Василий Гавриленко - Теплая Птица (отредактированный вариант с альтернативной концовкой)

ненавистной.

Директор ловко отстранился и, поймав руку Островцева, вывернул ее.

Андрей застонал, пытаясь дотянуться до лица Невзорова свободной рукой,

почувствовал сильный толчок и вместе со стулом полетел на пол. Тут же тяжесть

навалилась сверху - от двух коротких ударов по лицу Островцев потерял

сознание.

Когда пришел в себя, директор сидел за столом и вытирал лицо платком.

-Жара, - устало сказал он. – Проклятая жара. Прямо Бангладеш. Даже

кондиционеры не справляются.

Кашлянув, Невзоров выпил воды из графина.

-Хотите?

Андрей мотнул головой, замычал, надевая треснувшие очки. Из разбитого

носа на белый кафель капала кровь.

-Идите, Островцев, - разрешил Невзоров, глядя, как Андрей поднимается с

пола. – Идите и подумайте над нашим разговором. Хорошенько подумайте.

-Я подумаю, Александр Игоревич, - пробормотал Андрей и вышел из

кабинета директора.

Голова гудела, как бубен шамана, мысли свернулись в бесформенный

комок. Он словно побывал в дурацком фильме либо в глупом сне: только что

хотел набить морду директору, а в итоге сам оказался с набитой мордой.

Болезненный смех сотряс Островцева.

«Бред! Просто бред!»

В коридоре никого не было. Прошмыгнув в уборную, Андрей смыл с лица

кровь. Скомкал перепачканный халат, бросил в урну.

Сжимая челюсти, Островцев добрел до ОПО.

«Десять тысяч долларов», - сказала в электричке Анюта.

Зачем ей столько? А впрочем, не все ли равно - ей нужны деньги, и ему

нужны деньги, всем нужны деньги.

«Они следили за мной. Как за крысой. За крысой! Что же это за

организация?».

Андрей присел к столу. На часах – 14.00. Как время пролетело!

«Ничего, мы что-нибудь придумаем. Что-нибудь придумаем».

Островцев взглянул на плотные полки с результатами опытов и в голове

почему-то возникли виды Парижа, Нью-Йорка, еще каких-то городов, увиденных

по телевизору и на картинках в журналах.

«Придумаем… Завтра».

Змеиное шипение из-под пола, казалось, одобряло его.

Андрей взял портфель и поднялся.

Из столовой доносился запах жаркого, но Островцев, даже не подумав об

ужине, проследовал к раздевалке. Натянул плащ и, слегка согнувшись, двинулся

к лифту. Рабочий день для него закончился.

В вечернем сумраке подходящая к платформе электричка казалась

зеленой гусеницей. Анюта, видимо, устала: не болтала, не лезла целоваться.

Сидела на лавке, щелкала семечки. В автобусе она спросила, что у Андрея с

лицом; он соврал, что упал с лестницы.

Распахнулись двери, выпустив потный, усталый люд. Когда толпа схлынула

и немногочисленные пассажиры стали заходить в поезд, Анюта поднялась, пряча

семечки в сумку.

-Пошли, что ли. А то до ночи останемся.

Они последними вошли в электричку. Двери захлопнулись.

«Следующая станция – Малоярославец», - объявило радио.

-Ты смотри-ка, - удивилась Анюта. – В Шемякино, что ли не остановится?

В вагоне было совсем мало народу: две женщины и мужчина впереди, да

спал на лавке бомж.

Радио соврало: электричка остановилась в Шемякино, но вряд ли кто-

нибудь вошел в вагон с темного полустанка.

-Анюта.

-Ну?

-Зачем тебе десять тысяч?

Анюта помолчала, прислушиваясь к стуку колес, наконец, будто нехотя,

сказала:

-Я беременна. Кажется…

Чего-то подобного Андрей и ожидал. Он вздохнул, глядя на проносящийся

за окном лесок.

-Если ты не хочешь, то не надо, - сердито сказала Анюта.

-А? – встрепенулся Андрей.- Нет-нет, что ты! Деньги будут.

Она улыбнулась:

-А своей ты скажешь?

-Скажу, - соврал Андрей.

«Малоярославец. Следующая остановка Ерденево».

-Ну, до завтра!

Анютин поцелуй вкусно пах семечками.

Она вышла из вагона, пройдя под фонарем, помахала Андрею рукой.

Островцев подумал: как странно, что именно эта женщина, в сущности,

совершенно ему чужая, носит в себе его ребенка.

Кроме Андрея и бомжа в вагоне никого не было. А может, не только в

вагоне, но и во всем поезде?

