Бестолочь - Илья Николаевич Романов
Когда бродяга узнал, что я буду помимо денежного довольствия от короля ещё получать десять золотых в год, то он ещё сильнее выпал в осадок. Что ты удивляешься, мой родной?! Сам мне показывал примеры с графом, как надо выбивать себе льготы в разговорах со знатью.
Не стал я скрывать от бродяги и то, что у меня с гномами намечается денежное дело. Последнее, впрочем, я зря сказал. Мой отморозок захотел узнать подробности, а как я ему расскажу, откуда взялись мои часы?! Он и так меня в чём-то подозревает, судя по оговоркам и тому, что он понимает, что мне рядом с магами некомфортно. Мои увертки, что я сам не помню, откуда у меня эта штуковина, которая поможет заработать деньги, как-то не сработала, а врать своему родному отморозку я не хотел. Врать — это самое последнее дело. Священники говорят, что первый грех — это гордыня, но они не правы. Первый грех — это ложь. Что такое гордыня, как не ложь самому себе. Хотя и ложь бывает разная. Бывает открытая ложь, бывает ложь во благо, бывает ложь от недосказанного, и всё это разные вещи. Я предпочитаю ложь от недосказанного. Как-то, в общем, я съехал с темы происхождения у меня часов.
Дальнейшие наши действия с бродягой — это подготовка к предстоящему странствию. Лошади, припасы, общение со слугами, с которых я, пользуясь поддержкой барона, требовал самое лучшее по качеству из припасов. Нервы, хлопоты и мандраж от того, что барон может и передумать.
Между хлопотами мы с Антеро пропустили по нескольку кружек пива за удачу. Это для Антеро на удачу, а для меня продолжение застолья с Далином. Потом мы пришли к мастеру-оружейнику. Я уже на рогах, а бродяга ещё в норме. Элба нашего визита не ожидал, да мы и сами не ожидали, что заглянем к нему на четвёртый этаж. Долго ли тут говорить, мы позвали его пить с нами. Повод, само собой, был за наше отправление в земли орков и всё в том же духе.
Элба долго смотрел на наши пьяные рожи и хотел наверняка нас послать по матушке и по батюшке, но потом плюнул на всё и, скрипя зубами, согласился поддержать нас в наших приключениях. На этом мы, впрочем, не остановились и заглянули к гному, что уже скучал в одиночестве. Уже вчетвером мы как-то оказались у Коима. Этого-то как мы позвали на пьянку и по какому поводу, я, если честно, уже и не помню. Факт только в том, что и Коим к нам присоединился. Более странной компании замок барона наверняка и не знал. Мастер-оружейник, приказчик барона, гном и два непонятных субъекта…
Помню только то, что обратно меня тащили уже от озера. Идея пойти смотреть закат на озере понятно от кого исходила. Помню, гном долго отказывался идти к озеру. Вопил что-то о том, что смотреть на воду — это противно. Я его могу понять. Вода, прорвавшаяся на нижние уровни, это чистая смерть, и нелюбовь гномов к воде вполне обоснована. Помню, как я тащил Далина на своих плечах к озеру.
А что?!
В нём веса всего около девяноста кило, если я хоть что-то понимаю. Девяносто кило — это не вес, если тащить на своём хребте, тем более что тащить не особо и далеко. За воротами гном стал вырываться. Точнее, не так. Гном проснулся. Забарахтался. В общем, мы упали на землю. Я плюхнулся на него, а вот ему пришлось хуже. Я его в землю впечатал с высоты своего роста. Пока мы приходили в себя и матерились друг на друга под хохот Антеро, Коима и Элба, как выяснилось, мы были уже почти у озера. Гном захотел уйти, но я его урезонил, сказав, что он не мужчина, раз боится воды.
Дальше пришлось уходить от ударов. Я, конечно, пьяный, но не настолько, чтобы подставляться под его колотухи. А оно мне надо, смерть по нелепой пьяной случайности?! Слава богу, гномы сильные, но медлительные! Хотя, может, я зря так о гномах. Далин ювелир, то есть гражданская штафирка, а не боец. Был бы Далин бойцом, кто знает, на какие скорости он был бы способен.
В конце концов я завопил, что если он мужчина, то может доказать нам это сейчас и просто посмотреть на озеро со стороны. Мои вопли, похоже, дошли до мозга гнома, и он, сопя носом, перестал буянить.
Вид заходящего за горы солнца дал всем проникнуться чувством своей бренности. Кто не видел, как на воде играют последние лучи светила, тот ничего не видел в жизни.
Очнулся я уже у ворот в замок. Меня до ворот нес гном, словно в отместку за то, что я нес его к озеру. Я мало что видел, проснувшись на плече. Разбудил меня, кстати, голос барона. Этот, не скрываясь, крыл нас последними словами, и я предпочел притвориться, что не проснулся…
Помню также, что барон был послан Элбой далеко и надолго. Суть упреков оружейника, если без матов, можно свести к тому, что раньше барон не был таким занудой и что в столице было немало кабаков с его помощью разгромлено.
Элба, как оказалось, старый товарищ барона по гвардии, хотя, если честно, то такое можно было предполагать по его искусству обращения с оружием и по наплевательскому отношению к барону.
Дальше была ругань между двумя стариками, крывшими друг друга настолько виртуозно, что все пристыженно разошлись по своим комнатам. В общем, удались мои проводы из замка.
* * *
Утро выдалось сложным. Я спросонья почувствовал, как будто я опять оруженосец у бродяги, в том смысле, что проснулся от пинков ногами по корпусу.
— Хватит спать, Бестолочь! Вставай, придурок! Уезжать надо, пока барон не передумал! — рычал матом на меня мой отморозок.
Господи, ну за что мне это?! Уйди, противный! И без тебя тошно! Тошно, кстати, во всех смыслах…
Кое-как проснувшись, я поперся за Антеро. В какой-то комнате висело медное, начищенное до блеска зеркало. Я мимоходом взглянул на себя.
Красавец!
Черный фингал на пол-лица, красный белок глаза от полопавшихся капилляров, мятая рожа —
