Паранормы - Константин Андреевич Чиганов
Вот и все.
Часть третья
ВСАДНИК НА КОНЕ БЛЕД
…и ад следовал за ним.
Апокалипсис св. Иоанна Богослова.
1
Тот, кто предпочел называть себя Отшельником, тихонько прикрыл дверь. Ушел. Мы не переходили на «ты» — не люблю ненужного панибратства. Я и без того верил ему — каждому слову. Рой растянулся на диване, уткнув тяжелую морду в подушку — мягко спать. Выйду-ка я на балкон, проветриться. Попробовал навык дистанционного воздействия — дверь открылась сама. Функционирую.
Проверка аппаратуры — все исправно, но связи нет. Странные, нерегулярные лакуны, черные дыры в передаче. Анализатор — чудо инженерного искусства, в порядке и показывает норму. Электроника костюма и анализатор могут работать и отдельно, на всякий случай предусмотрено дублирование, но сильно глупеют, как глупеет бортовой комплекс истребителя, потерявшего родной АВАКС. Моя аппаратура — дальний родственник авионики, но значительно надежнее и совершеннее.
Чувствую неким запредельным даже для перечеловека чутьем — пора собирать камни. Пора спешности, но не спешки. Отшельник обещал подготовить все необходимое и помочь с доставкой. Так он выразился. Я мягко, но непреклонно отклонил его предложение отправиться со мною. Неизвестность в будущем, и я не могу рисковать человеческой жизнью. И так уже рискует пес.
Увы, мы не умеем предвидеть. Этот особый талант проявляется страшно редко, и видят такие паранормы обычно сущие пустяки, не стоящие внимания. Не отмеченные то ли даром, то ли проклятием в нашей службе тишком зовут нас «ублюдки». Те немногие, кто знает о наших делах, с почтением говорят о «призраках». Но мы не любим ни того, ни другого имени. Мы зовем себя паранормами.
Погода испортилась, небо стало низким от облаков и обрело свинцовый оттенок. Неприятно. Нам это не помешает, но я с детства люблю солнце. Особенно вечернее. Как Карлос Кастанеда, я — человек заката.
Высокая некошеная трава простиралась за оградой до горизонта. Дом был последним по улочке загородного поселка. Я вспомнил, по невольной ассоциации, схожий день. Поток воздуха гнал по полю травяные волны и свистел в уши…
…Ветер гнал по полю травяные волны и свистел в уши. Бескрайнее море увядшей, но еще зеленой травы колыхалось по обе стороны рельсового пути. По рельсам двигался тепловоз. Синий с желтыми полосами, довольно грязный. Высокий и лобастый, он не издавал звуков, кроме размеренных ударов колес на стыках.
За тепловозом по мазутным шпалам шагал человек. Маленькая фигурка в темном. Развевались на ветру длинные рыжие волосы, он шел спокойно, чуть вразвалку. Только сместив спектр зрения, я мог видеть, как толстые синеватые жгуты молний проскальзывают от его груди к локомотиву. Человек был занят. Он толкал тепловоз.
Я открыто сидел на скошенной лобовой броне одного из трех бронетранспортеров поодаль от ветки. Одна командирская и две строевые машины были прямо-таки утыканы щетиной нештатных антенн и молниеотводов. За машинами тянулись цепи — сбрасыватели электричества. Я спиной ощущал оторопь сидящих за бронестеклом. Почти всем им это было в новинку.
Прозвучал неслышный радиоприказ, и колеса тепловоза остановились. Человек в черном остановился, потом вскинул руки ладонями от себя. С диким скрежетом, высекая искры, тепловоз пополз по рельсам. На колесах, намертво схваченных тормозными колодками.
Из травы перед острым носом броневика вылетел ярко-голубой шарик молнии. Закружился над штыревой антенной, рассыпая мелкие белые искры. Подлетел ко мне и повис над ладонью. Внезапно уколол в палец шерстинкой…
…Я едва не ругнулся матом. Отмахнулся, как от комара. Шарик отлетел за перила и запульсировал обиженно. Воздух полон грозового электричества, вот и липнет всякая дрянь. Пора уходить с балкона, а то вон проснулся Рой. Время, время, нельзя загоститься, надо одеваться да идти вниз. Ибо что касается до рогов, то они трубят, не так ли?
2
Подвальный гараж был огромен. Настоящий ангар, где впору разместить дирижабль «Гинденбург», но только несколько автомобилей сиротливо стояли по местам. Свет лился из трубок на потолке на высоте пяти метров. Я прошел мимо «Феррари» триста пятидесятой модели, ярко-желтого, напомнившего лютик на сером бетоне. Вкусы у прежнего хозяина гаража были аристократические и дорогостоящие. Отшельника я нашел за военным «Уралом», нелепо громоздящимся в центре гаража. Он перебирал инструменты на длинном столе. Рой неслышно выскользнул у меня из-за ног, но садиться на бетонный пол не стал. Неловким движением локтя коллега сбил на пол банку с винтиками. Она покатилась с грохотом, рассыпая содержимое.
— Ах, ты… — банка перевернулась на попа. Винтики попрыгали в нее, и банка взлетела в подставленную руку Отшельника. Я шевельнул бровью — из банки вылетел нужный винт и точно вошел в отверстие на детали.
— Спасибо, — без тени иронии поблагодарил Отшельник.
— Не за что. Меня очень заинтересовал тот момент, когда вы без подготовки воспользовались «ангельским мечом». Это очень высокий уровень. Хотелось бы мне работать с вами после… После этого.
— Я подумаю. Вы сказали «ангельский меч»?
— Терминология старая, историческая. Зачем ее менять? Не будешь же говорить «воздействие номер два»?
— В точности. Локи, старый прохвост! Иди сюда!
Крупный бело-рыжий кот, однако, не подошел. Я чуть коснулся его маленького неразвитого мозга. Кот был встревожен, от него исходили колющие мне виски токи беспокойства, видимые как красноватые, прозрачные волны. Он опасался не собаки: он что-то видел в ближайшем будущем. Кошки — не люди, у пушистых сенситивов неплохо развиты провидческие способности, но они не способны сосредоточиться на отдаленном будущем. Только ближайшее. Многие кошки в годы войн спасали своих хозяев от падения бомбы или снаряда, вовремя подняв панику. Англичане во время Второй мировой даже учредили для них медаль с надписью: «Мы тоже служим Родине».
Рой недовольно фыркнул. Он с детства не обижал кошек, но почитал их неизмеримо низшей расой.
— Дружок, ты не прав. Кошки ничуть не дурнее собачьего рода, к тому же гораздо чище.
— Я же не собака.
— Верно. Но не стоит учиться у людей расизму. Вспомни Гийома.
Рой понурился. Я ощутил болезненный укол совести за то, что напомнил. Гийом был единственным, кого гордый пес признал
