. Но тут есть небольшая закавыка. Все упирается в то, что мы не знаем, где искать девчонку, если она до сих пор жива. Не знаем даже приблизительно. И ты тоже не знаешь, военный. Мораль?
– А? – тупо спросил Рождественский.
– Мораль такова: не ходил бы ты, Ванек, во солдаты...
– Меня Володя зовут.
– Один хрен, – махнул рукой Бордер. – Так что не обессудь, толку с твоей истории никакого. Поди туда, не знаю где, найди то, не знаю кому... Лучше бы ты в адвокаты пошел, или кто там у вас на воле больше всех сейчас зарабатывает? А так – небось, папаша офицером был?
Нет, офицером отец Володи Рождественского не был, как могло показаться из честолюбивых устремлений Володи служить именно в Зоне.
Папа его был самым обычным поваром. Ну, то есть не совсем обычным, а очень хорошим поваром в очень неплохом ресторане «Династия Романовых» в Великом Новгороде. После Катастрофы Великий Новгород по причине опасно близкого расположения к Серебряному Бору и тамошней Зоне стал расти и процветать – тут тебе и военные, и ученые, и журналисты, и разнообразные мафиозные структуры, о которых в приличном обществе говорить не принято... В общем, на обед юный Володя имел не банальные котлетки с картофельным пюре, а какие-нибудь телячьи медальоны в мятно-миндальном соусе с гарниром из артишоков и авокадо. Неудивительно, что к окончанию школы он быстро набрал лишний вес, что для будущего повара – а отец прочил его именно в повара – было делом чести. Поскольку мама умерла, еще когда Володе было шесть лет, ни дополнительно поддержать эту идею, ни противостоять ей было некому.
– Худой повар ни у кого не вызывает доверия! – внушал отец, весивший около ста восьмидесяти кило. – Кто в здравом уме пойдет к беззубому стоматологу или к безграмотному учителю?
При этом он энергично дирижировал шашлычком из морских гребешков, с которого на белоснежную скатерть капал густой коричневый соус терияки.
Однако в результате у Володи имелся целый ряд проблем. Его дразнили одноклассники. Его не замечали девочки. Его не взяли в молодежную футбольную школу, хотя футбол он очень любил. Впрочем, приучившись вкусно есть, он неизбежно начал неплохо готовить сам.
В повара Володя не собирался, конечно, но постепенно осознал, что ему ничего не остается. И осознавал до тех самых пор, пока в соседней однокомнатной квартире не поселился комиссованный из армии старший лейтенант дядя Толя Овсянников.
Дядя Толя служил как раз в Серебряном Бору, где и получил ранение. Познакомился с ним Володя случайно – Овсянников чинил во дворе свою новенькую «ладу-магнолию» и попросил подать ключ на шестнадцать. Володя, помимо «подай-принеси», помог дельным советом, благо у отца была такая же «магнолия», пока он не стал шефом в «Династии Романовых» и не перешел на элитный «ЗИЛ-камергер». Отцовская лайба постоянно ломалась, как это всегда бывает с продукцией Волжского автозавода, и Володя не раз помогал ее ремонтировать.
Слово за слово, и дядя Толя пригласил смышленого соседского парнишку в гости, где за пивом рассказал о страшных буднях военных сталкеров.
Володя слушал, развесив уши по плечам. Дневные и ночные рейды. Перестрелки со злокозненными сталкерами, наполовину людьми, а наполовину – продуктами Зоны, ставшими такими из-за имплантов, оплавленных во время Катастрофы.
– Да какие они люди?! – горько восклицал дядя Толя, наливая себе в стакан с пивом сто граммов водки «Медведефф». – Не люди они, Володька! Помню, у нас в боевой группе был такой Паня, ну, Павел... ты понял, карочь... Так он отбился в ночи, то ли они его отловили... Карочь, на следующий день к Барьеру подкинули – нос отрезан, уши отрезаны, мужицкое тоже все отрезано, на груди вырезано – «Привет от Ордена»... Мы с ними тоже не церемонились, но мы-то люди. Поймали – к стенке, карочь, и только-то...
Володя вздыхал, глотая теплое пиво, и сравнивал рассказы отца на тему «Как мы сегодня попробовали приготовить улиток сплинандеро с орегано по-паросски» с героическими повествованиями дяди Толи Овсянникова:
– ...И вот мы такие идем, четверо всего, а он – навстречу! С автобус размером, карочь, и отовсюду пушки торчат, как на линкоре! Ну, думаю, пришла пора помирать, Анатолий. Потом, думаю, чего это? Я – человек, а оно – машина железная! И тут я его, карочь, из подствольника прямо в голову! И ребята еще помогли... Карочь, завалили мы его, а тут – второй! Они по двое ходят, если что. Ну, я и второго – с этим, правда, повозиться пришлось, шустрый оказался...
