Грэм Макнилл - Ангел Экстерминатус
Явление самого примарха Детей Императора, последовавшее затем, было в точности таким же феерически эффектным, как он наверняка и рассчитывал.
Фениксиец, показавшийся из клубов живого тумана, восседал на огромной платформе из тел, сплавленных, сшитых и сросшихся в одну сплошную массу. Этот паланкин несли воины в доспехах-катафрактах; шипы и острые края их широких наплечников вонзались в соединенные тела, исторгая из них и кровь, и крики экстаза.
Снежно-белые волосы Фулгрима ниспадали из-под сверкающего серебряного шлема, а сам он был закутан в плащ из перьев цвета сочного пурпура и золота. Плоть под этим покровом пребывала в постоянном движении, словно куколка, готовая переродиться в какое-то немыслимо прекрасное создание.
Дождавшись, когда Гвардия Феникса остановится, Фулгрим распахнул плащ. Его тело обладало совершенной красотой форм; рельефные мышцы плеч, груди и живота, не прикрытые доспехом, блестели от ароматических масел. Свежие татуировки с изображениями извивающихся змей покрывали руки и ноги, но сверхчеловеческая физиология примарха быстро устраняла повреждения, причиненные коже, и рисунки уже начинали блекнуть.
Пертурабо шагнул навстречу живому паланкину. Воины подняли щиты, соединяя их в своеобразную лестницу, по которой Фулгрим спустился на землю. Форрикс видел перед собой того, кто идеально владеет своим телом, кто понимает и контролирует мельчайшее его движение. Вопреки внешней манерности, каждый шаг примарха был в точности выверен.
— Брат Фулгрим, — сказал Пертурабо; голос его был спокоен, как мгновение перед ударом пробивного снаряда. — Позволь преподнести тебе подарок.
Тяжело шагая, Беросс приблизился к довольно улыбающемуся Фениксийцу, которого явно забавляла строгая церемониальность, насаждаемая Пертурабо. Дредноут протащил за собой двух пленников из Имперских Кулаков, скованных цепями и связанных по рукам и ногам колючей проволокой. По кивку Фулгрима вперед вышли два воина в пурпурных доспехах и поддели цепи своими золотыми алебардами. Они отволокли подарки Пертурабо в сторону, а Фулгриму между тем передали лакированный эбонитовый футляр — в давние времена в таких хранили чарнабальские сабли, — который он торжественно протянул Пертурабо.
— И у меня есть для тебя подарок, дорогой брат, — сказал Фулгрим.
Форрикс почувствовал укол тревоги, когда Пертурабо взял футляр и откинул крышку на петлях. Внутри лежала свернутая мантия из мягчайшего горностая, подбитая мехом летучей лисицы и покрытая вышитым узором из спиралей золотого сечения. Пряжкой служил плоский череп из хромированной стали. В лоб черепа был вставлен драгоценный камень размером с кулак, черный с тонкими как волос золотыми прожилками. И мех, и камень были превосходными подарками, достойными примарха.
Пертурабо накинул на себя мантию и застегнул череп-пряжку. Фулгрим улыбнулся, увидев, что его подарок пришелся по душе, и перевел взгляд на окружавшие их красные скалы и пустоши.
— До чего же грязный булыжник ты выбрал для нашей встречи, — сказал он.
— У меня были на то причины, — ответил Пертурабо. — Добро пожаловать на Гидру Кордатус.
— Что это значит? — мрачно поинтересовался Пертурабо, когда они вернулись в центр Железной пещеры.
— Значит? — переспросил Фулгрим, изучая портреты на потрескавшихся каменных стенах с отвлеченным интересом знатока изящных искусств. — Кто сказал, что все непременно должно что-то значить?
— Не делай вид, будто не понимаешь, — сказал Пертурабо. — Та орда за моими стенами.
— Ты не одобряешь мое окружение? — игриво спросил Фулгрим.
— Толпа дегенератов — не для тебя, — сказал Пертурабо и указал на спутников своего брата, чья плоть была изувечена, доспехи — обезображены, а понятия о приличиях — уничтожены. — А твои легионеры? Что с ними стало?
— Они восхитительны, правда?
Фулгрим, сопровождаемый тремя воинами столь причудливой, нечеловеческой внешности, что Форрикс раньше и представить себе подобной не мог, вступил в крепость Железных Воинов с таким видом, будто это он командовал всеми орудиями и солдатами, что здесь были, будто его собственными руками были возведены гигантские осадные сооружения и устремленные ввысь стены. Все они, кроме одного, были закованы в доспехи и определенно являлись воинами-астартес, но изменившимися до неузнаваемости.
