Дмитрий Бондарь - Ничего личного
Он подошел к книжной полке, достал какую‑то книжку и раскрыв ее, высыпал на стол ворох купюр. Среди денег там появлялись какие‑то непохожие на рубли бумажки.
— Что это такое?
— Чеки Внешторгбанка, — ответил Изотов, собирая их в кучку. — Когда получил их для покупок в "Березке", подумал — зачем сейчас приобретать что‑то, если лет через пять товар будет поновее, да поинтереснее? Вот, отложил.
— В следующем году "Березки" по всей стране закроют. Купите лучше новый телевизор сейчас. — Посоветовал я. — Или холодильник — что там в этих магазинах есть? Скоро ничего не будет. Тратьте все. А то выйдет, что вы зря работали, зарабатывая эти фантики.
— Спасибо, — поблагодарил Изотов. — Вот вам тысяча рублей, потом отдадите при случае.
Мы поговорили еще полчаса и стали собираться — поезд не стал бы нас ждать. Валентин Аркадьевич пригласил заходить на обратном пути. Но и без приглашения мы собирались это сделать.
Закупившись "монгольскими" подарками, мы поехали на площадь трех вокзалов.
Дорога через заснеженную страну на поезде — то еще удовольствие: тыдык–тыдык, тыдык–тыдык, за окном белая пелена, в щели иногда ощутимо дует с улицы, проводник — золотозубый узбек, напихивающий в купе по шесть человек. Впрочем, этого и стоило ожидать от поезда "Москва–Ташкент", на который нас угораздило взять билеты. Мы смогли отстоять свое купе от злобных поползновений хитрозадого хлопкороба — помогли американские документы, но выходить в коридор лишний раз остерегались. Казалось, что весь Узбекистан едет в этом вагоне.
— Интересно, если они все здесь, то кто остался в Ташкенте? — спросил я у покрытой снегом равнины за окном.
Малая родина встретила нас оттепелью — часто капало с крыш, на дорогах машины устроили жуткое месиво из грязи и снега, прямо возле вокзала кто‑то поставил двухметрового снеговика, сейчас перекошенного и лишившегося одной из "рук".
— Ты к маме? — спросил Захар.
Мы не обсудили детальную программу поездки.
— Нет, Захарыч, я пойду навещу свою первую воспитательницу в детском саду! Ну что за вопрос?! Ты же тоже не в кружок авиамоделизма сюда приехал?
— Гы–гы, — ответил Захар и побежал к подходящему автобусу N22. — До вечера, Серый!
А мне от вокзала было и пешком недалеко идти. Только двадцать восьмого декабря 1987 года на тротуарах было очень грязно и скользко. Но я радовался даже этой возможности испачкать ноги.
Конечно, мамы не было дома — зачем ей быть дома в понедельник? Но запасной ключ всегда хранился у бабы Вали — соседки.
После недолгого допроса перед закрытой дверью: "А кто там? А к кому? А Сережи нет уже давно! Ты — Сережа? Не морочь мне голову, иди отсюда!", она все же решилась выглянуть из квартиры, и я едва успел ее подхватить — впечатлительная бабуся лишилась чувств–с, упала в обморок, сомлела — и все это она сделала сразу. Я всегда говорил матери, что не стоит сильно полагаться на соседку: она из тех людей, для которых даже укус комара — событие вселенского масштаба. А закипевший чайник бабка была готова обсуждать неделю. Со всякими подробностями, которые нормальный человек и не заметит: "вот и когда огонь‑то газовый зажегся, я услышала как мусорная машина приехала. Думаю — не Степка ли это? Ан нет, Степка‑то на автобусе ездит! Али может, перевели на мусорку? Вот и думаю — Степка или не Степка? Даже Марьванне позвонила — в окно‑то выглянуть боязно. Мы со Степкой прошлый раз так полаялись! Что ты! Прибить меня, старую, обещал. И здесь вдруг… как мой чайник закипит!!!!!!!!" Вот этот баб Валино "чайник закипел" я и приклеил к подобным людям — излишне эмоционально переживающим мелочи.
— Ой, и правда — Сережа! — закудахтала баба Валя, когда пришла в себя.
Получить ключ мне стоило больших усилий, и, обуваясь захлопывая за собой входную дверь ее квартиры, я услышал:
— Аллё, Марьвана? Здравствуйте, Марьванна! А у нас‑то представляете какое случилось только что? Сережка приехал! Да нет, не Степкин, Степкин сам еще не ездит! Соседки моей Фроловой Таньки Сережка, который в Монголии был четыре года…
Дальше я не дослушал, захлопнул дверь, но был стопроцентно уверен, что о моем приезде очень скоро будет знать весь наш миллионный город.
