Виталий Сертаков - Заначка Пандоры

— А еще я читал про птиц, — упрямо гнул свое филин. Мы его оттого так и зовем, что по ночам книжки листает, умным хочет стать. — У них бывает, что один ослабнет или заболеет, а другие ему помогают лететь. Или вот про слонов, в Индии дело было. Слоны пришли в деревню и стену проломили, где антилоп пойманных держали. Те все и разбежались. Там, понимаешь, как написано: мол, одни звери едят других, помельче, но почти никогда не едят в пределах своего вида. Они чувствуют, что это свои, своих трогать нельзя. Внутри вида у них у всех, наоборот, не грызня, а взаимопомощь.

— Не переживай, очкарик! — сказал Пеликан. — Если крыло сломаешь, мы тебе, так и быть, тоже лететь поможем.

Отшутился вроде, Пеликан у нас большой затейник, но я-то по тону чувствовал и по спине заметил, что новость об убийстве его совсем не порадовала и переваривает он в себе какую-то пакость. В нашей компании вообще скрыть ничего невозможно, иначе и нельзя. В башке Пеликан может что угодно ворочать, забот у него побольше, чем у меня, скажем. Но душонка, куда ни кинь, обязана для своих стоять нараспашку. Я приподнялся на локте и внимательно посмотрел ему в затылок. Я точно знал, что он меня чувствует, этот момент также давно отлажен.

— Тебя младший по званию спрашивает не о следствиях, а о причинах, — строго сказал я. — Наберись мужества и признай свою некомпетентность, а не заводи шарманку насчет человеческой плодовитости. Плодовитость, кстати мизерная, по сравнению с теми же волками.

Мы с Пеликашей всегда так общаемся, он понимает, что именно я хочу сказать.

— Возможно, Филя имел в виду, что тут ему спокойнее, чем дома: никто границы ареала не нарушает. Так, Филин?

Очкарик задумался, мы ждали. Он редко сплеча рубит, а в нашей скромной компании не принято друг друга перебивать.

— Отчасти, да, — наконец процедил он. — Но тогда еще страшнее. Волки уживаются, а нашим, в Москве, никогда, что ли, не ужиться? Сколько лет всё это тянется… Я в той книге прочел… ну, момент, конечно, спорный. Ученый какой-то пишет, что если у стаи ослабляется инстинкт взаимовыручки, то это так же страшно, как потеря инстинкта самосохранения. Например, если львица завалит антилопу и целиком сожрет ее сама, ну, с голодухи. Придет домой сытая и ни хрена не принесет остальным, как у них обычно принято. Так вот, подобная популяция обречена на вымирание.

Я опять пощупал взглядом стриженый затылок Пеликана. Тот коротко вздохнул и дернул головой.

— Потому я и тут, — нехотя пробурчал он. Наш скромный Акела выразительно шевельнул плечами. — Сам назад не планирую, а тебе советовать не могу. Мы с Лисом и Бобром эту таблицу умножения много раз повторяли, еще до тебя, ничего нового не добавилось. А тетка эта мне нравилась, толковая, вроде бы, тетка, жаль ее…

Филин поскреб за пазухой, выудил очередной флакон дезинсектора и облился. Летучие местные кровопийцы временно отступили. За полгода расшифровывать его жесты я научился, салага готовил очередной каверзный вопрос. Я даже угадал, какой именно, потому что Пеликан сказал правду: ничего в таблице умножения не менялось.

— А что мы будем делать, если нас… туда? — Пеликаша выразительно шевельнул плечами, давая мне возможность прекратить прения. В чернильной глубине неба как раз проплыл третий спутник, а я до того загадал, что если насчитаю их пять штук, то завтра, впервые за неделю, смогу помыться и выспаться на сухом. Очень не хотелось отрываться от астрономии, но я ответил.

— Не бери близко к сердцу, вся популяция не вымрет. Ты же нам оставишь кусок антилопы, хотя бы хвостик, верно? Тебе же старшие прямо намекают — делать нам дома нечего… пока там вместо тигров со львами совсем другие зверюшки пространство делят.

Черный, черный купол, украшенный бриллиантовой пылью; медвежья семейка, вылизывающая рассыпанную соляную дорожку; гигантская равнодушная ось вращения, что тянет нас за собой по кругу, не спрашивая и не отвечая на вопросы. И против этого вечного вращения чудо техники, в котором я разлегся, не больше, чем мотылек, отважно перелетающий через лужицу. Вот и помолились, вот и славно. Я поднялся, поправил на Инне одеяло, уложил ее голову повыше.

Что у тебя внутри, милая, что им от тебя надо? Вершить подобный дорогостоящий театр ради одного актера смысла не имеет, гораздо проще было бы избавиться от меня на земле. Но как можно отыскать логику в абсурде, в ситуации, где не стыкуется ни одна причинная связка? Перед тем как окончательно провалиться в сон, я успел вычленить из сумятицы и утвердить единственную внятную мысль.

