Виктор Точинов - Великая степь
Странный авто– и верблюдовладелец не соврал и действительно занялся в Девятке самой банальной выездной торговлей. Привоз был закрыт, и он расположился на «пятачке» — там, где в старые времена (не совсем старые, а когда гайки уже поослабли) предлагали свои дешевые фрукты-овощи допущенные в городок жители окрестных селений. Тогда тут выстраивались в ряд машины с поднятыми багажниками — сейчас «четверка» оказалась одна. Верблюды рядом, на пустыре, меланхолично уплетали какую-то растительность — даже на вид несъедобную.
Скоро у импровизированной торговой точки зароился народ.
Товары были самые разные! Меха — лиса, барсук, волк, корсак; вроде и не сезон, однако покупали — просил торговец недорого, да и память о минувшей зиме весьма способствовала распродаже. Мука — грубого помола, из проса пополам с мелкой здешней пшеницей. И стоила немало, но разобрали ее в первую очередь — получаемые на хлебные талоны буханки весили все меньше, а примесей в них появлялось все больше… Продавал гость из степи и кое-что еще, ранее заказанное — без лишних слов люди расплачивались и, не вскрывая, уносили какие-то свертки.
Расплата шла в разной валюте. Рубли и доллары — по мизерному курсу, «баранки» (талоны на баранов), реже «лиры» (талоны на спирт). Продавец без всякого калькулятора лихо переводил баранов в литры и выдавал сдачу засаленными штатовскими президентами. С клиентами он общался на той же мове, образчик коей продемонстрировал на КПП — на пародийном варианте пиджин-русиш. И лишь однажды пресек навязчивую попытку сбить цену заковыристой фразой: «Не кажется ли вам, глубокоуважаемый сэр, что перманентная тенденция к стагнации свободного рынка делает неуместными любые попытки внешней ценорегуляции?» Клиент посрамленно замолк…
Короче, торговля процветала. Правда, недолго. Небольшая, но оживленная толпа покупателей как-то незаметно поредела и рассосалась — за полминуты, не более.
По пятачку шли пятеро. В сферах и брониках, с оружием. Отдел, другим по Девятке так ходить не дозволялось.
Они шли медленно, чем-то неуловимо напоминая рыночных секьюрити, топающих через подопечную территорию вроде и лениво, вроде и бесцельно — но на самом деле прямиком к сжавшемуся и побледневшему торговцу, давненько не оплачивавшему свой покой и безопасность, В данном случае торговец имелся лишь один и не мог даже утешать себя мыслью, что показалось, что это не к нему.
— Ну что, Пак? — поинтересовался старший патруля. — Опять торгуешь? Опять без досмотра? Без разрешения? Собирайся. Прокатимся…
Протестующего и бурно жестикулирующего Пака затолкнули в кунг, словно материализовавшийся из воздуха. Для порядка прошлись прикладом по ребрам — на вид сильно, на деле вскользь, играючи. Один из камуфлированных парней уселся за руль автолавки — и, о чудо! — «четверка» завелась и своим ходом покатила в сторону Отдела…
А в кунге без окон старший патруля обнялся с торговцем-нарушителем, достал и предложил пачку с дефицитнейшими сигаретами, Закуривать Пак не стал.
— Вызывайте Гамаюна, — сказал он напряженным голосом. — Срочно. Дела хреновые…
5
Милена сушила феном роскошные рыжие волосы — и Гамаюн на секунду остановился в дверях, залюбовавшись.
— И что у нас на обед? — спросил он, и Милена поняла по тону, что этот вопрос интересует Гамаюна в самую последнюю очередь. Кем-кем, а гурманом он не был.
— Баранина, сэ-э-эр! — сказала она, подражая дворецкому из известного фильма. — Что желаете? Седло барашка с соусом натюрель? Грудинка фри? Котлеты из баранины? Рагу? Бараний бок, фаршированный перловкой? Но придется подождать, в наличии только рагу…
— Пусть будет рагу… — вздохнул Гамаюн. Гурманом он не был, но за последние месяцы убедился, что меньше баранины любит лишь сайгачину…
— В таком случае советую принять душ — скоро воду отключат. Через двадцать минут все будет готово.
