Весь Нил Стивенсон в одном томе - Нил Стивенсон
— Ткань.
— Ткань?!
— Потом поплывем на запад — говорят, что африканские ткани хорошо идут в Вест-Индии.
— Африканцы не экспортируют ткани, Джек. Они их ввозят.
— Ты ошибаешься. Господин Влийт говорил совершенно определённо: мы поплывём в Африку, обменяем наши каури на куски ситца — полагаю, ты знаешь, что это такая индийская ткань, — и доставим их через Атлантику…
— «Кусок ситца» означает негра в возрасте от пятнадцати до сорока лет, — сказала Элиза. — Ситец, как и каури, заменяет в Африке деньги, и африканцы продают за него своих собратьев.
Тишина длилась столько же, сколько на балу герцога д'Аркашона. Джек стоял на медленно движущейся палубе «Ран Господних», Элиза — на пристани.
— Ты собираешься заняться работорговлей, — безжизненным голосом произнесла она.
— Ну… я до сей минуты понятия не имел…
— Верю. Но сейчас ты должен покинуть этот корабль и уйти прочь.
Идея была великолепная, и что-то в Джеке готово было за неё ухватиться. Однако бес противоречия взял верх, и он решил ответить возмущённым отказом:
— И пустить по ветру свою долю?
— Лучше, чем пустить по ветру свою бессмертную душу. Ты пустил по ветру страусовые перья и коня, Джек. Знаю, что так. Почему не повторить это сейчас?
— Моя доля куда ценнее.
— А как насчёт другой добычи из лагеря великого визиря, Джек?
— Ты о сабле?
Элиза мотнула головой, не глядя ему в глаза.
— Я помню эту добычу, — признал Джек.
— Пустишь по ветру и её?
— Верно, она куда ценнее…
— И стоит больше денег, — ввернула Элиза.
— Уж не предлагаешь ли ты себя продать…
С Элизой случился странный приступ смеха и рыданий одновременно.
— Я хочу сказать, что уже заработала больше, чем стоили перья, сабля и конь вместе взятые, и скоро заработаю ещё больше. Так что если тебя волнуют деньги, сойди с «Ран Господних», останься со мною в Амстердаме и скоро вообще забудешь про этот корабль.
— Не очень-то уважаемое дело — жить за счёт женщины.
— С каких пор тебя заботит чьё-то уважение?
— С тех пор, как люди стали меня уважать.
— Я предлагаю тебе безопасность, счастье, богатство — и моё уважение, — сказала Элиза.
— Ты не будешь уважать меня долго. Дай мне сходить в одно плавание, вернуть деньги, и…
— Одно плавание для тебя. Вечные страдания для негров, которых вы купите, и для их потомков.
— Так или иначе я теряю мою Элизу… — Джек пожал плечами. — Я становлюсь вроде как дока по вечным страданиям.
— Тебе дорога жизнь?
— Эта? Не очень.
— Сойди с корабля, если хочешь сохранить хоть какую-нибудь.
Элиза видела то, чего не заметил Джек: погрузка «Ран Господних» закончилась. Люки опустили на место, за селёдку расплатились (серебряными монетами, не каури), матросы отдавали швартовы. На пристани остались только господин Влийт и Евгений: голландец торговался с аптекарем из-за сундучка с лекарствами, русский получал благословение от старообрядческого попа. Сцена была настолько курьёзна, что полностью захватила внимание Джека; он очнулся, только когда матросы закричали. Он повернулся к ним — из-за чего шум. Однако они все с ужасом смотрели на пристань. Джек перепугался, что на Элизу напали негодяи.
Он обернулся и как раз успел увидеть, что Элиза схватила гарпун, оставленный Евгением у ящиков, и в этот самый миг бросает его в Джека. Она, разумеется, никогда не метала гарпун, но по-женски умела целить в самое сердце, и острога летела на него прямо, как Истина. Джек, припомнив давние уроки фехтовального мастерства, хотел обернуться боком, но потерял равновесие и упал на грот-мачту, выбросив левую руку, чтобы смягчить удар. Широкие зубья гарпуна пропахали его грудь и отскочили от ребра, или от чего ещё, так что остриё, пройдя в узкий промежуток между лучевой и локтевой костью, вонзилось в мачту — пригвоздило его к дереву. Джек почувствовал это раньше, чем увидел, потому что глядел на Элизу. Однако она уже шла прочь, даже не обернувшись посмотреть, попала в него или нет.
Амстердам
июнь 1685
Д'Аво и два высоких, необычно свирепых на вид лакея проводили Элизу до пристани за площадью Дам, на канале, ведущем к Харлему. Здесь стояло пришвартованное судно; на его борт входили по сходням пассажиры. Издали оно показалось Элизе маленьким из-за странно игрушечного вида: нос и корма круто загибались вверх, придавая судёнышку сходство с толстым мальчиком, который, лежа на животе, хочет дотянуться пятками до затылка. Приглядевшись, она увидела, что судно хоть и лёгкое, тем не менее двадцати футов длиной и при этом узкое.
— Я не собираюсь утомлять вас скучными подробностями — их возьмут на себя Жак и Жан-Батист.
— Они отправляются со мной?!
— Дорога в Париж не лишена опасностей, — сухо отвечал д'Аво, — даже для слабых и невинных. — Тут он поглядел на ещё дымящиеся дома господина Слёйса, не более чем на выстрел по этому же самому каналу.
— Очевидно, меня вы к этой категории не относите, — фыркнула Элиза.
— Ваша привычка метать гарпуны в моряков должна была излечить от иллюзий даже самых отъявленных сластолюбцев.
— Вы об этом слышали?
— Чудо, как вас не арестовали — здесь, в городе, где даже целоваться запрещено.
— Вы установили за мной слежку, мсье? — Элиза возмущённо взглянула на Жака и Жана-Батиста, которые, временно притворившись глухонемыми, возились с многочисленным багажом. Большую часть тюков Элиза видела впервые, но д'Аво явственно дал понять, что они вместе с содержимым принадлежат ей.
— Вы всегда будете возбуждать интерес, мадемуазель, так что привыкайте. Тем не менее — даже если вынести за скобки склонность к метанию гарпунов — некоторые досужие сплетники в этом городе уверяют, будто вы причастны к финансовой атаке на господина Слёйса и нападению разъярённой толпы на его жилище, а также к отплытию к Англии эскадры под знамёнами герцога Монмутского. Не веря, разумеется, нелепицам, я все же тревожусь о вас…
— Как заботливый дядюшка. Я тронута!
— Посему этот кааг доставит вас и ваших сопровождающих…
— Через Харлемермер в Лейден и оттуда в Брилле через Гаагу.
— Как вы угадали?
— Герб Брилле вырезан на гакаборте напротив амстердамского. — Элиза указала на кораблик. Д'Аво обернулся посмотреть, Жак и Жан-Батист — тоже. В этот самый миг послышалось сипение, словно от прохудившейся волынки, и Элизу отодвинул плечом направляющийся к сходням крестьянин. Покуда неучтивый мужлан поднимался на кааг, Элиза приметила странно знакомый горбоносый профиль, и у неё на миг перехватило дыхание. Д'Аво обернулся и пристально взглянул ей в лицо. Некое шестое чувство подсказывало Элизе, что сейчас не время поднимать шум. Она быстро продолжила: — Здесь больше парусов, чем нужно
