Про́клятое городище - Денис Владимиров
На будущего смертельного противника стало страшно смотреть, он открывал, как рыба беззвучно рот, хватая воздух.
— И знаешь… Зря ты вступился за Голубца. Потому что я тебя уже победил, не вступая в битву. Окрестил. Дальше будет только хуже. Ты ведь знаешь, как тебя теперь будут звать в народе? В глаза не всё, но за глаза, каждый. Представь, что будет, когда сначала грохну твоего любовника, а потом твою тупую башку отрублю? Войдешь в историю Норд-Сити, и пойдут байки по тавернам, как былины в древние времена, сказ о том, как чистюлю Бабу Лешу с грязной жёпой, завалил Черный за дешевые понты. Нравится картинка?
Товарищ дышал сипло, громко, через нос. Как бы Кондратий его не хватил… И почему он не бросается на меня с яростным ревом?
— Но ещё будет страшнее для тебя, если победишь. Станешь Дантесом. И каждый, представляя тебя знакомым, добавит: «вот она — эта паскудная Баба Леша, которая такого хорошего парня, шакалка, завалила. А за что? А он их гей-альянс раскусил! И выступал против зарождающейся в Норд-Сити гомократии! Стаф — красавчик, отправил к праотцам его милого друхха, а влюбленное сердечко не выдержало, вот и решил отомстить. О, времена, о, нравы!.. Раньше бы не позволили плодить массовый пидарасизм на Севере. И куда только сэр Лютер смотрит!».
Деятель, если бы у него свисток, то выдал бы звук — ни один паровоз рядом не стоял. Но почему меня ещё никто не грохнул? Или всё рассказанное до этого про отношение к черным — байки? И управляющий моим телом урод нарочно на законодательной основе под молотки пускал? Через смертельную битву в Круге?
— А почему этот голубец-то? Ты откуда знаешь? — недоуменно спросил Вилли, вроде бы, как недоверчиво, но сразу отодвинулся от первого бузотера. Сделал вид, что он его не знает вроде бы. Тот же сидел красный, куда тем вареным ракам.
— Так он этого и не скрывает. По-японски Аой — это голубой, ну, Кен типа меч, как тот же Кладенец, вот и получается… Голубец! — и ведь схавали! И ведь логики в этой цепочке ноль целых хрен десятых. «Неправда, зато складно», — вспомнилось мне изречение. Волосы на затылке шевелились от ужаса:
— Накрасился вон, губки бантиком… А так, хорошо хоть заднеприводным не представляется. Вы же с ним ещё за одним столом сидите… — с укоризной поцокал языком я.
— А Баба Леш… тьфу ты… Дядюшка Леша здесь, каким боком? — это спросил второй тип, который до этого удержал Аойя.
— Как каким? — даже удивился мой рулевой, — Ты посмотри сам, какая с ним рядом женщина сидит, а он грязную ручонку под стол спрятал и к своим чреслам тянется… Вопрос, зачем он их теребит? Тем более у всех на глазах? — а вот я нормальный был уверен, что искал тот трясущимися от ярости пальцами рукоять ножа или кинжала! Кто, кто меня контролирует?! Что за мразь?! — Тут такая женщина, "такая женщина, мне бы такую"… — последнее произнес мечтательным голосом, процитировав какую-то песню или стих, а затем совсем ушел в отвяз:
— Аромат её волос я ощущаю даже здесь, а этот тонкий-тонкий запах духов, может свести с ума любого мужчину. Посмотри на её глаза, только не вглядывайся в глубину, сразу пропадешь, забудешь всё. Там пламя, там огонь, который сейчас, будто в углях костра, прячется за милыми смешинками, но готов в любое время не только спалить всё вокруг в страсти, но и согреть, подарить жизнь. Заставить любого бросить к её ногам целую вселенную. Губы, которые созданы, чтобы их покрывали поцелуями… Опускаясь ниже, к изящной шее…. Брать эту женщину можно всегда, как в первый раз, потому что насытиться ею — невозможно. Что может быть лучше для мужчины? А эти… голубцы… один мямля, второй… да, вон, посмотри сам, блин. Чего ты там ручкой шерудишь, Бабка Лешка?! Не стыдно?
Замолчали всё. И только Никодим поднял голову к потолку и беззвучно хохотал так, что трясся всем телом. Как-то даже задышал невнятно…
И тут раздался голос дьяволицы:
— Знаешь, черный, я тебя убивать не буду. Пока не буду. Хотя наговорил ты столько, что надо бы… сразу и на месте. Запомни: «девки» и «бабы», где угодно, но не среди Дьяволиц, — сказала чуть с хрипотцой, виновница моего спича, — Поступлю я с тобой очень жестоко, очень. Просто влюблю в себя. И ты будешь мечтать обо мне всегда, о ночи со мной, ревновать к каждому столбу, терзаться… и сломаешься в итоге. Да, то, что я предупредила о будущем, ничем тебе не поможет. Запомни это…
— Ошибаешься, — спокойно перебил, посмотрел пристально в её глаза, меня неведомая сила тащила дальше. Я же настоящий пытался найти чертов ручник, тот стоп-кран, дернуть его нахер! Вниз, до талого! Но не мог. Оставалось только отстраненно констатировать, холодея от ужаса. А хотелось заорать в голос, отчаянно: «забудьте, что я говорил, это не я! Не я!», — Пройдет немного времени, и ты будешь искать в каждом встреченном мужчине меня, но находить лишь бледное отражение. Ты будешь лить слезы в подушку ночами, потому что счастье было так близко. Очень близко. Но не смогла удержать… приковать… И виновата ты сама. От этого ещё больнее. И, когда я буду приходить пропахший смертью и кровью, ты будешь бросать всех, всё и вся… Будешь тянуться к настоящему. А затем провожать, и плакать, и ждать, и надеяться, и верить. И мечтать… Мечтать, что я вернусь. И, может, так и случится. Но дороги Великого Холода тернисты, полны опасностей, а настоящие мужчины всегда выбирают именно их… Мы живем не юбками, хотя как никто другой ценим настоящую красоту и гармонию. Мы — дети битв и наслаждаемся дарами жизни, готовясь к следующим сражениям! Всегда помни это! — назидательно поднял указательный палец я с антрацитового цвета печаткой, которое, казалось, сейчас светило тьмой.
Развернулся и в абсолютной тишине, где мерно раздавался звук только моих тяжелых шагов, медленно вышел из таверны. Не хватало только