…Через двадцать минут все действительно оказалось готово — но отнюдь не баранье рагу. И не седло, и не грудинка, и не котлеты. И даже не фаршированный опостылевшей перловкой бок…
Милена успела избавиться от камуфляжной формы. (Приходилось носить на работе — и кочевники, и их детки с недавних пор весьма уважали этот цвет и фасон. Лишь шнурованные высокие ботинки были у нее не форменные — от Гуччи.). Надев взамен нечто воздушно-легкое — эротично-легкомысленный вариант спортивного кимоно, распахнутого совершенно по-мужски, Милена атаковала вышедшего из ванной комнаты подполковника приемом, не имеющим аналогов в боевых искусствах. Пожалуй, с некоторой натяжкой его можно было считать удушающим — по крайней мере, дыхание у Гамаюна перехватило надолго. Зря ученики и особенно ученицы узкоглазых сенсеев не практикуют использование губ в своих схватках — очень эффективная тактика…
И тут же, развивая достигнутый успех и не позволяя сопернику опомниться, рыжеволосая боевая искусница перевела схватку в партер… Она проявляла мастерство бойца высшего класса. На победу работали не только руки и ноги — все тело, от самых сокровенных глубин до кончиков ногтей и волос, отдавалось схватке. Гамаюн, потерявший темп, пропустил захват за весьма чувствительную часть тела — и был вынужден сдаться на милость победительницы.
Милена оказалась милостива — но отпустила побежденного из сладкого плена не сразу. За свободу пришлось платить…
А потом все лопнуло и рассыпалось, и слилось вместе вновь, и не стало ни побежденных, ни победителей, не стало ничего — просто в самом сердце Великой Степи двое любили друг друга…
6
Но если честно…
По большому счету, если отбросить все рассуждения о хитросплетениях загадочной женской души, — Милена мужа не любила. Была верной женой и великолепной любовницей — но не любила.
Никто другой, впрочем, ее любви тоже не удостоился. Может, время не пришло. А может, не оказалась к этому способна. Кого может любить клинок, пусть и прекрасный, но выкованный для битвы, для победы, для успеха и славы? Милена была именно такой…
К Гамаюну же ее привел и возле него удерживал извечный женский инстинкт — быть женщиной самого сильного самца в стае. Вожака. И передать его гены детям… Но — не любила.
Может и был прав ее отец, не раз говоривший: «Стоило тебе, Мила, парнем родиться…»
7
Черные метки встречаются не только на страницах пиратских романов. В личных делах офицеров — тоже.
У старшего лейтенанта Сергея Кулая, известного под дружеским прозвищем Пак, такая метка наличествовала (как и у майора Кремера). Правда — по иным причинам. Хотя и Кулай происходил из национального. меньшинства, не являющегося даже титульной нацией союзной республики или автономии — из советских корейцев. Но не происхождение испортило Сергею карьеру.
И в самом деле, прародина Кремера — страна агрессивного блока НАТО, с самой сильной и многочисленной в континентальной Европе армией. А северные корейцы, ведомые своим Любимым Вождем товарищем Ким Ир Сеном, оставались нашими (хоть и себе на уме) друзьями. И армия их, соответственно,— союзницей. Южные же…
Как всем было известно из политинформаций, армия марионеточного Сеульского режима спала и видела, как бы перебежать под знамена идей чучхе, удерживаемая от сего желания лишь штыками американского экспедиционного корпуса. Так что представителем потенциального противника Кулай не считался. Наоборот, заканчивал он то же училище, что и Гамаюн (очень серьезное училище!), и, по всему судя, службе его предстояло проходить незаметно, без открытого ношения формы и наград, в какой-нибудь из стран Юго-Восточной Азии, представляющей интерес для советского Генштаба и богатой выходцами с Корейского полуострова.
Сгубила Сергея Кулая любовь к прекрасному. К искусству. Конкретно — к музыке. В отпуске, в родном Ташкенте, свежеиспеченный лейтенант (и солист курсантского ВИА) принял участие в репетиции команды, организованной друзьями детства. И оказалась там девочка из подпевки, тоже представительница малого народа, законопаченного вождем и учителем в Среднюю Азию — крымских татар. Симпатичная девица. И сразу обратившая на Кулая внимание…
Короче говоря, единение двух представителей новой исторической общности — советского народа — началось сразу после репетиции, прямо на бильярдном столе второразрядного ташкентского ДК. Потом продолжилось…
А чуть позже произошло нечто для советской действительности (если верить политинформациям) нехарактерное — вспышка пережитков национальной розни. Организовали ее два брата прекрасной татарочки совместно с тремя друзьями — вооружившись обрезками водопроводного шланга, залитого на концах свинцом, и повстречав Сергея в пустынном ночном парке. Молодой лейтенант дал вспышке достойный отпор, вспомнив все, чему учили. Ну и…
