Андрей Дьяков - К свету
«…произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь;
И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои;
И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих;
И цари земные и вельможи, и богатые и тысяченачальники и сильные, и всякий раб и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор…»
Дальше было не разобрать. Как ни вглядывался мальчик в шершавую поверхность стены, пытаясь узнать что-то еще о тех ужасных днях Катастрофы, большего храм ему не открыл. Глеб не раз пробовал расспрашивать старого Палыча о том, как случилось ЭТО. Палыч всегда отмалчивался и лишь однажды выдавил из себя несколько скупых фраз о реве сирен, криках, панике, толчее при эвакуации, голоде и лишениях первых месяцев под землей… Вспоминать, а тем более говорить об этом всегда было как-то… неудобно что ли… Неуместно… Стыдно… Стыдно из-за тех, кто своими распрями и амбициями довел мир до Катастрофы, и тех, кто, поддавшись панике, по головам других лез в спасительное лоно метрополитена.
В этот момент Таран окрикнул ученика. Глеб, прыгая через две ступеньки, поднялся к сталкерам. У мальчика дух захватило от ошеломительного вида, открывшегося с верхотуры. Разглядывая панораму покинутого мира, Глеб испытывал двойственные чувства. Восторг от расстилавшегося вокруг бескрайнего пространства и горечь сожаления от вида искрошившихся людских построек. Мальчик не в силах был понять, насколько разрушительной должна быть ненависть людская, чтобы безрассудно принести в жертву все живое — природу… воду… землю…
Взглянув в другую сторону, Глеб обомлел. Точно такое, как в его сне, за деревьями простиралось…
— Море…
— Ну, почти. Финский залив. А вон та полоска земли и есть Кронштадт. — Таран указал рукой вдаль.
Кондор достал бинокль и принялся внимательно изучать далекий берег.
— Ну что там, видно чего?
— Тишь да гладь… Сигналов тоже не наблюдаю.
Глеб полюбовался бликующей водной гладью и прошел по периметру галереи на противоположную сторону. Внизу раскинулось заболоченное озеро. На илистой поверхности булькали пузыри. Белесая дымка испарений, поднимаясь с воды, обволакивала два островка, заросших кустарником. Присмотревшись, мальчик заметил там какое-то движение и позвал наставника.
«Люди!» — решил Глеб. — «Вот на Московской удивятся, когда узнают, что именно я…»
— Опа. — Бывалому сталкеру хватило одного взгляда в прицел винтовки. — Старые знакомые. Ольгин пруд облюбовали.
Подбежал Кондор. Глянул в бинокль и выругался. Глеб, сгорая от любопытства, бесцеремонно выдернул аппарат из его рук и приник к окулярам. В прибрежной растительности мелькали серые головы волколаков. На мгновение Глебу показалось, что одна из морд уставилась прямо на него. Мутант задрал голову вверх и протяжно завыл. Среди кустов зашевелились горбатые широкие спины его сородичей. В какой-то момент вся эта серая масса стронулась с места и двинулась к мостику, соединявшему острова.
— Что делать, сталкер? Ждать? Прятаться? — Зачастил Кондор, наблюдая за тем, как волколаки тягучими скачками несутся по второму острову. Самые резвые из тварей уже выскочили на мост, соединявший острова с берегом.
— Тикать надо…
Они слетели по ступеням, перепугав остальных бойцов. Сталкеры похватали с асфальта оружие и побежали прочь.
* * *Мерный стук тяжелых ботинок по мостовой привычно ласкал слух. Сопревшая под резиной противогазов кожа неприятно зудела.
— Все бегаем и бегаем, как сайгаки… — Подал голос Дым. — Шмальнули бы чуток по собачкам, и вся недолга.
— Бельгийца тебе мало, Гена? Не наигрался еще в войнушку? — Окрысился командир. — Живее, живее, девочки!
— В парк! — Рявкнул Таран.
Дым, не останавливаясь, на полном ходу врезался в кованые ворота. Створки, жалобно звякнув, распахнулись настежь. Одна из них, не устояв перед натиском мутанта, слетела с петель. Пролетев по верхнему парку, сталкеры обогнули руины дворца и спустились вдоль широких ступеней Большого каскада. Погони пока не было.
Внизу Глеб увидел статую — голый мускулистый человек врукопашную боролся с диковинной тварью.
— Это кто? — Не удержался от вопроса мальчик.
— Самсон.
— Он тоже сталкер?
— Еще какой! — Поддакнул Ксива. — Только «химзу» не носил. Принципиально.
