Парадокс жнеца - Алексей Котов
Это, на самом деле, очень важно… и одновременно совершенно неважно.
Постепенно осознавая себя, я вдруг добрался до того момента, что чужая память и знаниям теперь мои. И вот же они — уже накрывают меня с головой, как приливная волна, поражая своим необъятным сходу масштабом.
Оказавшийся в моей голове массив информации был настолько огромен, причем на всех уровнях — бытовом, житейском, политическом и космическом, что я просто ошалел. Как будто потянул за дверцу шкафа, ожидая максимум отпрыгнуть от падающих с верхней полки вещей, но шкаф оказался ведущим в Нарнию, и я оказался под вырвавшейся из него сметающей все на своем пути горной лавиной.
Тысячи и тысячи образов, картинок, памяти действий и сказанных когда-то фраз постепенно обретали объем. Как будто у меня в голове происходила распаковка архива — я почувствовал давление на черепную коробку, появилась болезненная тяжесть под бровями, глазные яблоки ощутимо сдавило. Чужая память и знания давили череп изнутри словно оказавшийся внутри баллон со сжатым воздухом.
Показалось, что сейчас голова взорвется, разлетаясь на мелкие кусочки. Меня заколотило в ознобе, на лбу выступил холодный пот, тело выгнуло дугой и из горла вырвался сиплый крик.
Услышав, как я здесь бьюсь на койке, в палату вбежала медсестра. Совсем молодая девушка — увидел ее мельком, обратив внимание лишь на выбившиеся из-под шапочки ярко-розовые волосы, как ее еще не уволили с такой раскраской. Медсестра с крашенными в яркий розовый цвет волосами показалась мне настолько фантастической, что я даже подумал, что в больнице другого мира сейчас — не бывает же у нас так. Но нет, медсестра уже выбежала из палаты и вернулась с дежурным доктором. Судя по его едким комментариям, я на родной планете, без вариантов. Самого доктора, правда, я уже не видел четко — из-за внутреннего давления перед глазами все расплывалось. Меня зафиксировали на койке, что-то вкололи и сразу навалилось блаженство беспамятства.
Второй раз я очнулся совсем не так, как в первый. Проснулся не до конца — понимая, что уже не сплю, но еще и не полностью бодрствуя. Странное плавающее состояние между сном и явью, во время которого постепенно наблюдал череду образов. Сейчас было попроще, чем в первую попытку «распаковки», но отстраненно я чувствовал, что сейчас там — наяву, я лежу в ознобе и весь мокрый от пота. Но это меркло перед тем, что происходило сейчас перед моими глазами — а перед внутренним взором проходила буквально вся жизнь моей сестры Вики.
Очнувшись в первый раз, ее память я забрал «пакетом». Но не только — подсознательно продолжил распаковку полученного архива: память и знания мне достались не только убитой сестры. И вот именно этот массив по-настоящему чужих знаний меня едва не убил, едва не развалил в кровавую кашу, от чего меня спасли доктор и розоволосая медсестра.
Я теперь — жнец.
Это было чужое, даже чуждое знание — наследие той самой надменной пустоглазой, в образ которой трансформировался энергетическая проекция Вики, возникшая на месте ее гибели. И знания пустоглазой оказались много масштабнее всех знаний и памяти Вики. Я зацепил их лишь краешком; сейчас, понимая, что это смертельно опасно, все равно не удержался и попытался восстановить картину вглубь чужих знаний — начав с того момента, как эта пустоглазая тварь убила Вику.
Да, дома на меня уже не сестра с ножом кинулась: это был другой жнец, который занял ее тело. И воспоминания пустоглазой я сейчас и пытался освоить, пока они не истончились, не ушли словно песок сквозь пальцы.
Не все и не идеально, но получалось. Я видел одновременно архаичные и при этом высокотехнологичные дирижабли, приспособленные вывозить людей из-под купола Альбиона, туманной планеты-аномалии; видел облачные города, космические станции и бороздящие освоенное космическое пространство корабли. Благодаря чужой памяти я видел весь мир чужой цивилизации — населенную и обжитую систему с двумя звездами.
Видел геополитическое устройство, историю, соперничество разных фракций и государств. Вот в политику похоже очень зря полез — слишком, слишком много информации было у пустоглазой, она навалилась такой массой, что с наскока не переварить. Но, как говорится, в политику легко зайти, но невозможно выйти — сменить вектор фокусировки исследования чужой памяти у меня не получилось, и похоже я опять забился на койке, выгибаясь дугой. Организм включил защитный механизм, выключая мне разум.
Снова перед мутным взором мелькнули синие и белые халаты, и снова я провалился в блаженное беспамятство.
В третий раз я очнулся уже в обычном состоянии. Ну, насколько можно назвать обычным состояние на больничной койке в палате реанимации — иначе быструю реакцию медсестры и врачей не объяснить.
В голове… пустота. Нет больше ощущения, что череп сейчас взорвется как бутыль с перебродившей бражкой. Все, ушла возможность освоить чужие знания, все что взял — мое, остальное истончилось и развеялось. Но оно и к лучшему — судя по состоянию, я мог вообще здесь откинуться под неподъемным грузом знания.
Чувствовал я себя погано, но реальность осознавал. В палате появилась медсестра, потом доктор, вскоре меня посетил сотрудник следственных органов. Как-то все очень мутно воспринималось, казенные фразы вопросов доносились словно издалека. Меня опрашивали (или допрашивали, не разбираюсь), я отвечал, а голоса — и мой, и следователя, звучали словно пропущенные через программу искажения, слова доносились глухо.
Рассказал все как было. Сестра пришла в гости, потом ушла, потом после занятий любовью со своей девушкой я делал бутерброды, после чего увидел сестру, которая прыснула мне в лицо перцовым баллончиком, после чего начала наносить удары ножом. Упал, потерял сознание. Очнулся в луже крови, поднялся, поднялся и пошел звонить соседям. Нет, не знаю. Не, не видел. Нет, даже не предполагаю. Да, финка НКВД моя, лежала в шкафу. Да, бутерброды делал кухонным ножом, который выронил, когда упал. Все, я устал и ухожу, до свидания. Да-да, я понимаю, что вы не закончили, а вот я позвольте откланяюсь, потеряв сознание.
После этого несколько раз вновь осознавал себя в мутно-плавающем состоянии, когда меня вроде как кормили, и еще один раз опрашивали
