Красный вервольф 4 (СИ) - Фишер Саша
Сунул одну в зубы, привалился боком к дереву, чиркнул спичкой. Выпустил изо рта струю вонючего дыма. Скосил глаза на Кузьму. Тот не шевелился, притянутый к стволу веревками. Голову повесил. Одет только в драную рубаху и полотняные штаны. Насквозь промокшие. Сквозь прорехи маячат ссадины и синяки.
— Михалыч, — шепотом окликнул я и коснулся его плеча. — Михалыч, ты живой?
Несколько секунд он не отзывался. Даже на миг показалось, что…
А, нет! Живой! Бороденка зашевелилась, головой дернул. Приподнял подбородок, скосил на меня глаза. Ох, и досталось же тебе, Кузьма… Как же тебя угораздило так попасть?
— Саня? — просвистел он едва слышно.
— Молчи, Михалыч, — почти не шевеля губами, произнес я и снова выдохнул дым, придав себе вид обычного бездельника, который никакого интереса к привязанному к дереву телу не испытывает. — Сейчас я тебя вытащу.
— Ты с ума что ли спрыгнул так рисковать? — изможденное лицо Михалыча перекосило гримасой боли, но в потускневших глаза вспыхнула такая надежда, что у меня прямо сердце кровью облилось. — Не жилец я, уходи отсюда!
— Заткнись, Михалыч! — шикнул я. Наклонился, типа ботинок от грязи протереть, незаметно извлек из-за голенища узкое лезвие заточки. — Стой, как стоял, не привлекай внимания раньше времени.
Я приобнял дерево, как девушку на свидании, и начал аккуратно перепиливать веревки. Да уж, притянули его так, будто он годзилла какой. Особо опасен, и может одним пальцем тут дел наворотить.
Три сигареты пришлось выкурить, пока справился. Замутило даже, несмотря на то, что я не затягивался, а просто дымил, чтобы видимость создать.
— Почти готово, — прошептал я. — Последний виток остался.
Дверь распахнулась, на пороге показался давешний эсэсман с ведром. Принесла ж его нелегкая!
— А ты чего тут трешься? — неприветливо поинтересовался он, целеустремленно направившись к Кузьме. — Вам же сказано, сюда не соваться лишний раз.
— Извини, приятель, — подражая его звонкому баварскому акценту, ответил я. — Мне на дежурство заступать через час, а на меня вдохновение нашло… — я заговорщически понизил голос. — Только не говори никому, что я стихи пишу. А то засмеют.
— Шел бы ты со своим вдохновением отсюда, — фриц сплюнул и остановился напротив Кузьмы. Размахнулся ведром. Но потом в глазах его появилось сомнение. Он подозрительно прищурился и наклонился, чтобы присмотреться. Куда это ты уставился, хрен фашистский? Заметил, видно, что с веревками что-то не то.
— Это еще, что за… — начал он, но договорить я ему не дал. Рванул на себя и несколькими короткими ударами всадил в него заточку. Тело его обмякло и потяжелело. Со стороны это могло смотреться как будто фриц споткнулся, упал, уронил ведро, а его добрый друг придержал его от падения.
Я быстро резанул окровавленным ножом по последней удерживающей Кузьму веревке, усадил мертвого фрица спиной к дереву и подхватил Кузьму.
Тот непроизвольно охнул, не удержавшись на ногах.
Не особенно раздумывая, я закинул лесника себе на плечо и быстрым шагом двинул прочь. Можно ломануться бегом, но бегущий человек, да еще и с телом на плече, гораздо быстрее привлечет к себе внимание. Так что шагай, Саша, шагай.
В такие моменты кажется, что путь стал в разы длиннее, чем раньше. Сердце грохотало так, что кажется, хотело проломить грудную клетку. Колени подрагивали от сдерживаемого напряжения. Не бежать! Ты просто тащишь мертвого старика к канаве братской могилы. Ничего необычного.
Близ заброшенного дома я с облегчением скользнул под укрытие леса и вот тут уже ломанулся со всей возможной скоростью.
Вот теперь нужно умчать как можно дальше, потому что счет идет на минуты. Тревога поднимется в тот же момент, когда вместо Кузьмы рядом с деревом обнаружат труп фашиста.
Три минуты.
Пять минут.
Семь минут.
Тело исхудавшего Кузьмы только сначала казалось мне невесомым. Но с каждым следующим шагом он становился все тяжелее и тяжелее. Дышал я уже с присвистом, но скорости не сбавлял. Потом, отдышусь потом. Пока плевать на все эти досадные мелочи жизни, вроде колющей боли в боку, впивающиеся во все места швы тесной одежды не по размеру, сбившуюся дыхалку.
