Юрий Никитин - На пороге
Она время от времени бросала острый взгляд поверх тарелки в мою сторону, но не отвлекалась от более важного, что есть еда, хоть секс может поспорить насчет важности, так как ему не мешает ни голод, ни даже острая зубная боль.
Расправившись с телятиной, она чуть замедлила темп, по сторонам не смотрит, такие люди охватывают все одним взглядом и держат в памяти все мелочи, я же подозреваемый, хотя и не единственный, но она, как вижу, допускает идею, что веду какую-то странную игру по запутыванию следствия, направляя по ложному следу.
– Пирожные? – спросил я. – Смотри какие крохотные, как твои сиськи.
Она сделала вид, что не услышала такое художественно-кулинарное сравнение, посмотрела на пирожные, потом на меня.
– А ты что, – поинтересовалась она с сарказмом, – такие сладости употребляешь? В самом деле? А как же диабет?
– Мне можно все, – сообщил я кротко. – Ученые вне вашей картинной брутальности. Мозгам сладкое, что высокооктановый бензин автомобилю. Но силовым ведомствам, понятно…
Она перебила:
– Подай вон тот коржик! Его хватит.
Я придвинул в ее сторону блюдце с горкой сладких коржиков, хрупких и рассыпчатых, сам сожрал четыре этих крохотных пирожных, а потом, поколебавшись, ухватил и пятое, нечего ему одному оставаться в коробке, скучать будет без товарищей.
Она сказала со странным выражением:
– Ты как спецназовец.
– Чё-чё? – переспросил я.
Она указала взглядом на кухонные полки, где у меня выстроились пакеты с продуктами долгосрочного хранения.
– Почти все в сухих пайках, – пояснила она. – Чтоб не возиться, да?
– Не знаю, – ответил я с достоинством, – как там у вашего спецназа, но у доктора наук могут быть и поинтереснее занятия, чем возиться на кухне.
– Хорошие запасы, – сказала она с одобрением. – Можно месяцами сидеть за микроскопом и не выходить в магазин.
– Неплохие, – согласился я сдержанно. – И все на месте. Не приходится искать, как твои сиськи, которых Андрей Волконский точно бы не нашел.
Она поморщилась.
– Что это тебя заклинило на моих сиськах? Вот, пожалуйста!.. Что, совсем не видно?
Она рывком задрала маечку. Я в самом деле посмотрел добросовестно, раз уж напросился, поискал взглядом, к чему придраться, а она, ощутив, в какой нелепой позе застыла передо мной, сердито сняла майку вовсе и чисто мужским жестом швырнула на спинку стула.
– Вообще-то видно, – сообщил я вынужденно. – Если присмотреться… Нет, размеры, конечно, впечатляют… Третий номер? Но вот бицепсы четвертый, а то и пятый… Потому да, на их фоне сиськи проигрывают.
– Ну вот и хорошо, – отрезала она. – Бицепсами горжусь больше. Их качать труднее. А сиськи что, сами отросли! Маме спасибо, я ни при чем.
– Сиськи тоже накачаны, – уличил я. – Вот здесь наклонная штанга чувствуется, верх подрезала разведениями… Что так смотришь? Я тоже качался, вон в кладовке штанга и гантели. У тебя кач чувствуется, иначе бы чуточку опустились, как у всех, а у тебя сейчас как будто из холодного мрамора ювелир вытачивал! Не колыхнутся.
– И не надо, – ответила она холодно. – Пусть у других трясутся. Вон там на заставке твоя подружка?
– Она, – согласился я. – Упорхнула, увы.
– Хорошенькая, – проговорила она оценивающе. – Только у нее, если не подводит глазомер, вообще второй, а то и вовсе первый номер.
– С ее ростом вполне, – возразил я задето.
Она фыркнула.
– Любишь маленьких женщин?
– Обожаю, – признался я. – А кто их не любит? Мужчина с маленькими женщинами чувствует себя сильнее, умнее и даже мужчиннее.
Она скривилась.
– А я вот маленьких мужчин не люблю.
– А что любишь?
– Телячью отбивную, – ответила она. – Кстати, готовишь прекрасно!.. Взять к нам в управление поваром, что ли?.. Зарплата, конечно, поменьше, чем у вас, зато сможешь ставить на крышу мигалку и гнать во всю дурь, а другие будут уступать дорогу.
– А дубинкой по ребрам смогу?
– Тоже можно, – разрешила она. – Иначе какое удовольствие служить в силовых ведомствах? Власть, данную нам законом, нужно применять себе в радость и населению на пользу. Это называется гармония личного и общественного. Как и должно быть в развитых обществах тоталитарной демократии нового образца.
Я подумал, сказал в растерянных чувствах:
– Надо обдумать.
– Да что думать, нужно соглашаться!
