Михаил Ахманов - Я – инопланетянин
Не буду описывать наше странствие в подробностях. Мы пролетели над центральной частью континента, где, подобная цветку с четырьмя лепестками, серебрилась поверхность Четырех Морей; миновали равнины Тибанга и Иннискилинга, заросшие древними лесами, среди которых струили воды две гигантские реки и тысяча речек и ручьев помельче; пронеслись над Мулланом, страной хризолитовых озер и скал из черного базальта; полюбовались с высоты на горный край Танари, пересеченный ущельями и темными глубокими каньонами; спустились вниз, в дюжине городов и городков, меняя наши товары: браслеты, ожерелья, стальные ножи и бронзовые резцы на пищу и питье. Пожалуй, термин «товары» неточен, ибо мы не занимались торговлей, а дарили подарки и получали ответные дары, какие преподносят на Сууке путникам. И если бы у нас ничего не имелось, щедрость хозяев, которые нас принимали, была бы такой же неиссякаемой.
Примерно через тридцать дней, покрыв семь тысяч километров, мы добрались до поселения Зу'барг на северных склонах Сперрина. Этот хребет, самый высокий на Сууке и вытянутый в широтном направлении, перегораживает путь теплым пассатам, дующим с экватора, и не пускает на материк волны холодного воздуха с Сумрачных Земель. Для нас сие означало, что путешествие в летуне закончено; поток, тащивший наше судно к югу, иссякал, а по другую сторону хребта ярились встречные ветры.
Разобрав свою машину, мы навьючили ее на огромного косматого шестиногого сатла. Порода этих тягловых животных, которую разводили в Зу'барге, отличалась от остальных величиной, густым мехом, хорошей дрессировкой и неприхотливостью; упитанный полярный сатл мог дойти от Зу'барга до Фастана за четырнадцать дней, глотая снег и не нуждаясь в корме. Дорога была известна и хорошо утоптана, ибо по ней трижды, а то и четырежды в год шли караваны за металлом и металлическими изделиями. Для этих экспедиций в Зу'барге собирались сотен шесть животных и пара тысяч путников, нуждавшихся в металлах или в помощи фастанских мастеров, а кроме них – погонщики, проводники и те любознательные персоны, которым хотелось взглянуть на край полярного сияния и вечных льдов. Многолюдность была необходима, чтоб отпугнуть катрабов; к счастью, они охотились поодиночке, а не стаями и избегали шума.
Очередной караван предполагалось выслать в Сумрачные Земли лишь через девяносто дней. Не такой уж долгий срок, и мы могли бы провести его с приятностью, летая тут и там, осматривая живописные окрестности и принимая участие в дружеских пирушках. Фоги, однако, спешил; нетерпение сжигало его, словно Фастан со всеми своими чудесами, террасами и пещерами, их обитателями и рукотворными механизмами мог, не дождавшись нас, кануть в бездну небытия. Наверное, причина торопливости моего у'шанга объяснялась тем, что град мастеров в Сумрачных Землях казался ему сказкой, в которую жаждешь, но в то же время опасаешься поверить. Сказкой, запечатленной в книге Тьи, в отрывочных сведениях памяти предков, в слухах и байках странников… Но здесь, у гор Сперрин, сказка вдруг обрела черты реальности, подкрепилась словом очевидцев, точным расстоянием и сроком, холодом, которым тянуло из ущелий, и даже перемещением солнца, не поднимавшегося в этих краях в зенит. Так стоило ли медлить, когда не сказка, а настоящий живой Фастан уже маячил за ледяными равнинами?
В общем, мы отправились в дорогу, хоть нас предупреждали об опасности. Моя ошибка, признаю! Обычно я не склонен к авантюрам, но в тот момент поддался на уговоры Фоги и разделил его нетерпение. Быть может, услышал зов снегов… Взглянуть на них после вечного лета на побережье Ки, вдохнуть морозный свежий воздух и погрузиться в полумрак полярного дикого края – в этом было нечто влекущее, сулившее разнообразие после тихой жизни в древесном гнезде. Божественный аромат приключений! И, ощутив его, я согласился рискнуть. Я, обладавший неуязвимостью, вдруг позабыл, что смерть для Фоги была концом существования, а для меня – всего лишь точкой старта в кратком стремительном полете…
Мы миновали ущелье, рассекавшее хребет Сперрин, и очутились на бесконечной равнине, где завывал холодный ветер, а пар, вырываясь изо рта, падал на землю сверкающим инеем. Край, лежавший перед нами в косых солнечных лучах, казался неприветливым, угрюмым, но прекрасным: девственный белый покров, голубоватые ледяные торосы, смерчи серебряных снежинок в воздухе и низко нависшее небо, в котором днем пылали звезды. Под их колючими взглядами мы двинулись на юг. Наш дрессированный зверь, отлично помнивший дорогу, шел вдоль цепочки ледяных столбов с вмороженными в них опознавательными знаками, а мы лежали в гамаке, устланном мехами и подвешенном к его необьятному брюху. Густая шерсть животного и исходившее от него тепло спасали от холода, который без благодетельной защиты сатла убил бы нас за пару часов; питье и пища находились под руками, и мы могли на выбор спать, болтать или, высунув голову наружу, смотреть на льды, снега и звезды в темных небесах. Сатл шагал и шагал, не ведая усталости, но временами нам хотелось поразмяться – тогда я протягивал руку к палке с железным острием, тыкал зверя под челюсть, и он останавливался с коротким недовольным ревом. Мы вылезали из гамака, валялись в снежных сугробах до полного окоченения, прыгали, подскакивали, не решаясь, однако, взмыть в воздух. Сумрачные Земли – не место для полетов; тонкая пленка на крыльях промерзает, трескается, и, по словам целителей Зу'барга, эти раны неизлечимы.