Нет ничего удивительного в том, что в результате Володя подал документы в военное училище, устроив предварительно домашний скандал. Отец пошумел-пошумел, призывая на голову непутевого отпрыска кары всех кулинарных богов, но в конце концов сдался. Не чужой все-таки, свое чадо, хоть и непутевое.
Срубили Рождественского тут же, на физподготовке. После чего добрый подполковник из комиссии посоветовал, бросив сокрушенный взгляд на круглый Володин животик:
– Я помню, помню, что вы на собеседовании говорили. Если все так серьезно, вам прямая дорога в военные врачи. Захотите – и Зона будет, и все что угодно... А на физику там не особенно смотрят, там голова нужна. Ну, и еще руки.
И действительно, в Военно-медицинскую академию Рождественский прошел без особого труда, хотя и с известными оговорками насчет желательной физической формы. Отец подарил ему на прощание блокнотик со сборником особо изысканных кулинарных рецептов и попросил, если не заладится, возвращаться – у них как раз некий Константиныч собирался на пенсию.
В Академии у Володи все складывалось удачно, он здорово сбросил вес, подтянулся, но любовь к хорошей кухне сохранил по сей день. Однако великим разочарованием стало то, что героический дядя Толя Овсянников оказался обычным складским сержантом, которого придавило какими-то ящиками в результате обрушения неправильно собранного стеллажа. Один из офицеров-инструкторов Академии знал его по Серебряному Бору и долго смеялся, когда Володя с придыханием пересказал ему ряд особенно впечатляющих приключений соседа.
Первой мыслью Рождественского было забрать документы и поехать на смену престарелому Константинычу, попутно высказав все, что накипело, броненосному военсталкеру дяде Толе. Но Володя решил остаться – из гордости, из юношеского упрямства, из нежелания продемонстрировать отцу свою слабость. И сейчас проклинал себя за это решение, представляя, что мог бы не валяться на груде раскисших склизких книжек, ожидая выстрела из армгана, а стоять у котла на кухне и помешивать поварешкой вкусно пахнущую солянку с каперсами...
Именно в этот момент на сцене появилось очередное действующее лицо.
Это был не бродячий робот-примитив с мозгами набекрень, а вполне дееспособный боевой охранный бот из числа тех, что периодически патрулировали окрестности академовского Тамбура. Обученный и перепрограммированный нанохозяевами, тускло поблескивающий синеватой вороненой сталью корпуса, смертельно опасный. Сталкеры, вероятно, сумели бы засечь его приближение вовремя, но слишком увлеклись разговором с военврачом, почуяв запах хороших денег – нет ничего занимательнее, чем разговор о хороших деньгах, – и бот нанес удар первым.
Более или менее свежие модели охранных ботов до Катастрофы оснащались преимущественно парализаторами, электрошокерами и прочими гуманными видами оружия, призванными не убить нарушителя, а обездвижить и успокоить его. Но данный механический блюститель порядка за несколько лет изрядно изменил штатную комплектацию – шокер превратился в мощный энергоразрядник, а толстые лапы заканчивались теперь пулеметными стволами крупного калибра, вероятно, снятыми с брошенной военной техники.
Володя заметил пришельца первым, но сумел только ткнуть в его сторону пальцем, моментально потеряв дар речи. Бордер оглянулся и вжался в стену, почти растекшись по ней, словно вампир из фильма ужасов. А вот Карапет оплошал. Его армган так и валялся на полу рядом с инструментами, при помощи которых он разбирал павших примитивов. Гортанно выкрикнув на незнакомом Рождественскому южном языке, толстяк метнул в бота отвертку, которую держал в руке, и кинулся к своему оружию.
Отвертка громко цокнула о корпус бота и отлетела в сторону. Биомеханизм не среагировал на нее, мгновенно оценив ничтожность угрозы. Он дал короткую очередь, и четырнадцатимиллиметровые пули разорвали в клочья грудь толстяка, отбросили его к наружной стене помещения, которая от сильного удара обрушилась и погребла тело под обломками кирпичей и штукатурки. Фуфайка с металлическим пластинами, понятное дело, удержать такой калибр никак не могла. Ноги Карапета, торчащие из-под свежего завала, судорожно дергались, размазывая быстро увеличивающуюся кровавую лужу, словно сталкер пытался безуспешно убежать от неумолимой смерти.
