Кирилл Тимченко - Сумерки человечества
- По возвращении собирался, - сказал я, отрицательно покачав головой.
- В город? – удивленно поднял глаза снайпер, сообразив, о чем я говорю.
- Так точно, у меня рекомендации от сержанта Токарева и выписки на оружие со складов, - открыл я все карты, понимая, что этому человеку доверять можно, особенно после того, как он поделил трофеи с убитых бандитов.
- Тогда ладно, когда вернемся на полигон, тогда со всем и разберемся, – решил снайпер, вставая на ноги, - а сейчас друга твоего похороним, и займемся делом.
Сашу мы похоронили около самого леса, под кроной молодой березки. Я был еще не в состоянии копать, поэтому могилу вырыли солдаты, достаточно глубокую, чтобы потом случайный зомби не смог ее раскопать. Тело завернули в брезент и засыпали свежей землей, оставив небольшой холмик.
Крест сделали тоже в ручную, срубив несколько молодых деревцев. Жаль, не из чего было сделать иконку, но выручил снайпер, повесивший на верхушке креста обычную камуфлированную шапку, которую Саша носил до того, как его убили. Я согласился с его словами, что покойник будет доволен.
Кратко и ясно сказано, что за человек тут лежит. И я сам лично вырезал имя убитого, дату рождения и дату смерти на горизонтальной планке креста.
- Покойся с миром, друг, - сказал я в самом конце, стоя с непокрытой головой перед могилой, - ты был хорошим боевым товарище и отличным человеком. Извини за то, что не смог, как обещал, привести тебя в безопасность, не смог прикрыть в трудную минуту, не смог помочь… Ты сделал все, чтобы называться героем. Я буду помнить тебя.
Света ничего не смогла сказать, а просто плакала, уткнувшись мне в плечо. Саша ведь успел толкнуть ее на землю, когда увидел вспышки. Она была настолько отвлечена от всего, беспокоясь обо мне, что поняла происходящее только когда рядом он упал рядом, с попаданиями сразу в нескольких местах. Я обнял ее за плечи и сам чувствовал, что по щекам медленно стекают слезы. За нашими спинами дружно выстрелили автоматы военных, отдавая последнюю честь погибшему.
Вот и еще один человек ушел из моей жизни, моргнул и исчез, как будто его и не было. И только тихо шелестит листва над могилой, словно лишний раз напоминая о краткости человеческой жизни. Пройдут годы, подтачиваемый ветром и дождями сгниет крест, рассыпавшись в мелкую труху, вырастет и огрубеет березка, которая сейчас выше меня всего в два раза, размоет холмик над могилой и он порастет травой, умру я и всего кто его знал, забудут, кто тут лежит и отчего погиб. И все равно каждый, кто будет проходить мимо, хоть на секунду остановится и бросит хоть один короткий взгляд на небольшую могилку под корнями старого дерева и вспомнит о тех тяжелых временах и почтит память того, кто погиб, спасая мир от вещей, гораздо худших, чем смерть.
- Пошли, - мне на плечо легла тяжелая ладонь, выведя из состояния задумчивости и возвратив в день сегодняшний, - я думаю, ты захочешь быть при этом.
Я кивнул и посмотрел на Свету. Она смотрела мне прямо в глаза, словно читая прямо душу. Правду говорят, что женщины не ушами, а сердцем слышат. Вот слетела с нее за это время все шелуха глянцевых журналов и напускной моды, все еще предсмертно вскрикивавшей каждый месяц, так сразу и человеком стала, настоящим, а не разукрашенной куклой. И вот сейчас, держа меня за складки на одежде, она словно мне в душу глядела, вытаскивая оттуда самые скрытые мысли и читая их как по белому листу.
- Куда ты идешь? – спросила она тихо и как-то испуганно.
- Не думай об этом, - я аккуратно провел рукой по ее волосам, все еще удивительно чистым и расчесанным, как и до этих дней, - просто иди к машинам солдат, и забери наши трофеи, это все еще пригодится.
Я отстранил ее от себя, понимая, что дальнейшего ей лучше не видеть и даже не слышать, она не должна марать себя о такое. А я… Я уже ничем не испачкаюсь.
- Миш, - сказала она мне уже издалека, - я знаю, ты добрый, помни об этом.
Не хотел поворачиваться, боясь, что она увидит те чувства, что обуревают мной, поэтому молчаливо помахал ей рукой. Снайпер, словно понимая, что творится у меня в душе, не пытался разговаривать или как-то привлечь мое внимания, а просто мерно шагал по еще низкой и ярко-зеленой траве, набиравшейся сил под ярким солнцем. Я не видел ни травы, ни деревьев, ни весело бегущих по небу белых облаков, мелких и расплывчатых, обещавших солнечную погоду. Трели птиц больше не занимали меня, а тени от деревьев приобретали зловещий и недобрый вид, словно чувствуя ту темноту, собиравшуюся в душе и пытаясь коснуться ее.
