Лестница к Звездам - Михаил Француз
А транспорты шли, шли и шли…
Император прочно засел за комплексом связи корабля, постоянно проводя какие-то совещания с Министрами, командующими группировок, советниками, главами служб. Записывал обращения к гражданам Империи, записывал обращения для мировой общественности. Проводил переговоры с лидерами других государств.
Он был занят. Он занимался делом. Может быть, реальным, может быть ерундой — Анастасия недостаточно компетентна, чтобы это понять. Но он был занят.
Леонид… тоже был чем-то занят. Вроде бы он должен был шерстить Даркнет, в поисках того места, где хранятся заброшенные два года назад данные исследований Говоркова. Но, что-то то, что он делал, не сильно было на это похоже. Он установил голову «Говоруна» в какое-то устройство, долго возился с настройками, что-то подправлял, что-то правил. Потом сам уселся в то странное и страшноватое кресло, которое так бросилось в глаза Насте при первом посещении лаборатории, и сидел в нём, надев компьютерные очки, почти не шевелясь. На аппаратах мигали какие-то лампочки, на открытых и подключенных ноутбуках менялись какие-то графики. А Леонид сидел. У головы Говоркова был отключен голосовой модуль и поток воздуха, что подавался через толстую трубку в трохею и проходя через остатки голосовых связок, позволял производить какие-то звуки, что усиливались и интерпретировались в дальнейшем голосовым модулем. Теперь голова была нема, и не могла даже плеваться. Только кривлялась и страшно вращала глазами.
Лена… Да, на корабле был ещё один человек — Елена Васильевна Гонцова. «Гончая»… капитан СИБ, в отставке (какая-то подозрительная концентрация капитанов образовалась на этом корабле: плюнуть некуда — в капитана попадёшь). Герой Империи. Считающаяся мертвой.
Да уж, корабль оправдывал своё название: «Авте Лайф», или, по-русски «Тот Свет». Три человека, и три из трёх официально мертвые. А один, десятилетний — официально вообще не рождался, как поделилась с Настей Гонцова.
Тот самый Вася, который полетел на планету на угнанном истребителе, оказывается, появился на свет прямо на этом корабле. В той самой лаборатории, которая, на тот момент была переоборудована Леонидом под родильное отделение. Рождён. Но официально это обстоятельство никак не оформлялось. Нет у Васи настоящего свидетельства о рождении, как и настоящего гражданства. Но для его родителей, как и для него самого, это не более, чем забавный казус. Ведь, Леонид в любое время может сделать на них на всех совершенно любые наборы документов, которые пройдут любую проверку по любой официальной службе. И каждый раз новые.
Семья невидимок.
Лена… на момент прибытия Императора, спала в их с Леонидом спальне. Отсыпалась после длительного пилотирования корабля. Оказывается, трансляция обращения Императора застала их где-то довольно далеко от этой планеты. И, чтобы успеть на так громко назначенную встречу, пришлось сильно постараться.
А ведь эта Лена Гонцова — та самая Лена, о которой ей десять лет назад рассказывал Леонид на «Лотосе». Рассказывал, что она утонула в озере Нево, под Новопитером. Изображал из себя убитого горем… Врал.
Анастасия Константиновна не знала, как относиться к Леониду. Тот образ, что раньше был у неё в голове, всё, что она знала о своём ученике… всё оказалось ложью. Он постоянно её обманывал. Что во время обучения пилотированию, изображая «антиталант» в управлении истребителем, что позже, на станции, рассказывая слезливую историю о смерти любимой, что в последовавшем «учебном» бою… Хотя, нет. Вот в том самом бою, как раз, Леонид был честен. Единственный раз он был самим собой: упивающимся полётами Асом, наслаждающейся боем машиной убийства… для которой и крейсер не противник.
И, чего уж греха таить, Анастасия не отказалась бы ещё раз «потанцевать» с ним в космосе. Не было у неё за прошедшие десять лет противников или партнёров, что хоть близко стояли к такому уровню.
Тот бой, десять лет назад… теперь-то можно себе признаться, что настолько ярких эмоций, она не получала больше нигде и никогда. Что даже секс и близко не мог сравниться с тем боем… Сколько раз он ей снился. Сколько раз она просыпалась с дико бьющимся сердцем и диким разочарованием, что это всего лишь сон. И таким же стыдом, потому, что он тогда умер, и плохо думать о том дне иначе, как о дне его смерти…
И вот он, оказывается, жив. И смерть была ложью. Всё было ложь. Всё, кроме того боя. Кроме тех эмоций…
И как же теперь у неё чесались руки — повторить. Отыграться. Взять реванш. Показать, что она не в пустую провела эти десять лет, что она выросла над собой. Показать всё, что она может выжать из своей машины!
Однако, сейчас это было не ко времени. Прямо сейчас разворачивалась трагедия, равных которой не было уже века. Двести десять миллионов погибших!!! И сорок миллионов тех, кого надо спасти. И их спасают. Стараются, спешат, рвут жилы, рискуют своими жизнями… А она просто сидит и ждёт. Ничего не делает.
Даже Лена, которая, вроде бы, по началу, сидела с ней, разговаривала, общалась… ушла на кухню готовить мужчинам обед, а то они сами точно не вспомнят о нём за процессом «спасения мира».
Настя хотела было пойти помочь, да стоило заглянуть в пищеблок, чтобы понять: там и одной-то тесно. Всё же это космический корабль, а не квартира. Место здесь роскошь.
— И как же ты? Каждый раз в такой тесноте? — спросила тогда Анастасия.
— Так мы же не живём на корабле, — пожала плечами Лена. — Да и приготовление пищи… не самое частое наше занятие.
— Почему? — уточнила Настя. — Ведь «любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда».
— Лёня… не умеет готовить совершенно. Он не способен даже бутербродов себе порезать. То, что у него получается… это ужас. Это есть невозможно. Он может «на коленке», в диких джунглях, смешать и изготовить сложнейший пятиэтапный девятикомпонентный паралитический яд, который будет работать. Может на обычной кухне «сварить» взрывчатку промышленного качества, не говоря уж о том, какие сложные составы он синтезирует в своей лаборатории, но при попытке приготовить что-то съедобное… получается сложный многокомпонентный яд. Или такая бурда, что лучше бы был яд, — тяжело вздохнула Лена, видимо, что-то такое вспомнив.
— Но как же он дожил-то
