Фантастика 2025-58 - Евгения Букреева
— Понял, ваше величество! Всех выпускать?
— А пожалуй, что и всех. Считай, уже дома, вон дивизион подводных лодок навстречу вышел, да и просвещённые мореплаватели отсиделись на Мальте, не дерзнули высунуться.
— Три крейсера всё же сопровождали эскадру, ваше величество.
— Так то разведчики, им положено.
Радио «изобретённое» в 1885 году в закрытом «Бюро № 17» (на самом деле первые цифры значения не имели, то так, чисто по приколу и для введение в заблуждения врага) за семь лет изрядно «усовершенствовали» и принимать радиотелеграммы от станции в Дарданеллах флагман Средиземноморского флота начал за 200 миль до Проливов. Потому очередное появление на мостике дежурного «радиомичмана» с листком расшифрованного текста никого не удивляло. Хотя, нет красной полосы на бланке, значит то не шифровка.
— Что нового, мичман?
— Ваше императорское величество! По телеграфу пришло сообщение из Парижа, станция «Проливы Д» ретранслировала на флагман. «Печальный инцидент с лейтенантом Экзюпери французское правительство считает полностью исчерпанным и просит принять во внимание молодость и неопытность лейтенанта, по недостатку практики взявшего курс на корабль с его императорским величеством на борту. То исключительно ошибка неопытного пилота».
— Как, как фамилия? Экзюпери?!
— Что случилось, ваше величество? — Капитан первого ранга Свиридов, командир «Ильи Муромца» не на шутку встревожился, — вы знали этого французского лётчика?
— Нет, Виктор Николаевич, другого знавал Экзюпери. Поэта…
Глава 23
— Эй, дярёвня, подъём! Сёмка, хватит бока налёживать, вахта! Капитан заждался верного юнгу! Ха-ха-ха!
Семён Головастый, семнадцатилетний уроженец славного села Головастьево, что недалече от не менее славного города Костромы, к флотским порядкам привыкал трудно. И это ещё не на военный флот попал — экипаж вспомогательного парохода Второй Средиземноморской эскадры «Руслан» комплектовался, как правило, из бестолковых, пусть и старательных добровольцев, срезавшихся на экзаменах в мореходку и жаждущих службой годичной заполучить стаж, засчитываемый как дополнительный балл, а то и два, если отличиться удалось. Тогда даже с неба звёзд не хватающие троечники могли в перспективе «выслужиться по флотской части».
Но Семёну сие не грозило, он из села родного не за океанской романтикой, не за муссонами и бризами рванул, а за приятелем, Пашкой Коровиным увязался, чтоб не уходить с бригадами на строительство дорог и мостов, связующих, сшивающих (как его величество в газете пропечатал) «коренную Россию».
Неурожай двухлетней давности не вылился в великий голод исключительно оттого, что государь как будто чуял недоброе — ещё в зиму 1891 года двинул в губернии, каковые потом более прочих пострадали от недорода, воинские команды и молодых врачей и фельдшеров, только-только покончавших Училища и Университеты. Старики говорили, что при отце Константина Николаевича, Николае Павловиче народ мёр от голодухи, словно мухи осенние. А нынешний царь — голова! С молодых лет имел понимание к деревне и нелёгкому труду крестьянскому. Ну и потом множество семей переехало за океан, в Калифорнию-Аляску и по чугунке в Сибирь ехали да на Амур, оставшимся перешли их наделы, всё проще с голодухой справиться.
И пришла помощь из самой Америки — наместник, младший сын государя, великий князь Николай Константинович послал пароходы с мукой, консервами и маслом в глубинку российскую. Семён два года назад ходил, получал красочные бумажные, но прочные мешки с нарисованной на них белкой, грызущей золотые орехи и складывающей скорлупки в уже ровнёхонькие столбики золотых червонцев. Известное дело — русские американцы на золоте поднялись, сами монету чеканят, богачи!
С такой поддержкой, понятно, голодовки не случилось, да и американская помощь по правде говоря и не понадобилась бы, а пошла исключительно оттого, что его величество решил показать стране и миру, не зря в Америку народ перебирался, — поддержал в трудное время «коренную Россию», как и положено отделившемуся от семьи работящему сыну. Да ещё картину художник по просьбе царя нарисовал — «Русская Америка помогает матери России», там разгрузка мешков с парохода и развоз провизии на тройках по деревням запечатлены. Чиновник по особым поручениям при губернаторе, Артамонов Илья Ильич в Головастьево приезжал, много рассказывал интересного, например как только неурожайные годы закончатся, крестьянские единоличные хозяйства, не соблюдающие указания агрономов, как и что сеять да сажать, какую породу скота держать, обложат полуторным налогом, чтоб не портили худобой четвероногой и сорной рожью планы уездных сельскохозяйственных управлений. Илья Ильич зазывал мужиков и молодняк на строительство шоссейных дорог, выплачивал семьям, остающимся на полгода без кормильцев, солидный аванс. Но Семёна взбаламутил приятель Пашка, зазвавший друга детства в Одессу и далее — на золотые прииски Трансвааля.
— Дурак ты, Сёмка, кувалдой махать, дробить каменюки на щебёнку, да на кой чёрт такое счастье. А у меня верный адрес, помнишь Марфу Захарову, её брат младший, Макар, сейчас на Мадагаскаре служит в порту. Оттуда прямая дорога на прииски, а у Макара товаром закупимся, повезём в золотые артели табак, водку да прочие нужные в хозяйстве вещи. Обернёмся так раза три-четыре и считай как полгода или поболее с кувалдой отстоял.
Семён сомневался, выгорит ли дело, даст ли в долг бывшим землякам давно уехавший с родной деревни Макар, но Пашка убедил.
В Российской империи лет уже как тридцать подростки достигшие четырнадцатилетнего возраста, и парни и девушки, без разницы, могли сами определять судьбу свою дальнейшую. Ну, как сами — если грамотный, приходи хоть в лаптях, хоть босиком в ближайшее Императорское Училище, там специальный человек беседу беседует, вычисляет наклонности и способности и определяет на кого учиться. И всё, выдачи обратно в семью нет! Мало ли, вдруг да родители пьющие или дурнющие, или секта, прости Господи, какая. А все дети, имеющие тягу к учёбе под покровительством самого государя-императора, так-то вот!
Артамонов Илья Ильич, добрейшей души человек, помнится печалился, дескать, царь такие деньжищи тратит, чтоб дурни деревенские в большую жизнь шли, мир открыт на все стороны — только учись, работай, приноси пользу обществу. Но сидят деревенские пентюхи по завалинкам, штаны последние пропердеть готовы, но лучшей доли искать никак не желают.
А Семёну нравилось в родном Головастьево, за два года до его рождения там даже церковь небольшую поставил в Сибирь поуехавший земляк, Николай Евтюхов, знатно разбогатевший в краях каторжанских. И даже на содержание попа с семейством денег выделил, чтоб не ходили головастьевцы на службы за 12 вёрст в Комарово…
Речка, покос, работа в поле. Отец в страду даже пить бросал, мать нарадоваться не
