Александра Гардт - Эпоха лишних смыслов
– Ты безнадежен. То, что написано в учебнике.
– Эту филькину грамоту, основанную на «Трех дня Кондора»?
– Гера, ты смотрел «Три дня Кондора»?
– Оливин, ты слышала такое название? – Туров вдруг как-то счастливо и по-дурацки улыбнулся, отчего в моем сердце лопнула струна, но я сделала вид, что все в порядке.
– Все тут учились в приличных вузах.
– Кроме Гамова. – Туров рассмеялся, чем совсем меня поразил. – Но к делу. Модель покупается на теории заговора и то, что мы ищем в книгах опасные идеи, послания марсиан и шифровки американцев американскому Штирлицу?
– Слушал, развесив уши.
– Слушал? – Чувствительная сволочь, Туров мгновенно напрягся.
И отчего-то слишком сильно. Луч за окном нанизал на себя еще пару смыслов.
– Герман, дай-ка мне пройти.
– Оливин, ты бросила Лешу?
Я дернула плечом, и алебастровый Туров впервые на моей памяти стал слегка синим. Я сделала два шага по направлению к нашему кабинету. Он схватил меня за плечи.
– Рита беременна.
Я все-таки успела пройти достаточно далеко, чтобы по касательной, диагонали диагоналей, увидеть растерянного, но счастливого Гамова, сидящего за столом и смотрящего в окно, на чертов луч солнца.
Коробки схлопнулись со страшным стуком. Мир рухнул, коллапсируя и задыхаясь на коленях, дурацкий новый мир. Я дошла до самой первой ступени золотого ада, притворявшегося раем небесным, и вот ирония, она оказалась и последней, самая большая коробка совпала по размеру с самой маленькой, вмещая холодную звездную пустоту.
Ба-бах! Отец приводит меня в гостиную, где уже сидит мать, и говорит, коротко и сухо, чтобы и меня настроить на деловой лад, что, раз уж я через пару месяцев уезжаю в Оксфорд, то можно и объяснить, пора; у него другая семья, и он уходит от нас с мамой, но мы все, конечно, останемся друзьями, и дом останется нам, и прежний денежный доход тоже останется на счетах, просто так получилось.
Только вот я шлю на хер все свое будущее, собираю сумку и улетаю в Москву в тот же вечер. Можешь провалиться, лживый ублюдок.
Ба-бах! Максим, светлый, с золотистыми от лучей глазами, счастливый. Будет отцом.
Я даже не протестую, когда Туров отволакивает меня в свой кабинет и спускает вниз по пожарной лестнице, а сам лезет следом; когда он тащит меня по заснеженным улицам – идиотка-я пришла в куртке из меха рыси, в которой похожа на кошку – а слезы бегут по щекам и замерзают прямо на них же, умирают, убивают, и нет пяти лет, есть только одна большая коробка, внутри которой я – сижу и ничего не могу поделать.
Смешной алебастровый Туров стирает пальцами мои слезы и дотягивает меня до квартиры, ругается на чем свет стоит, швыряет на диван, делает чаю, бьет что-то из посуды, долго смотрит на испорченную белую стену, а потом достает из шкафа бутылку абсента.
– Читатели подарили, Гер. Настоящий. Самый что ни на есть.
– Ничего, детка, ничего. Сейчас еще включим Kasabian – и жизнь наладится.
– Отец впервые говорит о том, что больше не любит маму, я впервые делаю серьезный поступок, Лешка впервые не возвращается после ссоры, Гамов…
– Максим…
– Рита беременна, Гер.
– Я знаю, детка.
– Ты смешон. Картинно – вытаскивать пробку зубами.
– Телефон.
– Да наплевать.
– Пей, детка.
В третий раз «детка» звучит ласково, а не издевательски, и я больше не могу держаться. Мир рушится, разлетается золотыми лучами и китайскими коробками.
Глава 12
– Какая тяжелая, невыносимая жалость, что агент Ноулз уехал, – выдавила я и уставилась в пол.
– Потеря, – поддакнул Гера.
– Молчите оба, – со злостью выплюнул Гамов.
Он стоял возле Арлиновой и, судя по выражению лица, пытался что-то в нас высмотреть.
– Нет уж, Максим, пускай наши подопечные расскажут, где провели два рабочих дня, а мы послушаем.
Я перенесла вес на правую ногу. Дело было дрянь, но остатки алкоголя в нервной системе пока что позволяли относительно свободно ориентироваться в происходящем.
– Мы к вам обращаемся! – почти взвизгнула Арлинова; звук осел где-то у меня в голове.
Я почувствовала, как воздух в комнате сделался твердым и почти зазвенел. Пришло время давать официальное заявление, но, черт возьми, как же мне надоело быть самой сильной, самой умной, самой понимающей и…
– А мы и отвечаем, что не успели с агентом Ноулзом попрощаться.
