Алексей Волков - Время отмщения

Саперов с нами нет, и мне становится не по себе, как только представляю, чем могло бы закончиться исследование пещеры. Судя по размерам «подарка», рвануло бы так, что только клочья бы полетели.

Подходит Бандаев. Он вместе с остальными бойцами держался на некотором отдалении, пока шел трудоемкий процесс обезвреживания мины, заодно исследуя все возможные подходы по сторонам.

Не надо быть следопытом, чтобы понять: в пещере останавливались. Присыпанные песком, там находятся пара окровавленных тряпок и большая, минимум на килограмм, банка из-под мясных консервов без этикетки.

– И куда они пошли? – спрашиваю в пространство.

Ясно, что духи прятались здесь, пока летали вертушки, а с ночной прохладой двинулись прочь.

Что нам стоило сразу направиться сюда?

Бандаев вздыхает. Четких указателей нет.

– Там еще мина, – кивает он в сторону.

– Где? – Коновалов вскакивает.

Руки у него золотые. Плужников уже несколько раз пытался перетащить его к себе, в саперы, но хорошие солдаты нужны всем.

– А ведь там – зеленка. Помнишь? – пока сержант возится с миной, спрашиваю у Бандаева.

– Тот большой лес, да? Думаешь там? – мгновенно понимает меня Абрек.

– Должны же они где-то жить! Врата перекрыты, среди камней от голода помрешь, а в лесу, может, какая дичь водится, – я кляну себя, что раньше не додумался до такой простой вещи. За ночь бандиты вполне моги отмахать километров тридцать, а то и больше, и сейчас или приближались к зеленке, или прятались где-то на подходах к ней.

Коновалов тем временем извлекает мину. На этот раз это хорошо знакомая пластиковая «итальянка». Убить такая не убьет, но ступню отрывает запросто.

– Летуна позовите, – говорю бойцам, и через некоторое время к нам спускается Долгушин.

Объясняю ему, в чем дело. Самое элементарное теперь – перебросить роту на вертушках поближе к зеленке. Старлей кивает и связывается со своими. Когда он отрывается от рации, лицо его выражает досаду.

– «Пчелки» в разгоне, и до обеда ничего не обещают, – сообщает авианаводчик. – Наверно, опять что-нибудь возят.

«Ми-восьмые» изначально создавались, как многоцелевые, и являются основными рабочими лошадками, как по ту сторону Врат, так и по эту.

– Ладно. Тогда – пошли, – я невольно вспоминаю, что дурная голова ногам покоя не дает. Как раз нынешний случай. – Всем внимательно смотреть под ноги. Если ноги еще не надоели.

На этот раз я иду низом. Бойцы двигаются гуськом, стараясь ступать след в след. Склоны по сторонам то расходятся, то, напротив, сужаются. Иногда они опускаются, становясь чуть ли не вровень с берегами, зато потом поднимаются едва ли не на десяток метров. То тут, то там попадаются расщелины, небольшие козырьки, пещерки. Идеальные укрытия с воздуха.

Где-то перемещаются на другую позицию самоходки. С прежнего места поддержать нас огнем им трудновато, и артиллеристы старательно выискивают более удобную стоянку. Им-то хорошо на гусеницах, а нам – все на своих двоих.

Увы, но мы просто пехота. Кто и когда мерил бесчисленные версты, протопанные солдатскими ногами?

Промокли насквозь мы от пыли и пота,Считая потери, мы сбились со счета,Затоптаны в пыль наши лавры почета.Узнать бы, за что умирать?

Бой, как всегда, начинается неожиданно. Только что царила относительная тишина, если не брать в расчет шум воды, да наше тяжеловатое дыхание, и вдруг относительная идиллия разорвалась громкими пулеметными очередями.

Мгновение – и все залегли. Каждый при этом постарался перекатиться, уйти в сторону, обосноваться за каким-нибудь из камней, а кое-кто даже успел в ответ выпустить неприцельную очередь. Пуля – дура, не заденет, так хоть заставит уткнуть в землю голову, сделать паузу в стрельбе.

С паузой вышло не очень. Пули так и свистели над нами, с визгом отражаясь рикошетами от скал. Понять так сразу, откуда ведется огонь, было трудно. Попробуй, высунься, коль жизнь не дорога!

Отбитая крошка старалась ударить не хуже пули. Тело пыталось сжаться, уменьшиться в размерах, а руки сами делали привычное дело. Я высунул из-за камня автомат, послал очередь в сторону невидимого противника, и в ответ сразу же что-то ударило с той стороны по укрытию.

Сзади заговорил наш пулемет, и теперь пули летели над головой и спереди, и с тыла. Наконец, в сплошной трескотне наступила короткая пауза. Магазины и ленты не бездонны, что бы ни воображали по этому поводу доблестные кинематографисты всех стран. Время от времени любое оружие нуждается в перезарядке. Иное дело, что пока молчит один из стрелков, другой вполне может быть наготове и держать всех нас под прицелом.