– Предложение очень интересное, – сказал я. – Надеюсь, возвращать двенадцать миллионов не обязательно?
– Нет, – ответила она великодушно. – Но поделиться придется. С вышестоящими. Чтобы и на будущее крышевали. Где их спрятал?
– Э-э, – ответил я, – не так сразу!.. Мы еще ни о чем не договорились. Если из статуса одиночки перехожу в организованную преступность, кем является власть, я должен с таким солидным взносом выторговать себе достойное место… Вообще-то ты права, сиськи у тебя классные, признаю. Это меня наросшая вокруг них мускулатура отвлекала.
Она фыркнула.
– Мужчины!.. Вроде бы доктор наук, а туда же, на мускулы смотрит, со своими сравнивает ревниво… Вот так и рушатся светлые детские мечты об ученых, как светочах разума, духовности, источниках великих открытий, незапятнанности побуждений…
– Побуждения у всех одинаковые, – возразил я задето. – Но мы, ученая кость, отличаемся от силовых структур уже тем, что умеем пользоваться столовыми приборами и держать сексуальные побуждения под контролем.
Она посмотрела свысока.
– Кто-то, насколько я помню, мечтал о сексуальном насилии?..
– Ой, – сказал я в испуге, – а можно перемечтать?
– Поздно! – отрезала она громовым голосом.
Глава 14
Жалобы, что я больной ботаник, не помогли, с властью не спорят, а она олицетворяет власть, да еще какую, так что лежать пришлось не под стенкой, а посредине. Вообще-то я сказал вовремя, что побуждения одинаковые как у докторов наук, так и у силовых структур, хотя это два полюса, наш отличается большей дисциплиной разума, но, как сказал еще Уайльд, проще бывает поддаться соблазну, чем сопротивляться ему, тем более что от силовых структур мы отличаемся всего лишь лучшим развитием коры головного мозга, а от всего остального… к примеру, от жареной телятины, удовольствие получаем одинаковое.
Наконец она упала со мной рядом и спросила с выдохом:
– А ты вообще… в самом деле… доктор наук?
– Самый настоящий, – ответил я совсем незапыханный, трудиться почти не пришлось. – Свеженький, только-только защитился. Еще даже не обмыл… На вечеринке по такому случаю вылезешь из торта?
Она сказала благосклонно:
– Не знала бы, что ученый, решила бы, что мужчина… Вполне так, даже странно как-то. Будто меня обманули. А когда покажешь диплом доктора, разрешат даже лекции студентам читать?
– И сейчас могу, – заверил я. – Только некогда.
Она сказала недоверчиво:
– Доктор наук… это же профессор? А профессора все старые, дряхлые, ходят с палочками…
– То старшее поколение, – пояснил я. – А сейчас если к тридцати не доктор, то остаешься на третьих ролях, подай да принеси, почеши… Кстати, почеши.
– Хватит, – отрезала она. – Надо выспаться, с утра начнем искать тех, кто все это затеял. Надеюсь, не всполошатся и не залягут на дно. Все-таки нити обрублены благодаря некоторым то ли криворуким, то ли агентам госдепа.
– Плюс пятой колонне, – подсказал я.
– Вот-вот, – согласилась она. – И это тоже висит на тебе тяжкой гирей. Здорово гнетет?
– Здорово, – согласился я. – Ладно, только не лягайся. Я же доктор наук, должна понимать! Мы нежные.
Она фыркнула.
– Чего?.. Это ты нежный? Такой грубой свиньи я еще не видела!
– Старался соответствовать, – объяснил я туповато. – Ты же представитель власти, ты ж по-другому, наверное, и не поняла бы… я ж для тебя старался.
– Ага, – сказала она саркастически, – даже хрюкал, свинья такая… Спи!
Она отвернулась и попыталась стащить на себя две трети одеяла, но я же доктор наук, умный, значит, предусмотрел все и потому зажал край под своей задницей, а когда она перестала дергать, поняв, что ее попытки обречены, и затихла, обнял ее со спины, объяснив шепотом на ухо, что это я в поисках того, что искал когда-то бравый поручик у Наташи Ростовой.
Для поколения моей бабушки и моего дедушки совместная ночь с женщиной под одним одеялом что-то да значила бы, даже для моих родителей, но мы уже в другом мире. Для нас, нынешних, ночь под одним одеялом всего лишь ночь под одним одеялом, а что попутно повязались, так это такой пустяк, что и упоминания не заслуживает.
Однако ночь под одним одеялом в некоторой степени знакомит, даже сближает, как это ни звучит высокопарно, и утром мы поднялись, как уже супруги, прожившие десяток лет.
Собственно, все мировоззрение и свободы в личной жизни сейчас направлены на то, что все мы – семья, все человечество, и потому с каждым можно и нужно вступать в доверительные отношения. А секс – это одна из составляющих для доверия, не самая главная, кстати.
