Плетеная сказка - Антон Чернов
— Про него, подлючего, — подтвердил я. — Он, кстати, отличаеся от того, с которым мы сталкивались. Более… приземлён, что ли… В общем, тот дух — слабее и никогда не был в материи, судя по моим ощущениям, — окончательно сформулировал я. — А это — нечистик, чувствуете?
— Кажется, понимаю, о чём вы, господин Кащей. Дерево?
— Да, дерево, — кивнул я. — Вы никаких деревьев не обижали? — задал я довольно дурацкий, но по сути вопрос.
Бедолаги на меня вызверзились злобно, какие-то они агрессивные больно для бедолаг, посетовал я. И ведь транквилизатором психов не приголубишь — заснут и сдохнут, паразиты такие.
— Издеваетесь?! — взорвалась одна из женщин.
— Пока — нет, — честно ответил я. — На данный момент я вас спрашиваю: в этом путешествии наносили ли вы вред какому-нибудь дереву или лесу… ну чему-то растительному, в общем?
— Мы не идиоты, лешего раздражать! — злобно огрызнулся один из мужиков.
— А убивает вас боровуха из злобности, в материю не имея возможности воплотиться, — ехидно высказала Зелёнка.
В ответ на это начался скандал с матюгами между бедолагами. В плане «какой пидорас или пидорасиха ТАК накосячила». Ильич аж прикрыл глаз, с отрешённой мордой смотря в монокль. И странный монокль, спросить надо, решил я. Ну а пока караванные определяли, кто и в какой степени казёл, поинтересовался у Зелёнки, потому как никаких «борових» знамом не знал.
— Боровиха?
— Женская вариация борового. Вроде бы и лешачихи бывают, но не встречала, просто данные есть. Не только в смысле жёны Лешего, а именно самостоятельная нечисть места.
— Равноправие, — хмыкнул я, на что Ленка покивала. — А разница какая? — заинтересовался я.
— Только в плане того, с кем спят, — пожала Ленка плечами.
Потому как Леший — нечистик «по площади», у него под началом бывают огромные угодья. Почему у кого-то больше, у кого-то меньше — только теории мудрил. Но я просто Мудрый, так что считал, что тут вопрос «договороспособности и управления». Ну у меня и пухлый Леший знакомый был, вполне подтверждающий мои мудрые мысли. Ну не вытягивал Лешак больше квадрата тридцать на тридцать «своими силами». В них он мог быть сатрапом и самодуром, но от него нечистики-подчинённые просто убегут. А вот «правильно замотивировавший» орду кикимор и шишиг пухлик контролил «рукав» леса почти на три сотни километров.
А вот боровые и рощевые — это не площадные, а конкретные духи конкретного места. Бора или, соответственно, рощи. Боры разные бывают, но на один, непременно с хвойными деревьями и относительно сухой почвой — свой боровой. Один.
Ну а рощевые совсем понятно. Роща, отделённая от лесного массива. Насколько я знал — часто «своеволят», не желают под Лешего идти.
И вот, выходит, если разницы между боровым и боровухой нет, эти, чтоб их, деятели сотворили что-то, что боровуха лишена возможности воплотится в материю. Ипанутся, слов нет.
— Они что, бор нахрен спалили? — надумав эти мудрые мысли предположил я.
— Не думаю, их бы Леший не выпустил, — тоже озадаченно выдала Зелёнка. — И Кащей, а ты смерть от духа чуешь?
— Ну естественно, она уже убивала… хотя, — задумался я. — Ничего не понимаю, — констатировал я. — Ильич, вы нежить от духа чуете?
— От борового нечистика? — хмыкнул безопасник, скептично морду исказив, но вчувствовался. — Странно, вы правы, — растерянно констатировал он.
— То что я прав — не странно, — уточнил я. — Но хрень какая-то, безблагодатная. Эй, угнетатели живой природы! — рявкнул я на перешедших в рукопашную караванных. — Вы как бор умудрились похерить? Ну для истории интересно, — уточнил я.
На что ответом были выпученые буркалы, офигивание всеобщее и вообще. Стали мы разбираться, и выяснилась такая фигня. Никаких боров караван не изводил, самым вопиющим образом. А извели они одинокую, обгорелую и вроде как мёртвую сосну.
Провели мы с картой, Зелёнкой и Ильичом разбор полётов. И выяснилась такая пироговина.
В, как ни удивительно, сосновом бору была какая-то военная база. Что за база — ракетная, стройбатовская или ещё какая — непонятно. Но ракетой по ней йопнули, факт.
Бор «немножко» погорел, повыдирался, но в целом — был. И, очевидно, завелась там боровуха, как и положено. Но вот уже летом уже подрастающий бор сгорел нахрен. Причины неизвестны, но вообще нихрена не росло на пожарище. Видно в базе какая-то пакость была, или сама рванула, или выжившие какие (а быть им никто не запрещал) кукухой прохудились и выпустили фигню.
Ну я так подумал, а ни Зелёнка, ни Ильич аргументов против не нашли. Значит, я прав, да.
Так вот, судя по всему, на обочине дороги оставалась последняя сосна бора. Подгоревшая, высыхающая и умирающая, но последнее место материальной привязки боровухи. За которое та цеплялась, что, в общем, типично для духов места. Видно, прогорел бор душевно, ни шишек, ничего такого не осталось, а то бы не торчала в почти мёртвом дереве.
И вот деятели, которые сейчас фингалами друг другу понаставленными сверкают… Да в общем, не виноваты ни в чём, если по уму. Ну дерево, сухое, обгорелое, на обочине. Самые злостные Лешаки на такое не буянят. По злостному и мерзкому характеру — да, докапываются до человеков. Но за сушнину — нет.
Спилили, в общем, развели костерок, переночевали. И принялись страдать хреновым сном до смерти.
— Не понимаю две вещи, — протянул Ильич. — Почему в том же Быстром не определили?
— А вы, Антон Ильич, понимаете, что вы сейчас в обществе, — приосанилась Зелёнка, и даже я, на неё глядючи, приосанился и корону выпустил, — одного из сильнейших металюдей Конфедерации? И сами вы — в первой тройке. Ну и я, — скромно потупилась Зелёнка.
— Ваши таланты в сетевом оперировании, Елена, широко известны, — хамски, но в целом — приятно отвешивал упырюга комплименты моей Зелёнке. — Да, не учёл, — признал он. — И судя по всему — шаман в случае с данной нечистью не поможет, — протянул он.
— Угу, тут только силой на силу, — констатировал я свои ощущения. — Эта боровуха, для небывальщины — в своём праве. Не удивлюсь, если она не развеивается за счёт небывальщины. Вроде как время и силы на месть, — протянул я.
— Концептуальное правило? — протянул Ильич, на что я кивнул. — Неприятно.
— Не думаю, что она доставит много проблем. Боровая, всё же — дух места. Сколько бы в неё, сколь бы угодно концептуальное, небывальщина сил не вливала — места духа нет.
— А силы и облик — граничное условие существования именно конкретного нечистика «боровуха», — констатировала Зелёнка. — Видимо, поэтому аритмии, общий упадок сил. Она просто не может ничего сделать с людьми по-другому.
— Видимо так, — констатировал Ильич. — Вот только