Выглядываю из-за камня. Ущелье здесь идет почти по прямой добрых метров сто пятьдесят до следующего поворота. Там в склоне как раз виднеется расщелина – весьма удобная позиция для пулеметчика. Даю туда несколько коротких очередей. Стрелять приходится с левой руки, с другой стороны камня выглянуть труднее, но я настолько долго тренировался, что мне все равно – правой, левой…

Попутно успеваю оценить общую ситуацию, а затем противник вновь открывает огонь.

Главное я уже заметил. Наши враги совершили минимум две ошибки. Им бы подождать, пока мы выйдем все, да подойдем поближе, и можно было бы положить кого-то почти в упор. А так основные силы взвода оказались невидимыми для стрелка за изгибом ущелья, а здесь лежат те, кто шел головными. Коновалов, Костиков, Тугаев, я, да выскочивший к нам на подмогу Костя Андохин со своим пулеметом. Задет ли кто, не понять. Вроде, пока все живы, но это – пока.

Если бы здесь по сторонам натыкали мин, то пока мы падали, да уходили перекатом, кто-нибудь наверняка бы подорвался на терпеливо ждущем сюрпризе. Но духи проворонили великолепную возможность, или же у них просто не осталось смертоносных подарков.

Все это проносится в голове молниеносно. Я еще успеваю обернуться и рявкнуть Бандаеву:

– Назад! Не высовываться!

Абрек как раз подгонял отставших солдат, и потому теперь оказался за безопасным поворотом. Но зная склонность взводного к риску…

Пули с противным звуком проносятся над головой. Несколько штук врезаются в мой камень-хранитель, и рикошетом устремляются прочь. Я вновь на мгновение выглядываю, даю короткую очередь по расщелине, и торопливо прячусь от ответа.

Пулями достать врагов отсюда трудновато. У меня с собой есть «Муха», но кто-нибудь когда-нибудь стрелял из гранатомета лежа? Встать же на колено под градом пуль способен только самоубийца. Корректировка тоже ничего не даст. Расстояние между нами довольно мало, карты несовершенны, и артиллеристы вполне могут угостить парой снарядов своих.

Правда, у нас есть козырь. Надеюсь, Лоб и Колокольчик уже сориентировались в ситуации, и сумеют воспользоваться положением. Пока же остается лишь отвлекать внимание. Все равно отползти за поворот не получится.

Выглядываю с другой стороны камня и даю несколько очередей. Не попасть, так хоть прижать, в бою порою важно и это.

И снова успеваю вовремя спрятаться. Пули так и бью камушки рядом, взмывая крошку живописными фонтанчиками.

Сколько мы тут уже лежим? Минуту? Две? В бою время течет иначе, и вести его счет невозможно.

Дух вновь занялся перезарядкой. Высовываюсь и старательно, по два патрона на очередь, посылаю в расщелины пули. Рядом коротко отзываются автоматы бойцов. Зло и долго бьет ПК Андохина. Безрезультатно. Дух вновь отвечает, заставляя нас прятаться за случайными укрытиями.

Даю еще одну очередь, и автомат захлебывается, сухо щелкая бойком. Переворачиваю связанные изолентой магазины, дергаю затвор, а сам все думаю: «Ну, когда же?!»

Гулко гремят гранаты. Кто-то, Лобов, или Колокольцев, пробежались верхом, и теперь закидывают тот конец ущелья лимонками. Мы старательно стреляем по ущелью, а там все вспухает дым разрывов.

Тишина наступает как-то сразу, резко, и лишь в ушах еще звучит эхо промелькнувшего боя.

Опять меняю магазины, и громко спрашиваю:

– Ребята, целы?

– Целы, – почти кричит Коновалов.

– Зацепило, мать так! – отзывается Костиков.

– Сильно?

– Вроде, нет. В руку.

Черт! Но, может, и вправду, несильно?

Прикидываю дальнейший путь. Рядом плюхается Бандаев и выставляет вперед автомат.

– Прикройте, – распоряжаюсь я.

Самое трудное – сделать первый шаг. Собираюсь с духом и рывком выскакиваю наружу. Торопливо бегу, ежесекундно ожидая очереди, а затем падаю у намеченного камня.

Тишина. Неужели, в самом деле все? Неподалеку залегает Коновалов, затем приходит черед Андохина. Остальных уже не дожидаюсь, и опять делаю рывок вперед.

Так, постепенно, добираемся до расщелины. Виднеется задранный к небу ствол пулемета. Пермяков был прав – старый советский «дегтярев», оставшийся с неведомых времен.

Душман был один. Весь перебинтованный, раненный очевидно еще при налете на колонну, оставшийся прикрывать отход, а заодно – в последний раз поквитаться с неверными. Лицо его превратилось в кровавую маску, и не понять, молодой был, или старый? Почему-то кажется, первое.