Островцев смотрел на свое отражение в черном стекле и ни о чем не

думал. Хотелось спать, но, боясь пропустить свою станцию, он тер глаза, зевал.

«Следующая станция - Родинка» - прохрипел динамик.

Андрей поднялся, прошел в тамбур. Бомж спал на лавке, раскинув в

стороны обутые в раздавленные ботинки ноги. Вспомнилась похожая ночь, только

зимняя. Островцев ехал тогда домой и тоже на лавке спал бомж. Кажется, в

Малоярославце в электричку заскочили трое молодчиков и с криками принялись

избивать бомжа ногами. Андрей ясно вспомнил свой собственный ужас и

омерзение: он не посмел вмешаться, сидел, внутренне содрогаясь при каждом

ударе по опустившемуся, безобразному, но человеческому телу. Молодчики

выскочили на следующей станции, Островцев перешел в другой вагон, не в силах

осознавать, что рядом лежит бездыханное окровавленное тело.

Родинка едва светилась во мгле. С пригорка Андрей привычно отыскал

глазами свой дом: в окнах, конечно, горит свет.

-Галя! Андрюшка приехал! – глухо крикнула Марина Львовна.

Андрей оставил портфель в прихожей, повесил на гвоздь плащ, и,

разувшись, прошел в дом. Из кухни вышла Галя. Зеленоватые глаза смотрят

тревожно. Заметила, конечно, следы невзоровских кулаков. Но матери она ничего

не скажет – не станет тревожить.

-Андрюшка, как работа? – голос Марины Львовны донесся из спальни.

-Все хорошо, мама, спи.

Галя спросила про ужин.

-Поужинал на работе, - соврал Островцев. – Устал сильно...

-Ну еще бы, - заворочалась в темноте Марина Львовна. – Целый день…

Андрей прошел в комнату, быстро разделся, лег. Прохлада постели была

приятна. В открытую форточку проникал сладковатый цветочный запах.

Негромко, как бы извиняясь, постучав посудой на кухне, пришла Галя.

Медленно разделась. Андрей даже с закрытыми глазами видел ее некрасивое,

преждевременно состарившееся тело, пожухшее, бесплодное.

«Пустоцвет», - так иногда его мать называет жену.

-Андрюшка, - услышал он шепот и, хотя ждал, знал, что он последует,

слегка вздрогнул под тонким одеялом. – Андрюшка, что у тебя с лицом?

-Отстань, - пробурчал Островцев, переворачиваясь на другой бок.

Галя умолкла, но минуты через две снова зашептала – горячо, со слезой:

-Кто это тебя, Андрюшка? Ну, скажи!

-Отстань, я спать хочу!

-Тише, - испугалась Галя. - Марина Львовна услышит!

Но Островцева уже ни о чем не надо было предупреждать: словно в

зыбучие пески, он провалился в сон, а женщина рядом с ним еще долго не спала,

время от времени приподнималась на постели и заглядывала в побитое лицо

старшего научного сотрудника.

9

ЛЮБОВНИКИ

Лес притих, как рать, поднявшаяся на бой.

Шли молча.

Я думал о своих всполохах. Островцев противен мне; противны обе его

женщины, его работа и вообще весь его мир. Мир мелкий, мертвый… Все эти

люди – Андрей, Галя, Анюта, Смолов, Невзоров - мертвецы, но они умерли

задолго до Дня Гнева. И все-таки мне интересно...

Я хмыкнул, вспомнив, как Невзоров избил Андрюшку.

-Ты чего? – обернулась Марина.

-Да так, вспомнил кое-что.

В зеленых глазах сверкнуло любопытство.

-А я думала, ты больше не видишь всполохов.

-Вижу, и с тех пор, как повстречал тебя, гораздо чаще.

-Расскажи.

-Да что там рассказывать…

Марина пожала плечами.

-Твое дело.

В самом деле, почему бы не поделиться с ней своими всполохами? Дело

давнее, дело темное…

Я ускорил шаг и, догнав девушку, пошел рядом.

-В общем, это связано с Обнинском. Всполохи говорят, что когда-то я там

работал…

Она слушала, не перебивая.

Когда я закончил свой рассказ (почему-то выключив из него Анюту), пошел

снег. Сквозь снежинки я смотрел на Марину: что она скажет? Но девушка шла

молча, время от времени стирая с лица мокрый снег.

-Надо искать убежище, - сказал я, взглянув на небо.

-Андрей, а ведь там была еще одна женщина.

Я вздрогнул.

-Признайся.

Марина схватила меня за рукав куртки.

-Да, была... Но ... как ты узнала?

Марина засмеялась.

-Это секрет. Она хорошая была?

-Хорошая?