В доме ничего не изменилось; тот же телевизор, та же кухня, те же диваны. Книги в одном шкафу и обязательный хрусталь — сокровище любой советской хозяйки — в соседнем; все было то же самое. Авиамодельки на моем шифоньере аккуратно протерты от пыли — только в паре мест отклеились и оборвались наклейки. Даже пиджак все еще висел на спинке стула — наверное, так мама хранила память…
Я как будто провалился в прошлое. За плечами было почти четыре года, а здесь время застыло в далеком восемьдесят четвертом — беззаботном, веселом, молодом.
Ностальгия мучила меня около получаса, потом отпустило.
Я позавтракал, немного разорив мамин холодильник. Захар обещал заглянуть вечером и до того времени делать было совершенно нечего. Разве только прогуляться по местам былой "боевой славы"?
Ноги занесли меня сначала в кинотеатр имени Маяковского, где шли три фильма: отечественная "Танцплощадка" с Дворжецким и Яковлевой, судя по названию — редкая муть на псевдосоциальную тему, французские "Папаши" с кудрявым Ришаром и какая‑то индийская веселая бодяга вроде "Зиты и Гиты". Рядом висела афишка с репертуаром видеосалона, расположившимся в подвале кинотеатра. Здесь, напротив, выбор был велик: очередной гонконговский "Железный кулак, убивающий насмерть всех", вернее даже три "железных кулака", но с разными названиями. Хмурый Чарльз Бронсон крушил челюсти уличному отрепью в третьей "Жажде смерти", знойная итальянка наставляла мужу рога в "Скандальной Джильде". Майкл Дудикофф наказывал негодяев в "Американском ниндзе-2", Луи Сефер морочил голову харизматичному Рурку в "Сердце ангела". И на десерт предлагалось насладиться "Садом камней" — самым свежим фильмом от Копполы.
У входа в видеосалон торчали несколько подростков, время от времени изображавших что‑то из арсенала китайских боксеров — всех этих Джеки Ченов, Брюсов Ли. Вернее, им казалось, что они это изображают. По–моему, выглядело все коряво и смешно.
Я брел по знакомым с детства тротуарам — мимо того самого Завода технического углерода, мимо магазина, в котором продавали вкусное пиво "Бархатное"… Город был узнаваемым, родным и при этом совершенно чужим. Я остановился под светофором, и, пока горел красный, принялся разглядывать улицу, украсившуюся несколькими новыми вывесками и киосками.
— Сергей? — женский голос с нотками сомнения окликнул меня на перекрестке. — Фролов?
Я оглянулся — на середине пешеходного перехода стояла Нюрка Стрельцова. Похожая на ту, что я помнил и не похожая одновременно. Ее стрижка стала короче и кончики светлого каре выглядывали из‑под кокетливой шапочки из меха неведомого зверя, на лице появилась косметика, а на плечах устроилось импортное пальто в крупную зеленую клетку — отечественный Легпром удавился бы, но такой "попугайской" расцветки в продажу не допустил бы никогда. Да и сама прежняя Нюрка предпочла бы что‑нибудь попроще.
— Привет, Ань. А я вот… приехал.
Она быстрым шагом вернулась на мою сторону дороги:
— Ты откуда?
Она действительно сильно изменилась — в ней ничего не осталось от той комсомолки–активистки, какую я знал прежде. Только лишь тот же тонкий нос, навечно удивленные чем‑то глаза, да круглые щеки.
— Из Монголии. Помогал братскому народу строить горно–обогатительный комбинат. Вернулся вот.
— А я смотрю: ты это или не ты? Пока красный горел — все присматривалась, а ты головой по сторонам вертишь, никак не понять. Только когда близко подошла — поняла, что это ты, Фролов.
— Ты всегда была глазастая, Ань.
— Пошли в кооперативное кафе? "Серебряный рог", а? Здесь недалеко, полквартала. Посидим, кофе выпьем, расскажешь, где был, что видел?
Я внимательно посмотрел на нее, и кажется, ей на самом деле было это интересно. Времени у меня было навалом и можно было часок–другой потратить на воспоминания.
— Веди меня, я все забыл уже. Четыре года прошло. Не узнаю города.
Она подхватила меня под руку и повела в обещанную кофейню. Оказавшуюся отремонтированной столовкой N6, в которой раньше кормили неплохим борщом. А теперь варили отвратный кофе из пережженных зерен — совсем не в Starbuсks закупался хозяин заведения. Но Нюрка была рада и мерзкому пойлу и стограммовой порции фруктового мороженного.
— Как вы тут живете? — успел я спросить, пока она не обрушила на меня свое любопытство.
— У–у-у! У нас такие здесь дела! Помнишь Леньку из комитета комсомола? Он кооператив открыл: джинсы варит, значки всякие с музыкантами или актерами делает! Капиталистом заделался. А этот, болтун Сашка Дынькин, у вас в группе учился — помнишь?