Меня не тронули, потому что я ее муж. Значит, они понимают, что я буду при необходимости ее защищать, и старика это устраивает. Меня тоже.

Я буду защищать ее.

Я умею просыпаться за пару секунд до нужного момента. Лайнер начал снижение. Нас пока никто не тревожил, и за стеклами плескалась прежняя темнота, но едва уловимый перепад давления заставил открыть глаза. По-прежнему было довольно холодно. Я послушал Иннино дыхание, потрогал ее лоб, затем немножечко размялся, насколько это было возможно. Сходил в туалет и провел там именно столько, сколько нужно, чтобы изучить все поверхности в поисках букв или цифр. Достал авторучку, сдвинул колпачок, освобождая отвертку, свинтил пару панелей. Ничего, как и в салоне. Ни малейшей возможности хоть что-то запомнить, дабы впоследствии отыскать, кому принадлежит эта замечательная летучая игрушка.

Проем в передний салон загораживала шторка. Сомнений не оставалось, мы шли на посадку, с легким толчком «Боинг» выпустил шасси. Я занялся содержимым наших сумок. Помимо груды дамских мелочей, я прикупил во Франции несколько вещиц, которые при известных обстоятельствах могли бы стать весьма полезными. Теперь было самое время привести их в надлежащий вид. А заодно запомнить, где что лежит.

Я завершил манипуляции за пять секунд до появления Хосе. Я встретил его честной, задумчивой улыбкой. Внизу искрящейся лавой растекалось море огней. Днем, возможно, можно было бы построить догадки насчет города, в котором мы садимся, во мраке же я мог заметить лишь характер освещения. Было ясно, что поверхность земли холмистая, если не сказать горная.

Снаружи в лицо ударила влажная жара, испанская сиеста по сравнению с этой пряной духовкой показалась мне морозом. Бывало и хуже, но я беспокоился за Инну. Один черт знает, какую заразу тут можно подхватить и насколько безопасные твари рассекают здешний воздух по ночам. У местных краснокожих иммунитет, они небось из болота способны напиться, и ухом не поведут. Меня мудрый Филин исколол вдоль и поперек. А девчонке с ее «могучим» здоровьем следовало сделать, по меньшей мере, штук пять прививок. Если бы со мной был рюкзачок, я бы плюнул на условности и уколол ее сам, в самолете. Но рюкзак остался в Берлине, и я мог рассчитывать только, что его содержимое не вызовет интереса у ребят, которые придут по следу расстрелянного «БМВ». Слабая надежда… Но будет еще хуже, если рюкзак достанется подручным Пенчо. Тогда я из мужа быстро превращусь в удобрение для местной сельвы…

Передвигались на двух джипах, к нам подсел новый персонаж — парень в черных шортах и майке. Он был таких габаритов, что, когда задвинул назад до упора свое сиденье, нам с Инкой пришлось спасать коленки.

Я не ошибся, дорога почти сразу пошла в гору, водитель постоянно дергал с третьей на вторую передачу. Видимость была практически нулевая. Или впереди идущий экипаж нарочно выбрал тропу без единого фонаря, или в Мексике здорово экономили энергию. Несколько раз из мрака выныривали дорожные щиты, но читать их из-за квадратной спины нового попутчика я не успевал. Амбал, как и Пенчо, непрерывно жевал какую-то вонючую гадость, но гораздо менее приятной показалась мне металлическая штуковина, которую он держал на коленях. Пехотный вариант штатовского спаренного М240, модель «G» на станине. Они по-прежнему готовились вступить в бой, а я по-прежнему понятия не имел, на чьей стороне выступить в заварухе.

Инна тоненько посапывала у меня на плече. Я ощущал сквозь одежду частые удары ее по-птичьи маленького сердечка. Она, несмотря на продолжительный сон в самолете, была ужасно измотана, и когда машины остановились, а Хосе сделал знак выходить, я решил сперва нести ее на руках. Но вместо Инны мне вручили две тяжеленные сумки, набитые, по женской прихоти, всякой дрянью. Никто и не подумал помочь, братишкам нужны были свободные руки. Впрочем, не всё в сумках было таким уж безнадежным барахлом, кое-что Инна заказывала и по моей просьбе. Так, на всякий случай…

За три часа мы поднялись довольно высоко. По тому, как закладывало уши, я предположил примерно две тысячи двести над морем. Взамен прибрежной парилки накатил жуткий горный холод. Нас ожидал просторный пустой двор, обнесенный жидким штакетником. В центре двора стояло длинное приземистое строение. За забором свет фар тонул в темноте, ни за что не цепляясь. Очевидно, «фазенда» стояла на обрыве.