Дмитрий Беразинский - По ту сторону черной дыры

— Тебе, Пятнавый, — веско промолвил Шевенко, — я персонально разрешу охотиться, но только на медведей, и только с рогатиной.

— Почему, товарищ старший прапорщик, ведь с «калашом» куда удобнее.

— Из-за таких охотников, как ты, к концу двадцатого века в Беларуси можно было успешно охотиться только на вшей! Ты хотя бы представляешь, сколько в день необходимо дичи даже такому небольшому городку, как наш? Пару свиней, как минимум, если их кушать с гарниром. А ведь ты, подлец, захочешь шашлычка! При таком темпе в окрестностях базы через месяца три останутся лишь ёжики курносые. Так что, умерьте свой пыл, ефрейтор, и жуйте перловку из банки — вкусная!

Пятнавый обиженно замолчал, и принялся рассматривать тракторы, которые уже почти справились с задачей. Поле разделили на две половины. Одну — поменьше, засеять пшеницей, а другую — картофелем, благо у предприимчивого Лютикова один из складов был полностью завален картофелем и капустой, которые, за определенную мзду, были временно помещены какими-то его крутыми знакомыми до реализации на рынках Бобруйска.

Узнав об этом, Рябинушкин нахлобучил дерзкому подчиненному на голову ведро, и, звезданув по нему шутливо поленом, заохал:

— Шурик, опять я не пойму, наказывать тебя, или награждать именными спецовками!

— Ведро снимите! — донеслось глухо. Шурик цвел и пахнул, как нубийский кактус. Какое тут наказание! Иисус, да и только! Рябинушкин обалдело покачивал головой:

— Сколько у тебя там картошки, жидовская твоя рожа? — Шура расплылся:

— Тонн двести будет, да капусты тонн восемьдесят — можно сажать!

— Акулья харя! Вот отправить бы тебя сажать капусту клубневым методом!

— А каким хреном ее сажают? — интеллигентно удивился прапорщик.

— Семенами, мать твою! — Шура опечалился.

— О! Так и картошку тоже семенами?!?

— Ослик! Картошку как раз клубнями! Двести тонн — это как раз можно гектар шестьдесят засеять, понятно? Где ты только учился! Вот прибью тебе завтра третью звездочку гвоздями, чтобы на всю жизнь запомнил! — Лютиков от радости подпрыгнул, при этом его толстый живот вывалился из брюк. Подполковник увидел, что на этот раз форма одежды была почти соблюдена. Исключение составляли лишь кеды.

— Ты бы еще слюнявчик одел, вояка. Ну какой из тебя спецназовец! — Рябинушкин указал на тельняшку, в которое было облачено пузо начсклада.

— Да жена все майки постирала! — начал оправдываться Шура, но начальник уже отошел, печально махнув рукой.

— Завтра в восемь открывай склад — придут люди теребить картофель!

— За мной не заржавеет! — пробурчал Алехандро, и, действительно, в восемь двери были открыты.

Рябинушкин посчитал, что при среднем урожае им грозит собрать около тысячи двухсот тонн картофеля, что ровно в десять раз превышало годовую потребность базы в картофеле. Придется осенью думать, куда девать излишки. Закончив делить шкуру неубитого медведя, подполковник заторопился по своим делам.

Человек семьдесят солдат и около пятидесяти женщин трудились, как стахановцы. Перебранный картофель отвозился под наспех сооруженные навесы, откуда назавтра должен быть отправлен к месту посадки. После обеда на поле начался сев пшеницы. Три сеялки, влекомые тракторами МТЗ пыхтели по пахоте, как паровозики. Два ЗИЛ-131 подвозили мешки с зерном.

В разгар работы подошла Худавая, проверила, правильно ли проводится подкормка, и посетовала:

— Жаль, совсем мало ржи — придется пару лет посидеть на батонах. То-то, зады у всех раздадутся! — она улыбнулась своей, наспех состряпанной шутке, и сама влезла на сеялку. Засыпанного зерна хватило как раз на три круга. Слегка одурев от тряски, она сошла, отпустив шутку посолоней:

— Ни фига себе виброкроватка! — оправив юбку, Софья Николаевна призывно посмотрела на солдат, криво улыбнулась чему-то забытому, и залезла в свой УАЗик. Солдаты зашептались:

— Совсем завалил службу Худавый!

— Я бы, вместо сеялки…

— Тихо! — прикрикнул на них сержант Сметанин, откатавший с агрономшей все три круга, — не чешите языками!

На него глянули, как на члена троцкистско-зиновьевского блока. Он слегка порозовел и, сдерживаясь, чтобы не улыбнуться, бросил:

— Женщина, конечно, ничего!

К вечеру поле было распахано, закультивировано и засеяно. Ополоумевший Ратибор, впервые в жизни видевший такое количество вспаханной земли, прикидывал, сколько дней потребовалось бы им для равноценного процесса. С цифрами у него было туго, и он вовсю загибал пальцы. Выходило что-то около двух кругов по всем конечностям. С одурением качая мыслительным органом, жутко болевшим после вчерашнего, он подумывал, что в следующую посевную следовало бы попросить новых друзей уделить минут пяток на обработку бобровского надела. С этой просьбой он и обратился к подъехавшей агроному. Худавая, впихнув Ратибора в УАЗик и, поморщившись от неприятного запаха, поехала кинуть взор на вышеуказанный надел. Надел оказался большим — гектар на десять. С улыбкой поглядев на «старшину», Софья Николаевна произнесла:

— Ладно, считай что на следующий сезон мы договорились! Магарыч с тебя.

— Лады! — отозвался Ратибор, — если мы все не сойдем с ума до следующей посевной.

— А шо такое? — прищурилась Худавая, — не поют перепела, ведь ты опять перепила?

Опухшая рожа альтеста глупо улыбнулась, он показал рукой на стаю «Кировцев», заканчивающих процесс вспашки и отрешенно проговорил:

— Из прошлого похода вернулся один лишь Теклик. Он рассказал нам историю, как один москаль к девкам на печи ездил. Емелей его звали — у этих москалей такие смешные прозвища… Долго мы смеялись над ним. Но почти верили. Москаль на печи и в нужник смог бы поехать…

Мой брат думал, шо вы москали. А сегодня понял — нет. Печь к плугу не всякий прицепить скумекает.

Глава 8.

Не успели утихнуть отголоски шума моторов отходящей на посевную техники, как начала просыпаться остальная часть Базы.

Часовой Иван Федорчук, стоя на вышке номер семь, испытывал страстное желание пальнуть из автомата (ввиду отсутствия гарнизонного петуха). Но, вспомнив, что за подобные штуки майор Булдаков может заставить его учить таблицу Пифагора, от своего намерения отказался. С математикой у солдата было туго. Туго настолько, что он с трудом представлял себе количество пальцев на собственных руках. Друзья шутили, что это даже и к лучшему. Солдату незачем знать точно, главное — представлять приблизительно. А во всем остальном Ваня был нормальным парнем из глубинки, коих так хватает на секретных базах.

На подобные базы берут, обычно, два сорта людей: немного экземпляров с высокими моральными устоями и интеллектом выше среднего, а затем щедро разбавляют все это глухоманью, которая хорошо ориентируется лишь в собственном колхозе.

Автор служил на одной из таких баз. Во время министерской проверки, рядовой К. на вопрос проверяющего: когда началась Великая Отечественная война, умоляюще глядя на командира своего подразделения, протянул:

— Товарыш старший прапорщик, ну вы ж знаете, что я в политике — ноль!

После этого события как раз случился очередной референдум. Дальше — без комментариев. Лозунг «Армия — вне политики» был блестяще подтвержден людьми в шинелях.

… На крыльцо столовой вышла повариха — Ильинична, фамилию и имя которой знал лишь начальник штаба, да и то, заглянув в ее личное дело. Заглянув, он тотчас захлопывал папку и усилием воли все забывал. Подполковник антисемитом не был, но звезды Соломона побаивался.

Итак, для всех она была просто «Ильинична», как в свое время народ знал и искренне любил двоих Ильичей: одного — картавого, другого — тоже отнюдь не цицероновских способностей. Кстати, повариха наличие двух знаменитых братьев отрицала.

За руку Ильиничну держал крепенький такой мальчуган. В другой руке парня был зажат пирожок, к которому он время от времени прикладывался. Энергично причмокивая, паренек в то же время внимательно оглядывался по сторонам. Наконец, мальчуган радостно вскрикнув, помчал по дорожке навстречу человеку в камуфляжной форме. Андрей Волков (а это был он) присел на корточки и поймал сынишку в объятья. Затем он встал и, держа паренька на руках, подошел к Ильиничне, которая с умилением смотря на эту сцену, прослезилась.

— Спасибо вам, Ильинична, — произнес Андрей, — извините, что так долго пришлось пользоваться вашим гостеприимством.

— Что ты, Андрюшенька! — всплеснула руками повариха, — он у тебя точно маленький солдатик — все сам да сам. Молодчина!

— Ишь ты! Ну, бывайте, а мы пойдем. Спасибо вам за все!

— Обращайтесь в любое время. Нешто я не понимаю! — Ильинична помахала им на прощанье и ушла в свое царство кастрюль, тарелок и «тупого» наряда.

— Куда мы, па? — поинтересовалось чадо, стараясь идти в ногу с отцом.