Малыш - Игорь Сергеевич Градов
— Это раньше они были ценные, — наставительно произнес Глаз, — а сейчас это просто бумаги. Только на растопку и годятся. Ювелирке ничего от небольшого взрыва не будет, это же металл, деньгам тоже — они, как правило, бывают в плотный целлофан запаяны. Если даже обгорят слегка — не страшно, их и так возьмут. В сейфах иногда оружие находят, вот это большая удача. Часы, опять же, кое-какие антикварные вещи. Но на старинные вазы и картины покупателей почти нет — кому нужно это барахло! А вот если удается найти запас спиртного — считай, счастье. За хороший алкоголь торговцы готовы немалые деньги платить, все равно окупится. У старых вин, говорят, особый вкус и аромат… Не знаю, не пробовал — я лично предпочитаю что-нибудь попроще: пиво или самогонку. У старого Тима, кстати, есть весьма приличное бухло, пить можно. Вернемся, надо будет обязательно к нему заглянуть, отметить это дело. Если, конечно, будет что отмечать…
За разговорами мы не заметили, как стало смеркаться. Скоро ночь, самое опасное время. Значит, пора искать ночлег.
Глаз, остановился, внимательно осмотрелся, потом сказал:
— Где-то здесь должен быть вход… Кажется, вон там. Пошли, Малыш, немного осталось. Скоро поужинаем и отдохнем. И поспим, стало быть…
Мы сделали еще два поворота, миновали несколько кварталов и наконец очутились на площади. Ее окружали высотные здания. Точнее, раньше они были высотные, а теперь от них остались лишь большие груды мусора и торчащие бетонные остовы, страшные, похожие на скелеты огромных, уродливых чудовищ. Жуткое это место — до сих пор от него так и веяло смертью. Я такие вещи хорошо чувствую…
— Площадь Согласия, — показал Глаз, — одна из главных в городе. Была такой раньше… Здесь находились дорогие офисы, много людей работало. А как кинули бомбу — всех и уничтожило. Никто не уцелел…
Он зябко передернул плечами — тоже, очевидно, почувствовал боль и страдания, которыми был пропитан буквально каждый камень в этих местах.
— Сколько людей заживо сгорели! Жуть! А иные с верхних этажей сами прыгали, на чудо надеялись. Да куда там! Говорят, потом еще долго над площадью запах обугленной плоти витал. А по ночам здесь якобы слышатся стоны — это плачут души убитых. Такие вот дела… Я стараюсь здесь ночью не бывать, да и днем пореже заглядывать…
Глаз замолчал и долго смотрел на руины, словно искал кого-то. Может, здесь погиб кто-то из его близких? Прадед, дед? Я расспрашивать не стал, просто стоял и тоже глядел. В такие минуты человека лучше не беспокоить…
Наконец Глаз очнулся и произнес:
— Хоть место и поганое, но нам его никак не миновать. Туда! — кивнул он на одно из разрушенных зданий.
Мы пошли через площадь. Меня не покидало ощущение, что за нами наблюдают, Глаз тоже нервно оглядывался.
— Живо, бегом! — приказал он, припускаясь к ближайшим руинам.
Я постарался не отставать. Мы спрятались среди бетонных развалин и осмотрелись. Вроде бы тихо. Через несколько минут Глаз успокоился и произнес:
— Наверное, показалось. А может, и нет… Ладно, потом выясним. Пошли!
Мы двинулись дальше, стараясь держаться вблизи разрушенных стен — чтобы в любой момент юркнуть в щелку и затаиться. Типичная тактика «крыс». Наконец наша цель была достигнута — мы пробрались внутрь одного из бывших небоскребов. В полутемном фойе среди завалов еще сохранились остатки каких-то павильонов и торговых киосков. Разумеется, давным-давно разграбленных.
— Здесь вход в подземку, — пояснил Глаз. — Раньше в этом здании важное министерство находилось, чиновники из кабинетов сразу на платформу спускались. Очень удобно! Несколько минут — и ты уже в поезде, еще полчаса — и в пригороде, в своем коттедже. Все продумано, отлажено… И защита у этого места хорошая была — смотри, какие перекрытия!
Я поднял голову — действительно, бетонные балки поражали своей толщиной и прочностью, все было сделано солидно, на века. Потому и уцелело, выдержало взрыв.
А верхние этажи сложились, словно карточный домик. Их же делали из легких панелей, с большими панорамными окнами, мода была такая. И люди, сидевшие в офисах, сгорели заживо, мгновенно превратившись в пылающие факелы, а потом были погребены под рухнувшими этажами… Где-то до сих пор лежат тысячи скелетов. Останки погибших так никто и не предал земле… Но думать об этом не хотелось.
Глава пятая
Подземка
Вниз на станцию вела полуразрушенная лестница, по которой приходилось спускаться очень осторожно — чтобы не провалиться. Глаз достал небольшую керосиновую лампу, зажег и стал освещать дорогу.
— Не опасно? — кивнул я на огонь. — Издалека видно…
— Нет, — покачал головой Глаз, — в подземке мало кто бывает. «Кротам» здесь делать нечего, а «крыс» я всех знаю. И мало кто из них рискнет спуститься в подземку в этом месте — здесь целая система туннелей, считай, настоящий лабиринт. Основные пути, запасные, технические, аварийные, разные платформы, развилки, пересадочные станции, отстойники, тупики… Если нет хорошей карты, то лучше и не соваться. Зайдешь — и все, пропал…
— А у тебя есть карта? — поинтересовался я.
— Конечно, — кивнул Глаз, — самая лучшая! Таких всего две было — у меня и у Стива. Все линии, все станции, все тупички и веточки обозначены.
— А кто это — Стив?
— Напарник мой, — тяжело вздохнул Глаз, — бывший. Раньше вместе за добычей ходили, дружили, планы строили… Но три года назад его убили. Случайно напоролись на «диких», попали под обстрел. Я успел укрыться, а вот он… Искал потом долго, но ни вещей, ни тела его — ничего не обнаружил. Даже похоронить было нечего…
Глаз нахмурился и дальше продолжать не стал. Видно, воспоминания о Стиве до сих пор доставляли ему сильную боль.
Наконец мы вышли на станцию. С обеих сторон длинной темной платформы тянулись ржавые рельсы — в сторону центра и на окраину. Глаз выбрал правый путь, к центру.
Мы вошли в мрачный, узкий туннель. Низкие бетонные своды давили на голову, а под ногами противно хлюпала вода. Я чувствовал себя очень неуютно — никогда прежде мне не доводилось бывать в столь неприятном месте. Липкая темнота обступала со всех стоном, казалось, в глубине туннеля скрывается кто-то жуткий и очень опасный…
Поймите меня правильно: я не трус и не боюсь людей. Но здесь, в этом месте, я почувствовал нечто такое… Словами это передать нельзя.
Какой-то первобытный страх поднялся у меня из низа живота и залил холодом грудь. Нестерпимо захотелось наружу, к солнцу, к высокому небу и облакам. Или хотя бы к ночному небу
