Андрей Посняков - Отряд
- А где все?
- На торжище поехали, купчин неправедных наказывать. Ондрей Василич лично возглавил, а мне сказал - над делом порученным думать. Вот я и думаю, - Сукин вздохнул.
Был он небольшого роста, тощенький, с круглым, несколько вытянутым к подбородку лицом и чуть оттопыренными ушами. Глаза непонятного цвета, скорей - светло-серые, волосы русые, длинные, кое-как стриженные, кафтанишко куцый - из рукавов далеко выглядывали руки в цыпках.
- Тебе сколь лет-то, детина?
- Шестнадцать.
Да-а… Иван покачал головой - в самый раз для такого сложного дела.
- Что, Ондрюша мордует?
- Да… не особо пока… Правда, наказывал, чтоб к его возврату все выучил… «блуд», «толоки» какие-то… Не знаю, у кого и спросить. - Парень с надеждой посмотрел на молодого чиновника.
- У меня спроси, - ухмыльнулся тот. - Повезло тебе - я ведь случайно зашел. Шел вот мимо, дай, думаю, загляну, поболтаю с Ондрюшей… Это что у вас за бочка? - Иван кивнул в угол.
- У купца Дюкина изъяли, - охотно пояснил Галдяй. - Мясо протухшее… солонина.
- Протухшее? - Иван наклонился, понюхал. - А вроде не пахнет. Ну, да ладно - ваши дела. Кстати, ежели купец на неправду государю пожалуется, вас вместе с начальничком вашим, Ондрюшей, батогами на площади отдубасят.
- Батогами… - Подьячий испуганно хлопнул глазами. - Больно, наверное?
- Конечно, больно! Что, не били никогда?
- Не-ет…
- Ничего, - цинично обнадежил Иван. - Еще впереди все. Слушай, а ты не из тех ли богачей Сукиных, что держат на Никольской лавки?
- Родич я им, - парень кивнул. - Дальний. Так, седьмая вода на киселе.
Иван уселся на лавку и доброжелательно усмехнулся:
- Ну что, седьмая вода? Ты, кажется, спросить что-то хотел? Так давай, пока время есть, спрашивай.
- Ой, сейчас, господине! - Обрадованный подьячий вытащил из-за пазухи клочок бумаги. - Я тут записал даже… Эвон…
Иван протянул руку:
- Давай-ка сюда… Ага… «блуд» и «прелюбодеяние»… Что, разницы не чувствуешь?
- Нет, господине.
- Напрасно. А разница большая: блуд творят люди незамужние, неженатые, по обоему хотению… И смотрят на это сквозь пальцы.
- А если не по хотению?
- А если не по хотению, то это уже не блуд, а пошиб - сиречь насилие. Ежели девку кто пошибнет, тому наказанье светит - епитимья, ну да там еще и много чего. А девке раньше одна дорога была - в монастырь.
- И правильно сие! - неожиданно улыбнулся Галдяй. - Конечно, гулящих девиц в монастыри отправлять надо - уж там-то они постом, молитвою да Господнею волей живо исправятся!
- Либо монастырь под себя исправят, - Иван хохотнул. - Случаи такие бывали, и часто. Ну да пес с ними, с гулящими, к нашим делам вернемся… Значит, «прелюбодеяние». Это, братец ты мой, куда большее преступление, нежели блуд. Прелюбодеяние - когда хотя бы один - или одна - женат или замужем. За такие дела могут и от причастия лет на пять отставить.
- Господи, помилуй! - Подьячий перекрестился.
- Читаем далее, - продолжил Иван. - Пошиб… ну, это я уже рассказал… Теперь - толока. Это когда девку не один насильничает, а сразу несколько. Преступленье, к слову сказать, довольно распространенное среди простонародья. Ну, наказанье - сам понимаешь… Все у тебя?
Галдяй потянулся к перу:
- Погоди, милостивец, запишу… А наказанье-то какое?
- Про то в грамотах судейских сказано, там и прочти… Называются, кажется, «аще муж от жены блядеть». Записал?
- Угу…
- Молодец… - Иван потянулся и смачно зевнул. - Чегой-то Ондрюши долго нет…
- Так он сказывал - вернутся к вечеру токмо.
- К вечеру, значит… Ин ладно, попозже зайду. Тебе вообще, как тут, нравится?
- Да ничего, - покраснел подьячий. - Вот дело поручили. Не с кем-нибудь - одному. Первое у меня такое. Боюсь - не справлюсь.
- А что за дело-то?
- Да пожар на Покровской. Хоромы сгорели и трое людей.
- Ну, пожар - не убийство. Может, сами и виноваты, скорее всего…
- И язм так мыслю, - закивал Сукин. - Токмо вот люди-то, говорят, прежде убиты… Ондрей Василич говорит - сами перепились да разодрались - слово за слово. Друга дружку пришибли да случайно сронили светец или там свечечку - вот и пожар. Может такое быть?
- Запросто.
- Вот и Ондрей Василич сказал - возиться тут долго нечего.
- А вот тут он не совсем прав… - Иван ухмыльнулся и посмотрел в окно на золотые купола Успенского собора. - Видишь ли, тут осторожненько надо… Пожар дело такое. Вдруг поджог? За такое дело и батогов отведать можно!
- Батогов?!!
- А ты как думал?
Подьячий погрустнел и, тяжко вздохнув, с надеждой взглянул на Ивана:
- Что ж делать-то?
- Как что? Работать. Тебе дело поручено? Вот и действуй. Место происшествия перво-наперво осмотри, опроси свидетелей - соседей там, или, может, кто мимо проходил… Особо выспроси - не было ли каких врагов у сгоревшего хозяина, ладил ли тот со слугами… Слуг тоже проверь - кто такие?
- Да как же их теперя проверишь?
- Соседи, друг мой, соседи! Все видят, все слышат, все знают! Это только с виду московские заборы высокие, а присмотришься - из каждого уши торчат. Лучше не хозяев, а хозяек допрашивай - они-то, бедные, день-деньской дома сидят, редко куда выезжая, вот, от нечего делать, наверняка по соседским дворам взглядами любопытными шарят. Смекай!
Махнув рукой, Иван направился к выходу.
- Благодарствую, - провожая, низко поклонился Сукин.
- Не за что пока… Ты вообще не стесняйся, заходи за советом - не откажу.
Вернувшись в свою горницу, Иван первым делом подошел к окну и увидел, как по крыльцу, одергивая куцый кафтанчик, торопливо спустился Галдяй и, отвязав от коновязи неказистую казенную лошаденку, потрусил в сторону Китай-города - напрямик к Скородому.
Солнце прорвалось-таки сквозь палевую пелену облаков, с утра затянувших небо. На душе сразу стало веселей, радостней, и Галдяй даже улыбнулся с лошади шедшим навстречу девицам. Улыбнулся и тут же скукожился, опустив плечи, - подивился собственной смелости. Вообще-то он девчонок робел, стеснялся. Всего стеснялся - оттопыренных ушей, рук, из куцего кафтана выглядывающих, происхождения своего непонятного - вроде бы и родственник знаменитым богатеям Сукиным, а вроде - и нет, не особо-то они его признавали. Девки, правда, не прошли так просто мимо, оглянулись со смехом - и тем самым еще больше смутили Галдяя. Лошаденка его угодила ногою в широкую щель между деревянными плахами, коими была замощена улица, едва не скопытилась, а вот подьячий не удержался в седле, громыхнувшись прямо в грязную лужу. Ой как смеялись прохожие - мелкая торговая теребень, мальчишки… А девки… Уж так хохотали, уж так… А Галдяй не расстроился - воспринял все, как должное - вот всегда так! Ну, никогда не везет - что уж с этим поделать? Хотя, с другой стороны - не везет, это как посмотреть! Родич он, конечно, Сукиным дальний, одначе те ж подсуетились, устроили вот на Земский двор подьячим, шутка ли! Теперь надобно все сделать, чтоб на этой должности удержаться, носом землю рыть с утра до ночи…
Насколько возможно очистив одежку от грязи, юноша, не обращая внимания на насмешки, взобрался в седло и поехал дальше. Ну, подумаешь, в лужу упал, с любым может случиться… Зато солнца еще больше стало! Этак быстро высушиться можно. Галдяй снова улыбнулся… Пока какой-то рыжий отрок, нагло ухмыльнувшись, не бросил в коня камень. Лошадь дернулась, подскочила, и незадачливому всаднику стоило больших трудов удержаться в седле. И все ж удержался! Посмотрел вокруг горделиво - вот вам! И, подбоченясь, поехал дальше, гадая: может, кончится скоро его невезенье? В приказ вот взяли, должность положили, жалованье, дело доверили важное.
Пожарище подьячий увидал сразу: мудрено было не увидать черную выгоревшую проплешину, отчетливо выделявшуюся среди других строений. Спешившись, Галдяй старательно походил по следам пожара - помня совет Ивана, тщательно осматривал место происшествия. Правда, так ничего и не высмотрел, сказать по правде, сапоги только испачкал. Отойдя, нарвал у какого-то забора лопухов, наклонился, вытирая сажу… Выпрямился, глянул… Господи, а лошади-то нет! Угнали! Или, может, сама отвязалась, ушла?
Ругая себя самыми последними словами, Галдяй побежал по улице, смешно размахивая руками. Лошадь! Надо же - лошадь! Казенная! Подбежал к каким-то мужикам:
- Вы лошадь не видели?
- Лошадь? Не, не видали. А что, сбежала, что ли?
Не слушая их, парень побежал дальше - позабыв про стеснительность, приставал к каждому встречному:
- Лошадь не видали? Лошадь? Гнедая такая, с попоной старой…
Нет. Никто не видел. Свели!
В самых расстроенных чувствах Галдяй вернулся обратно к пожарищу. Двое белоголовых пареньков, босоногих и тощих, взобравшись на остатки забора, показывали пальцами на подьячего и смеялись:
- Лошадь свели! Лошадь свели! Вот раззява!
