Никита Аверин - Метро 2033. Крым-2. Остров Головорезов

Кирилл издавал звуки «гы» и «ага».

Ближе к полуночи стали укладывать спать. Бедняга Данила, перепуганным россказнями про гигантских змей, решил ночевать в «уазике», для верности обложив веревкой и его. Никола проверил, стреножены ли лошади, и расстелил спальник под открытым небом. Конверт и Марка споро поставили небольшую палатку-черепашку, забрались внутрь и начали возиться – тихо, но слышно.

Часовых сменили. Кириллу налили рюмку водки, чтобы крепче спал – а то совсем разошелся Дебил на ночь глядя. Никола задремал.

Разбудило его бормотание Кирилла – традиционные «гы-гы» да «угу-угу». Чего Дебил разбушевался, оставалось непонятно, но спать под это было невозможно. Наверное, на водку так его дебильный организм отреагировал… Никола, мысленно матерясь, вылез из спальника и пошел бить Дебилу морду – но тот вдруг затих, да как-то странно, очень резко затих. Словно стукнули его чем-то тяжелым по затылку. Наверное, кто-то из разбуженных казаков опередил есаула…

Ну, раз уж вылез – не грех и посты проверить. А то казаки-то совсем зеленые, такие любят и подрыхнуть на посту, дуралеи. Никола тихо прошел через спящий лагерь, нашел веревку и прошел вдоль нее.

Первого часового он обнаружил почти сразу и, как и ожидалось, в горизонтальном положении. Спишь, собака, злорадно подумал Дорофеев. Ну, сейчас я тебе устрою. Он подошел к спящему казаку и со всей дури пнул того по ребрам. Казак не проснулся.

Он и не мог проснуться. Когда Дорофеев присел на корточки и перевернул тело, голова молодого казака запрокинулась под странным, неестественным углом.

Горло часовому перерезали мастерски – повыше кадыка, чтобы не смог заорать, и глубоко – почти до позвоночника. Очень-очень острым клинком.

Дорофеев подобрал уже ненужный мертвому казаку АК-74, бесшумно сдвинул вниз флажок предохранителя, аккуратно оттянул затвор на полдлины и пальцем проверил, есть ли патрон в патроннике. Есть.

По уставу следовало дать очередь в небо, трассерами, заорать: «Тревога!», поднять лагерь на уши, найти проклятых бандитов и перебить, но Дорофеев – старый охотник – нутром чуял, что лазутчики где-то поблизости. Зарезанный бедолага даже остыть не успел.

Начнешь шуметь – получишь пулю с вероятностью сто процентов. Да и взыграло старое, тоже охотничье: загнать гадов и положить наверняка, без шума и пыли, пока они не поняли, что обнаружены.

Дорофеев поудобнее перехватил автомат и начал красться обратно в лагерь, высматривая врагов. В темноте лучше смотреть чуть вниз, так угол периферийного зрения больше – а именно оно и работает в полумраке, замечая резкие движения.

Вот оно! Слева, на десять часов. Что-то черное шелохнулось в траве. Дорофеев вложил приклад в плечо, позиция «патрульной готовности» и развернулся на движение. Предохранитель он опустил в крайнее нижнее положение, одиночные выстрелы – нечего палить очередями, только патроны переводить, все равно только первая пуля летит в цель, остальные куда придется…

И в этот момент кто-то набросился на него сзади. Грамотно, надо сказать, набросился – не стал сбивать с ног или пытаться перерезать горло, а схватил за ремень автомата и дернул. Автомат вырвался из рук и ударил есаула в горло. Тот захрипел и попытался развернуться, но не тут-то было: нападающий уперся ему коленом в спину, аккурат в позвоночник.

«Доигрался, старый хрыч, довыпендривался, – в отчаянии подумал Дорофеев. В глазах у него потемнело, ноги ослабли. – Сейчас додушит меня – и всех ребят вырежет, гад!».

Из последних сил Никола рванулся вперед, падая на одно колено и уходя в кувырок. Горло, придавленное ствольной коробкой автомата, едва не хрустнуло – но выдержало, такие мы, казаки, жестоковыйные, а невидимый лазутчик, не успев выпустить ремень, полетел кубарем над головой есаула.

Вот теперь мы повоюем, мрачно подумал Дорофеев, поднимаясь с колен.

– Тревога! – попытался заорать он, но из полураздавленной гортани вырвался лишь неясный хрип.

Ладно, придется своими силами. Нагибаться за автоматом есаул не стал – в руках одетого во все черное бандита в маске свернул кинжал. Есаул прыгнул и вцепился в руку бандита, пока тот не успел подняться с земли. Держа запястье двумя руками, Никола начал колотить этим запястьем об землю, твердую, спекшуюся на солнце крымскую землю – и нож все-таки вылетел из ослабевшей ладони. Но бандит оказался тоже не промах – ловко извернулся, обхватил есаула ногами и так сдавил ребра, что те затрещали.

Есаул размахнулся и от души врезал по черной балаклаве. И тут же пожалел об этом – бандюга подставил под удар лоб, у Николы заныли разбитые костяшки кулака. Ведь знал же, старый дурак, что в драке лучше бить открытой ладонью. Ну ладно!

Локтями Никола ударил по бедрам бандита, тот расцепил ноги, и Дорофеев тут же вскочил. Черный сбил его подсечкой и уселся сверху, пытаясь задушить. Бедное горло саднило дико, сил терпеть не было.

Краем глаза Никола увидел, как из «уазика» выскочил Данила – в одних трусах и с автоматом наперевес. С перепугу и недосыпу хорунжий лупанул длинной очередью – и, разумеется, промазал. За спиной у него нарисовался еще один черный – схватил Данилу пятерней за глаза, запрокинул голову и полоснул по горлу.

Данила упал и даже не захрипел.

Никола напрягся из последних сил, сопротивляясь удушению – сейчас должен был проснуться весь лагерь, но никакого движения вокруг не наблюдалось.

«Оглохли они, что ли», – угасающим сознанием удивился Никола – и тут до него дошла страшная правда: некому было просыпаться.

Загадочные люди в черном перерезали всех.

«Двое в черном, – пронеслось в голове у Дорофеева, – листонош тоже было двое! Неужели это…»

Лишенный кислорода мозг наконец-то отключился, и есаул казачьего войска Никола Дорофеев умер. Поэтому он не узнал, что к нападавшим присоединился третий человек в черном, чье лицо скрывалось за искусно выкованной серебряной маской.

В гареме хана Арслана Гирея Второго после полуночи наступала тишина. Укладывались спать даже самые непоседливые наложницы, понукаемые старшими женами, разбредались по кельям евнухи, прекращал бренчать на гитаре невольник-музыкант, возвращался в свои покои сказитель по прозвищу Телевизор. И даже охрана, грозные янычары, начинали потихоньку кемарить на постах – спокон веков дежурить в гареме означало для янычар хорошенько выспаться на работе, потому что ну кому в здравом уме и трезвой памяти придет в голову нападать на гарем?

Никаких государственных секретов жены и наложницы хана не знали, сам хан здесь бывал редко – все дела, дела, все некогда, а когда есть время, проще вызвать кого-то к себе в покои, чем приходить в курятник лично и выслушивать кудахтанье почти сотни сексуально неудовлетворенных цыпочек. В общем, с точки зрения захватчика, буде таковой отыщется, гарем был не целью, а добычей.