В голове билась мысль о том, что неплохо бы сбить со следа возможных собак. Сигареты хотя бы раскрошить… Но это было время, а у меня его было мало, совсем мало. Собак я вроде не видел и не слышал, да и не концлагерь это. Но кто их знает, лучше перебдеть.
О, ручей, подойдет!
Я помчался дальше по дну неглубокого ручейка с коричневой торфяной водой. Ботинки и штаны до колен тут же промокли, ну и хрен с ними. Метров через триста я выбрался на нужный мне берег и запетлял по лесу дальше.
Позади завыла сирена. Ожидаемо завыла. Показалось, что не где-то далеко, а прямо у меня над ухом.
Бл*ха, как же медленно я бегу…
Я нырнул в низкую дверь заброшенного бункера и замер, переводя дыхание. Легкие полыхали синим пламенем, перед глазами во мраке плясали цветные пятна.
— Михалыч, ты живой? — спросил я.
— Ох… — едва слышно простонал он.
Я осторожно опустил его на пол.
— Сейчас, погодь, я тут как раз одежки припас, для тебя как раз сгодится, — сказал я. — Сапоги не взял, тебе они тоже были бы малы. Представляешь, два фрица, и у обоих ноги девичьи…
— Саня… Саня… А я уж думал… — Кузьма всхлипнул, потом зашелся в тяжелом утробном кашле.
— Молчи, Михалыч, — шикнул я. — И не шевелись. Надо тебя переодеть в сухое и теплое. Эх, чайку бы горячего сейчас тебе… А еще лучше — бульона наваристого. И под одеяло. Но придется пока так справляться. Придем в отряд, медичке тебя нашей отдам, она кремень-девка, живо тебя на ноги поставит.
— Спасибо тебе, Санек… — проскрипел Кузьма. — Возишься со мной… Бросил бы, дело ведь у тебя… А я может и часа не протяну.
— А ну цыц! — прикрикнул я. — Типун тебе на язык, Михалыч! Ты еще и меня переживешь, так что терпи!
Я старался быть аккуратнее, стягивая мокрую рванину с лесника. Он скрипнул зубами.
— Сломанные кости есть? — спросил я, накинув на него шинель вместо одеяла.
— Пара ребер может… — простонал он. — Один гад меня приладом приложил. Остальное так… Заживет… Спину жжет очень.
Его колотила крупная дрожь, но он начал потихоньку шевелиться. Отобрал у меня штаны и принялся, кряхтя, сам натягивать их на ноги.
Помочь ему немного пришлось, но справился он сам.
— Спасибо тебе, Саня, не бросил старика, — Кузьма снова всхлипнул. — А я уж думал… Да шут с ним, что думал. Спасибо!
Он порывисто меня обнял и теперь уже заплакал без стеснения. Да я и сам был готов разрыдаться. Благо, от радости, а не от горя.
— Михалыч, как же тебя угораздило-то, родной? — сглотнув подкативший к горлу ком, спросил я. — Ох, как же я рад, что ты живой! Я когда сторожку твою сожженой увидел, думал все, пропал ты… А тебя, получается, фрицы там в плен и взяли?
— Да нет, убег я тогда, — мотнул головой Кузьма и снова зашелся кашлем.
— Сейчас, погодь, у меня тут есть кое-что… — я метнулся к своей «горке», все еще сложенной в углу, и достал фляжку. — Глотни. Горячего нет, так хоть горячительное.
Кузьма сделал несколько глотков самогона, шумно выдохнул. Но потом задышал немного ровнее. Хотя свистели и хрипели его легкие, конечно, жутко. Воспаление легких, как пить дать.
— Нет, Саня, не там меня взяли, — сказал он. — Это сам я сглупил, когда старому знакомому доверился…
Глава 9
— Погоня за мной в тот раз прицепилась, — рассказывал Кузьма, кутаясь в шинель. — Я и так, и эдак, а мотоциклеты эти ни в какую не отстают. Я-то думал, что оторвусь по-быстрому, да домой вернусь. Буду, как раньше, обходчиком. Тошно на фрицев работать, давно уже хотел плюнуть и в партизаны, но тут как… Тебе же свой человек всяко понадобился бы… — Кузьма закашлялся, отдышался и продолжил. — Да уж, на бумаге-то гладко было. В общем, один из пулемета очередь дал, колеса задние в лоскуты. Я в лес. Затихарился. Одного фрица положил, потом второго. А двое ушли. И один из них точно меня опознал, мы нос к носу, считай, столкнулись, только вот порешить я его не успел, шустрый, падла. В общем, сижу я тогда под дождем и понимаю, что нельзя мне домой. Никак нельзя, этот ушлый точно приведет своих, и… В общем, сориентировался я и решил в Калюжное махнуть. У меня там кум живет, подумал, что авось не выгонит.