Я искоса глянула на светло-зеленого Геру, оценивая реплику на твердую единицу, но все же не удержалась, погладила его взглядом – как умела и могла. Из трех людей в этой комнате человеческим существом мне представлялся он один.
– В общем, Туров ни в чем не виноват, поэтому мы сейчас его отпустим, а с вами поговорим с глазу на глаз, – резко сказала я.
Сразу стало полегче.
Арлинова изумленно подняла свои тщательно нарисованные брови, Гамов, наоборот, нахмурился. Я пожала плечами в ответ. Неважно, чем все это закончится, важно – вытащить Геру из передряги.
– Как всегда, – внезапно выступил он. – Как всегда, Оливинская хочет захапать всю славу себе.
Гамов открыл рот, будто собирался что-то сказать, и покачал головой. Злился, значит, очень сильно. Пожалуй, недолго такими темпами и из отдела вылететь. Впрочем, что мне теперь здесь делать. Я вернулась к последней мысли, проанализировала ее и захотела врезаться с разбегу головой в стену. Отличное мышление, просто на высоте.
– Перестаньте тянуть кота за хвост! – крикнула Арлинова и изо всех сил хлопнула рукой по столу.
Я машинально отскочила в сторону, уволакивая за собой Турова, и лишь мгновение спустя поняла краешком едва мерцающего, издыхающего сознания, что это был не выстрел.
– Можно видеть, чем мы занимались эти два дня, – претенциозно проговорил Гера.
Мне оставалось только слушать и пытаться разобраться в себе.
– Вы издеваетесь, что ли? – Ноздри Гамова раздулись, и это было последнее предупреждение.
– Никак нет, – отрапортовал Гера, кладя руку мне на плечо. – Мы с госпожой Оливинской закрывали нео-нуар рукопись, предварительно пообщавшись с автором. Автор был мучим сомнениями, не удалить ли ее с «Самиздата», поэтому мы сначала с ним поговорили, а потом пошли закрывать, когда он отказался.
От такой бессовестной лжи у меня едва челюсть не отвисла. Впрочем, мышцы лица чувствовали себя очень странно, поэтому я осталась при прежней мине.
– Да-а-а-а, – протянул Гамов. – Я-то думал, мы взрослые люди. Сделали глупость – признаемся, получим выговор, а тут, похоже, увольнениями попахивает, а, Микаэла Витальевна?
Та сняла очки и положила их на стол, задумчиво глядя на меня.
– В самом деле! – негодующе воскликнул Туров – и был таков, вынесся из кабинета на всех парах.
Я поправила волосы и про себя решила, что лучше молчать. Гера что-то затевал, и мешать ему было бы совсем глупо и непорядочно.
– Закрывали, значит? – язвительно поинтересовался Гамов.
– Так точно, – бодро отозвалась я.
Гера пролетел мимо меня и бросил на стол Арлиновой толстенную пачку листов.
– «Король света», пожалуйста. По состоянию на вчерашний день – закрыт. Можете проверить по списку – я не повторный вам подсовываю.
Голова отказала мне совсем. Я покрутила варианты, пока Гамов и Арлинова вертели распечатку так и сяк и смотрели что-то в компьютере, и пришла к выводу, что Гера, видимо, бросил на растерзание собственный роман.
– Действительно нет и действительно закрыт. – Арлинова недовольно поджала губы. – Может, объяснитесь поподробнее, что случилось?
– И желательно Оливинская пусть рассказывает, Германа мы наслушались.
Чертов Гамов, на мякине не проведешь.
– А у вас тут планерка, я гляжу!
В комнате внезапно нарисовался светловолосый мужчина, и я отступила на пару шагов влево, поближе к Гере.
– Степан? Заходи, заходи, какими судьбами?
Арлинова мгновенно поменяла и выражение лица, и позу.
– Заскочил буквально на секунду, целую руки!
Тип подбежал к столу и на самом деле сделал то, о чем говорил. Потом резко развернулся, окинул меня оценивающим взглядом, хлопнул себя по лбу и подошел к Гамову для рукопожатия.
Я бросила взгляд на Геру. Того, судя по всему, трясло от злости, и я осторожно коснулась его запястья.
– Как я рад, как я несказанно рад! – Блондин обернулся кругом, и до меня наконец-то дошло.
– Степа, – сказала я, приподняв левую бровь.
– Госпожа Оливинская, ваша красота может сравниться только… Только… А, черт, хотел сказать с «проницательностью», но тут это не к месту. Да и «красота», впрочем, тоже.
– Пасть закрой, – тихо проговорил Гера, и я на мгновение изумилась тому, что еще неделю назад ненавидела его всеми фибрами своей души.
– Ну-ну. – Я успокаивающе погладила его по предплечью. – Ты на каждое уличное хамло злиться будешь?
– Зачем пожаловал? – Голос Гамова был словно из стали отлит.
– Вот, собственно, и за этим, Максим, вот, собственно, и за этим. Посмотреть на твою Оливинскую, себя показать.