Кроме холода, ветра и скуки монотонного движения, мы не встречали иных опасностей. Наконец, на четырнадцатый день пути на горизонте поднялось плато Атрим, покрытое хвойным лесом, воздух слегка потеплел, и даже небо выглядело приветливей; казалось, еще чуть-чуть, и мы достигнем врат ущелья, ведущего наверх, а там и конец путешествию. Там ждали отдых в гостеприимных гнездовьях, щедрое тепло земли, новые встречи и знакомства, полеты над синим озером, невиданные машины – все чудеса Фастана, которые я собирался запечатлеть в своей бездонной памяти.
Но рок, подстерегающий мечтателей и фантазеров, не дремал. Рок – темная ипостась судьбы, удача – светлая, и существуют они в неразрывном единстве, сменяя друг друга по воле случая. Наверное, в тот час удача наша задремала или судьба решила напомнить, что милости ее небезграничны, не даются даром и требуют оплаты. Словом, нас выследил катраб.
Гибкое тело хищника было почти незаметным на фоне сверкающих льдов, однако сатл его почуял. Тревожно взревев, он бросился к ущелью; огромные ноги разбрасывали снег, клубившийся за нами белым облаком, гамак мотался под шерстистым брюхом, и мы тряслись в нем, цепляясь за веревки и сбившиеся комом шкуры. Трех-че-тырех сатлов катрабу не напугать, да и сам он не рискнет на них наброситься, но с одиноким животным дело иное. Сатл – тварь огромная, однако мирная и не имеет никакой защиты, кроме ног; плохое оружие против клыков и когтей катраба. Зная об этом и не пытаясь вступить в поединок, наш зверь мчался к спасительному ущелью.
– Уйдем, – пробормотал Фоги, высунувшись из гамака. – Успеем!
– Нет, – возразил я, прикинув скорость, с которой мчался хищник. До него было метров пятьсот, но с каждой минутой расстояние сокращалось. Гигантские прыжки! Снова и снова он взлетал над торосами, и тусклый солнечный свет струился по серому, будто присыпанному пеплом панцирю.
Фоги придвинулся ко мне, его била крупная дрожь. Суукцы – не воины, они лишены инстинкта агрессии и убийства; больше того, они не охотятся, не ловят рыбу, а лишь обдирают трупы животных или морских обитателей, погибших по завершении репродуктивного цикла. Шкуры, перья, кожа, кость и рыбьи пузыри – все это не результат кровопролития, не охотничьи, а прозекторские трофеи. Мысль о том, чтобы отнять у кого-то жизнь, пусть даже для защиты собственной, чужда их философии, и это вполне объяснимо: ведь на Сууке насильственная смерть – гибель не одной особи, но всех ее предков и будущих потомков.
Я высунулся из-под мохнатого бока сатла и повертел головой. Снег летел мне в глаза, космы шерсти били по лицу, но кое-что удалось разглядеть: до гор и ущелья – с километр, до хищника – впятеро ближе. Он не выказывал утомления и настигал нас все теми же огромными прыжками; казалось, его несут ветер и смерчи, кружившие снежную пыль.
– Мы погибнем, – пробормотал Фоги, – погибнем по моей вине… Себя мне не жаль, но ты, мой у'шанг… мой драгоценный у'шанг… – Он всхлипнул. – Ты, лучший мастер среди плетельщиков! Самый добрый, самый верный! Ты…
– Оба мы не погибнем, – отозвался я, сжимая копьецо с железным острием. Шест погонщика, мое единственное оружие… Только бы оно не сломалось…
– Что ты делаешь, Аффа'ит? – вскричал Фоги, увидев, что я приподнялся над краем гамака.
– Я его остановлю. Ты попадешь в Фастан, у'шанг.
– Нет! Не-ет!
Крик его был пронзителен. Он цеплялся за мое плечо, но пальцы соскальзывали с покрытой изморозью шерсти. Я оттолкнул его руку.