Ненависть, яркая и жгучая в начале, когда переболит, меняется, сбрасывает первую накипь и становится совсем другим чувством, зарытым глубоко в душе и грызущем сознание медленно, но очень заметно. Воздух кажется не таким чистым, а солнце не таким светлым, пока в тебе остается ненависть. Она переходит в идею, навязчивую и неотступную, мешающую нормально жить. Очень сложно передать все те чувства, что я испытывал к человеку, сейчас сидящему под деревом с завязанными руками и ногами, раненому и беззащитному. Даже не конкретно к нему, а и к тем людям, что остались лежать вырытой яме в грязи рядом с дорогой, накиданными вповалку, к тем, кто их послал и еще жив, к тому хозяину, что ими командует, к каждому, кто хоть как-то относится к этим людям, переставшими быть людьми. Даже к зомби я не ощущал такой ненависти. Они лишь тупые твари, порожденные непонятной пока силой, у них нет ни эмоций, ни разума. Движимые лишь инстинктом пожирания всего живого, он все же оправданны в своих действиях, иначе они не зомби, а научный феномен. А этот, что сидит передо мной… Зная об общей беде, он и не подумал кому-то помогать, не стал бороться с этой угрозой. Он и такие, как он, пользуются общей бедой, чтобы стать богаче, сильнее, напыщеннее и… злее. Каждому из нас пришлось через что-то переступить, но он переступил через само понимания человечности.
Рядом с пленником стоял один из солдат, уже не молодой и явно однажды уже проходивший службу. И поздоровался он со снайпером не как с начальником, а скорее как с другом. На меня смотрел как на птенца, случайно залетевшего ко взрослым орлам, и даже с некоторой толикой сочувствия.
А вот сам бандит метался взглядом от одного к другому, как крыса, зажатая в углу. Чем-то он напоминал тех, кого мы линчевали во дворе жилого дома, только этот казался не таким мерзким. Те сами были мерзостью, а это всего лишь мелкая шестерка, попавшая под раздачу. Никто из его боссов не пошевелит даже пальцем, чтобы спасти его, посчитав слишком незначительным. Я сплюнул от отвращения.
Бандит остановился на мне взглядом и побледнел, наверное, даже на фоне военных я выглядел страшно. Казалось, он почувствовал, что я думал, и понял, что живым отсюда он уже не уйдет.
- Теперь у тебя отсюда только два пути, - сказал солдат, присаживаясь перед бандитом, - длинный или короткий. Длинный будет, если посчитаешь себя смелым и будешь умничать, крайне тебе не советую. Короткий путь будет, если ты нам все быстро и в подробностях расскажешь. Итак, какой выбираешь?
Бандит затравленным взглядом окинул всех троих и кивнул, стараясь смотреть в землю. Ему было одновременно страшно и стыдно, но первое чувство явно перевешивало. Боли он явно боялся гораздо сильнее, чем позора предательства.
- Вот и молодец, - сказал снайпер, - а теперь рассказывай, кто ты и откуда такой, сколько вас и где. Быстро и в подробностях, а то я могу расстроиться и уступить просьбам нашего общего друга, - с этими словами он кивнул на меня, все еще буравившего бандита злым взглядом, отчего тот снова вздрогнул.
- Слушай, начальник, я серьезно не знаю, что на вас нашло… - это начало диалога прервал резкий удар по ране, наспех забинтованной. Бандит взвыл о боли и замолил о пощаде, клянясь мамами, папами и прочими родственниками о том, что он ни в чем не виноват, и он вообще ни в кого не стрелял. Это вызвало еще один удар.
- Хорошо, я все скажу, - заговорил бандит, давясь слезами, - мы всего лишь засада…
- Это мы уже поняли, - сказал снайпер, небрежно что-то ковырявший в коре дерева большим ножом, - кто вас поставил и зачем? Зачем вы разграбили деревню…
- Мы ничего не грабили… - он не успел договорить, снова заорав от боли, когда я пнул его ботинком в изуродованную пулей промежность.
- Врешь! – даже сам удивился злобе, которая прозвучала в голосе, - Мы откопали там одно тело, с таким же обмундированием, как твое.
- Ничего не знаю, - заорал бандит, корчась от боли, пронзившей все его тело.
- Значит так, - с этими словами солдат сунул ему под подбородок пистолет, - я вижу, ты не очень понял наш разговор. Тогда я скажу проще, может хоть так до тебя дойдет. Ты уже труп, живым отсюда ты не уйдешь.
Но ты можешь выбрать, как умереть, быстро и легко, успев попрощаться с
Богом, если ты в него, конечно, веришь, а можешь умирать так, что твои предки это почувствуют. И так долго, как я этого захочу. Если хочешь по второму, продолжай пудрить нам мозги, если нет, то говори по делу. И быстро, пока я не потерял терпение.
