По ту сторону границы - Виктор Климов
И только сказав последние слова, я понял, что имел в виду совсем другую войну, к которой ни этот абориген, ни его предки не имели ни малейшего отношения. На кой чёрт ему знать о том, кто из моих дедов погиб в неизвестной ему войне, пусть на порядки и превосходящей всё то, что таврилось в этой местности.
- Хм, - глаза дайхета сузились, но тут же вернулись в обычное состояние. – Вторая Мировая? Великая была война.
Я слегка опешил от такого развития событий, и зародившаяся было в мозгу колкость в адрес гвардейца так и застряла в горле.
- Читал о той войне, - уже с гораздо меньшим гонором сказал гвардеец. – Твои предки были героями. Видел хронику, когда нам рассказывали о вас.
Я коротко кивнул. Вот и ладненько, вот и хорошо: померялись масштабом войн, героизмом предков, вроде никто больше сводить старые счёты не хочет.
Гвардеец-дайхет, потеряв интерес к продолжению разговора, отвернулся и стал смотреть в узкую бойницу. Я же предпочёл наблюдать за происходящим снаружи по экрану. Командир гвардейцев тоже заметно расслабился, поняв, что мы не собираемся выяснять отношения на ножах прямо внутри салона.
И зачем было это представление? Ну, погиб твой отец, сват, брат, зять на той войне, я-то какое имею к ней отношение? Не моя это была война. Никогда не считал справедливым, чтобы за отцов отвечали дети или, тем более, внуки с правнуками. И к немцам я относился соответственно. Да, мои предки пали в той Войне, но мой народ победил, и дети побеждённых имеют такое же право жить, как и дети победителей. Если… если, конечно, им не взбредёт в голову сказать, что они сожалеют о проигрыше в той войне. Вот тогда я могу посмотреть на вещи несколько с других позиций.
И всё-таки осадок после разговора с гвардейцем-дайхетом остался.
Глядя в экран, как в окно, я заметил группу шагающих солдат в полном обмундировании, двое из которых носили шевроны дайхетов, и в голове всплыл до жути бородатый анекдот:
«Солдаты шли нога в ногу!»
«Куда шли?»
Вот и эти куда-то идут.
Броневик остановился у мощённой гранитом круглой площадки метров тридцати в диаметре. Вокруг уже успели вырасти строения, не отличающиеся капитальным характером. Не трущобы, но и не те, в которых хотелось бы жить на постоянной основе. Мелкие, жёлтого кирпича домишки, иногда даже не оштукатуренные, какие-то лавчонки с товарами, не нашедшими покупателей на основных рынках. Всё более-менее приличное, строилось ближе к въезду во внутренний город. Складывалось ощущение, что местные старались обходить памятник стороной.
За монументом, конечно, следили, хотя бы потому, что он был посвящён, в том числе павшим сайхетам и их союзникам, но видно было, что делают это не на постоянной основе. По-моему, это участь всех памятников. Людям свойственно забывать и нежелание помнить. Чтобы не допустить этого, необходимо постоянно делать усилия над собой. Или чтобы общество подверглось таким испытаниям, чтобы потомки вновь заинтересовались предками. В общем, всё было чисто, насколько это возможно в условиях, когда ветер постоянно наносит песок. Почётного караула не было, ну оно и понятно, в конце концов, монумент был посвящён в большей степени окончанию конфликта, а не победе какой-то одной из сторон.
Большая стела и два танка на постаментах, установленные друг напротив друга: наш советский Т-72 в уже облупившейся краске, и колёсный танк сайхетов, выглядящий чуть лучше. В основании стелы высечены годы войны и обещание, во имя мира, чтить Договор. Также можно было разобрать имена и звания павших: на сайхестком языке – сайхетов и союзников, на русском - пограничников.
Обходя монумент по кругу, охрана следовала за мной по пятам, держа под наблюдением окружающее пространство, я читал надписи на обоих языках. Их были сотни. Сотни погибших с обеих сторон. При том, что погибших сайхетов заметно больше.
Очередная война, которой никто не хотел.
Глава 47
И вот я опять сидел на огромной софе в выделенных мне апартаментах, но уже не втыкал в потолок, рассматривая красочную роспись, а делал то же самое, но уже в окно – оно же выход на широкий балкон – с развевающимися на ветру полупрозрачными занавесями.
Внутри было свежо, работали какие-то скрытые охладительные системы, которые не бросались в глаза. Но ветер снаружи уже начинал напитываться надвигающейся жарой, которая вновь готовилась вступить в свои права, и периодически дотягивался до меня своим тёплым дыханием.
Когда здесь будет следующий дождь? Через пять лет? Через десять, двадцать? Мой отец и пограничники так его и не дождались. Но их выгнал отсюда отнюдь не жуткий зной, и даже не то, что окончание операции советских войск в Афганистане, поставило ответственных лиц перед необходимостью искать новое правдоподобное прикрытие для отвлечения ресурсов на охрану точки перехода, на охрану Границы.
Всему виной были разброд и шатание, что случились в нашей стране в конце 80-х и начале 90-х годов прошлого века. Многочисленные внутренние конфликты, которые надо было решать здесь и сейчас и на что требовались дефицитные ресурсы.
Предательство высшего руководства государства лишило возможности поддерживать деятельность уникальной заставы. И пускай то руководство и на пушечный выстрел не было допущено к тайне такого уровня, его бездумная деятельность на уровне целого государства и геополитика привели пограничников к пониманию того, что нужна эвакуация. Долгая, скрытная, но эвакуация. Надо было спасать страну, да и самим как-то устраиваться в новых для них условиях. В конце концов, у многих были семьи, которые надо было кормить. Да, накопленного жирка от сделок с сайхетами хватит на какое-то время, первоначальный капитал будет пущен в дело, но на всё это требуется время и силы.
А потому все просто постарались забыть о странном тоннеле в Уральских горах, который имел вход, но не имел выхода. Никаких упоминаний о железнодорожной ветке, ведущей к тоннелю – часть путей вообще разобрали. Никаких данных в архивах – благо компьютеров, подключённых к всемирной сети, тогда не было. Бумаги просто исчезли. А потом исчезли и те, кто знал про бумаги, растворились в новой постсоветской реальности.
Для тех, кто эвакуировался всё, что происходило с ними по эту сторону границы, показалось сном, о котором, как и рассчитывали, лучше никому было не рассказывать. А потом лихие девяностые доделали своё дело. И вот уже сверхсекретный объект, врата в чужой мир, всеми заброшен и забыт. Запечатан. Войти