Один был мечником самодовольного вида, с пронзительными глазами и сложной сеткой шрамов, испортивших идеально правильные черты. Второй — массивным воином, чье практически лишенное плоти лицо из-за ожогов вовсе утратило сходство с человеческим; на шипах его брони были натянуты лоскуты кожи. Череп третьего искривили хирургическим путем, так что его рот оказался невозможно широко раскрыт, а на шее при малейшем звуке вздымались натянутые сухожилия и костные имплантаты. Именно этого воина Форрикс поначалу принял за Мария Вайросеана, но неужели подобное чудовище могло быть его старым соратником?
Был и четвертый: без брони и, судя по сложению, определенно не астартес. Он был худ, а в движениях его чувствовалась непонятная инаковость, немало смущавшая Форрикса. Прочие кузнецы Трезубца ее тоже заметили, даже Кроагер, но Фениксиец явно не собирался пока раскрывать тайну скрывающегося под капюшоном создания.
Пертурабо покачал головой:
— Я знаю, что многое изменилось с тех пор, как мы принесли клятвы Хорусу, что… тебе открылись некоторые тайны, но это непристойно.
Фулгрим оскалился, обнажив ярко-белые, как отполированная слоновая кость, зубы.
— Открылись некоторые тайны? — хмыкнул он, делая медленный круг по сводчатому залу. Край его плаща мел по каменным плитам, и втертые в кожу мускусные масла наполняли подземное помещение соблазнительными запахами неизведанных миров, запретных желаний и невообразимых удовольствий и страданий. Форрикс старался глубоко не дышать, но избежать резкого запаха масел было невозможно.
— Ах, брат мой, ты и представить себе не можешь, что я теперь знаю, — сказал Фулгрим с резким смехом, в котором слышалось не только веселье, но и боль. — Многими тайнами я со временем с тобой поделюсь, и многие помогут нам стать друг к другу ближе, чем когда-либо.
— Ближе? — спросил Пертурабо. — Я не знал, что мы вообще были близки.
— Может, и не были, — признал Фулгрим, обиженно надув губы. — И это печалит меня. Разве мы не произошли от одного генетического отца, разве не родились от семени одного бога-героя?
— Нет. Нас создали в лаборатории, — ответил Пертурабо. — И он не бог.
— Как же буквально ты все воспринимаешь, — вздохнул Фулгрим, переходя от картин к архитектурным эскизам, разложенным на широком чертежном столе. — Но сути это не меняет. Мы братья, и мы должны быть близки, особенно теперь, когда мир вокруг нас рушится, готовый быть отстроенным с нуля — в новом, великолепном обличье. И я искренне надеюсь, что разделенные тяготы этого совместного предприятия свяжут нас узами столь же крепкими, что связывают меня и Жиллимана.
— Ты и с Гиллиманом никогда не был близок, — заметил Пертурабо.
— Нет? — поднял на него взгляд Фулгрим, словно удивленный собственными словами. — А, возможно, пока нет, но я закончу то, что начали фанатики Лоргара.
— Этого не случится. Никогда, — сказал Пертурабо. — Жиллиман ни за что не простит нам того, что мы сделали.
— Потому что нечего прощать! — рявкнул Фулгрим. Гневное выражение исчезло с лица Фениксийца во мгновение, и он улыбнулся: — Прощение нужно лишь тем, кому есть дело до смертных законов, а мы теперь настолько выше этого, брат. То, что я предлагаю, вознесет нас на такой уровень, что определять законы, которым все должны подчиняться, будем уже мы.
— И что ты предлагаешь?
— Всему своя пора, — поддразнил его Фулгрим. — Пока достаточно лишь сказать, что я предлагаю потратить время Четвертого Легиона более плодотворным образом, чем на мстительное растаптывание парочки никчемных Имперских кулаков на захолустном мирке.
— Унижение дорновских воинов — не пустая трата времени, — сказал Пертурабо.
— Ну, может быть, — сказал Фулгрим, перебирая изящными пальцами вощеные листы с чертежами и время от времени одобрительно кивая головой. — Эти эскизы восхитительны. Скажи, ты что-нибудь из этого строил?
— Только одно, — ответил Пертурабо, поставив руку на середину стопки.
— Да, конечно, амфитеатр на Никее, — сказал Фулгрим, изобразив внезапное озарение. — Арену, на которой Магнуса бросили волкам.
Фулгрим рассмеялся над собственной шуткой и сказал:
— Как жаль, что он был уничтожен. Потенциал великих замыслов раскрывается лишь тогда, когда мы воплощаем их. Ты рисуешь их, но никогда не строишь. Почему?
Пертурабо посмотрел в глаза брата и ответил:
