Киты по штирборту - Антон Витальевич Демченко

чьих-то любопытных глаз или не доверял Хельге и Ярику. Просто мне очень хотелось показать возможности моего дирижабля сразу обоим Завидичам. Тщеславие? Может быть. Но с другой стороны, я имею полное право гордиться результатом своих трудов, не так ли? Так почему бы и не похвастаться перед теми, кто может их оценить по достоинству? Перед самыми близкими людьми в этом мире… Эх, вот если бы еще и Алену удалось вытащить в такой демонстрационный полет. Конечно, она вряд ли поймет все тонкости решений, но… я просто соскучился по ней. А выбираться в гости получается крайне редко. Филеры Несдинича постоянно сидят на хвосте, да и германских агентов-«невидимок» не стоит сбрасывать со счетов. Вот и получается, что в беспокойстве о безопасности своей девушки я вынужден был сократить походы в гости к ее семье до минимума. Да и этот самый минимум пришлось так маскировать, что полчаса пешего хода от госпиталя до ее дома превратились в добрых два часа петляний по городу, чтобы отсечь возможных преследователей. В результате за прошедшие две недели я смог встретиться с Аленой лишь дважды. Это при том, что к тем же сестрицам Осининым заглядывал четырежды! Вот где справедливость, а?

Хотя, если так подумать, где-то она все-таки есть, особенно если самому приложить руки к вопросу ее достижения. Так, после разговора со Светланой и Ириной, дружно возмутившимися историей, приключившейся с мастерскими, у столь опрометчиво отказавшихся от сотрудничества поставщиков вроде того же Амбарцумова начались определенные проблемы. А всего-то и нужно было двум красавицам негромко посокрушаться на очередном приеме о падении нравов в среде нынешнего купечества. Жаль, что неприятности, постигшие бедолаг, принесли мне лишь моральное удовлетворение. Ни от кого исходила идея отказаться от контрактов, ни личности переговорщиков мне узнать так и не удалось. Правда, и возможности основательно потрясти ушлых купчиков у меня не было. А одними уговорами да расспросами многого не добьешься. Но, может быть, у Владимира Игоревича и его людей лучше получится разговорить моих бывших контрагентов? Не знаю. Пока результатов — ноль.

— Кирилл, объясни мне одну вещь, пожалуйста… — тихо попросил Владимир Игоревич, прервав тишину очередной нашей молчаливой прогулки по саду.

— Какую? — Остановившись у полюбившегося мне искусственного пруда, я покосился на своего спутника. Уж больно странным тоном он произнес эти слова.

— Почему, когда мы говорили о расследовании взрыва складов, уже неоднократно, заметь, ни ты, ни Хельга ни разу не упомянули о том, как она узнала о случившемся?

Я недоуменно посмотрел в абсолютно безмятежное лицо Гюрятинича.

— Разве? Я думал, сестрица рассказала… — вырвалось у меня.

— Понятно. А она, очевидно, думала, что ты мне об этом рассказал, — все с тем же безмятежным выражением лица покивал Владимир Игоревич. Мм, не нравится мне это… спокойствие, да.

— А это так важно? — пожал я плечами.

— Может быть, — откликнулся мой собеседник, но, заметив искреннее непонимание, написанное на моем лице, пустился в рассуждения: — Видишь ли, здесь возможны два варианта. Первый — это так называемая «визитная карточка». Подобным образом поступали некоторые семьи, объявляя торговую войну своим недругам. Уничтожить склад будущего противника и передать ему, обязательно первыми, свои соболезнования по этому поводу. Этакое предупреждение об открытии боевых действий. Вариант второй, который я, как и Никанор, кстати, считаем менее реальным, это подделка твоих пресловутых германцев под ту же самую «визитную карточку».

— А почему этот вариант менее реален? — удивился я.

— Потому что мы оба попросту не верим в присутствие боевиков германской разведки в Новгороде, — как маленькому объяснил Гюрятинич.

— Но почему?!

— Кирилл, как ты думаешь, кто больше знает о Новгороде, полицмейстер с его вездесущими околоточными и их осведомителями или глава конфедеративного ведомства, занимающегося внешней разведкой, по всем законам не имеющий даже права вести какую-либо деятельность на территории конфедерации?

— Думаю, полицмейстер.

— Так вот, полицмейстером Новгорода, чтобы ты знал, является мой младший брат Никанор Игоревич Гюрятинич, и он клятвенно меня заверил, что за последние полгода в городе и его окрестностях не происходило ничего необычного. Не было здесь никакой странной возни. Хотя если бы шла борьба агентур, какие-то моменты хоть краешком, да должны были всплыть. Намеки, нестыковки, слухи… хоть что-то. Но ничего не было. Понимаешь?

— Понимаю. Несдинич вешал нам с дядькой Мироном лапшу на уши, да? — тихо вздохнув, произнес я.

— Ну, может быть, он и не врал, все же декларируемый запрет на ведение оперативной работы на своей территории и отсутствие людей для такой работы — вещи разные. Равно как не будет отрицать и присутствие чужих агентов в Новгородской республике. Но краски он сгустил основательно. Одно дело собирающие информацию агенты, их полиция может и не заметить, не ее профиль. Но пропустить группу подготовленных боевиков? Люди Никанора не могут позволить себе такого промаха. Времена бомбистов хоть и миновали, но свой след в подготовке полиции оставили, и поверь, она не растеряла приобретенных ухваток. Да и «соловьи» накрепко приучены «петь» необмундированным о любых подозрительных группах незнакомых людей, появляющихся в городе. Мера, конечно, направлена не против гипотетических боевых групп иностранных разведок, но и они будут выделяться на местном фоне, как «кит» на фоне «селедок», так что незамеченными не останутся.

— Соловьи?

— Осведомители, — пояснил Владимир Игоревич. — Жители городского дна. Все слышат, все видят, все замечают. Необходимая привычка, вырабатываемая условиями их жизни, питаемая мелкими поблажками городовых, чередуемыми с облавами… поверь, при таких условиях эти «агенты» всегда держат глаза и уши открытыми и обстоятельно докладывают людям моего брата обо всем увиденном или услышанном.

— Стоп. Но если Несдинич не имеет права действовать на территории конфедерации, то дядька Мирон должен был об этом знать, разве нет?

Честно говоря, за этот хилый фактик я ухватился, как утопающий за соломинку.

— Откуда бы ему это знать, если запрет был введен восемь лет назад, фактически сразу после раздела разведывательного и контрразведывательного корпусов? В то время Мирон Куприянович вообще-то жил в хорошо знакомом тебе городе и знать не знал о том, что происходит в ведомстве Несдинича, — улыбнулся Гюрятинич. — Да и в газетах об этом не писали.

— Значит, вы не верите в «германскую» версию? — подытожил я.

— Скажем так, не считаю приоритетной, — поправил меня Владимир Игоревич. — Идея объявления «войны» кажется мне более правдоподобной. Попробуй припомнить, кому ты успел оттоптать мозоли. Может, какому-то новгородскому заводчику, специализирующемуся на выделке артприборов?

— Да нет, вроде бы ничего такого… Продукция нашей мастерской в большинстве своем вообще не имеет аналогов на рынке. Так что ничьей ниши мы не занимали, — пожал я плечами. — Да и объем нашего производства