Угрюмые бойцы не отреагировали на шутку. Слишком свежо еще было воспоминание о гибели товарища. Лишь брат Ишкарий, не удержавшись, глупо захихикал. Только смех его как-то быстро сошел на «нет», когда отряд приблизился к статуе. Иссохший бассейн, окружавший скульптуру, доверху был заполнен человеческими останками. Потемневшие от времени и пыли кости с налипшими на них обрывками истлевшей одежды… Жуткие оскалы черепов…
— Твою ж налево. Это как надо жизнь ненавидеть, чтоб такое вот… — Губы Шамана дрожали.
Мальчику доводилось видеть трупы. Однажды он даже видел человеческий скелет. Год назад один чудик с Московской, изрядно набравшись, уснул в сбойке недалеко от станции. Его нашли через пару дней. Вернее кости, начисто обглоданные крысами…
Но чтоб вот так… Что должно было произойти в сознании людей, в одночасье превратившихся в… Таран называл таких «выродками».
— Почему люди делали это? Почему убивали друг друга? — Мальчик обратился к подошедшему наставнику. — Неужели везде только смерть и разруха?
— На этот вопрос я тебе не отвечу, Глеб. И никто тебе не ответит.
— Но я должен знать! Я обязательно должен…
— Тогда найди ответ сам.
— Но где мне искать? Как? — Глеб взволнованно смотрел на наставника.
— Неважно как. Если решил что-то сделать — сделай первый шаг. И не бойся сделать следующий. Бойся бездействия. Наметь цель и выкинь из головы остальное.
Слова сталкера затронули в душе мальчика потаенные струны. Теперь он отчетливо осознал, чего желает больше всего. Он будет искать уцелевшую землю, пока у него будут силы.
— Спасибо… — Глеб смотрел Тарану прямо в глаза.
— За что? — Немного иронично спросил наставник.
— За то, что выбрали меня…
— Ты либо дурак, парень, либо действительно начал кое-что понимать. — Сталкер отвернулся от ученика, обращаясь к Кондору. — Опасно торчать здесь. Двигать надо.
Кондор кивнул.
— Ну чего встали, бойцы! У вас свои черепушки есть! Тронулись!
* * *И снова марш-бросок. Следуя за проводником, отряд уходил все дальше и дальше, пробиваясь через прибрежные джунгли и обходя очаги радиации.
— Это Нижняя дорога. — Таран на ходу показывал Кондору карту. — Дальше мимо очистных проскочим, и на Ораниенбаумское шоссе. Вот здесь к берегу свернем. А там — всего метров пятьсот до «Раската».
Глеб услышал еще одно незнакомое слово и мысленно сделал себе пометку. Судя по всему, сегодняшний переход подходил к концу. Подумав о привале, Глеб вдруг осознал, как вымотался за день. Мальчик бежал, желая только одного — чтоб никто больше не встал у них на пути.
Природа внешнего мира, похоже, решила дать незваным гостям передышку. Отряд беспрепятственно проскочил по намеченному маршруту. Из-за крон корявых деревьев показалась макушка высокой железной башни. Чем ближе путники подходили к берегу Финского залива, тем массивней и внушительнее становился красно-серый железный столп загадочной конструкции. В верхней части вышка расширялась. Цилиндрическое утолщение по всему периметру опоясывали обзорные окна. У основания башни на железе стены отчетливо выделялись глубокие параллельные борозды — автограф неведомого хищника.
— Что за вышка? — спросил Окунь проводника.
— «Раскат». Центр управления движением судов. Если где и сохранилось радиолокационное оборудование, то только там. Стоит попробовать прощупать эфир.
— Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, — Таран кинул быстрый взгляд на Глеба, — что, возможно, уже сейчас удастся получить некоторые ответы.
Глава 8
Раскат
Надежда — странное чувство. Эдакий антипод здравого смысла. Порой она является неким стимулом, источником дополнительных сил, а иногда просто мешает трезво взглянуть на суть вещей. Мы пользуемся ей, чтобы оправдать необдуманные поступки, и гоним прочь, когда она может стать решающим аргументом в принятии серьезного решения. Можно здраво оценить призрачные шансы определенного события, но не переставать надеяться. А можно, к примеру, потерять надежду на что-либо, сдаться, но лишь для того, чтобы мгновением спустя это самое «что-либо» обрести. Почему мы надеемся? И почему для одних потеря надежды приводит к отчаянию, а для других это всего лишь путь к прозрению? Влияет ли сила нашей надежды на вероятность того, что эта самая надежда оправдается? Слишком много вопросов. Слишком обширен предмет спора. Одно можно сказать точно: надежда — странное чувство.
